Оцените Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и на свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов. И был тот помещик глупый, читал газету „Весть“ и тело имел мягкое, белое и рассыпчатое.».

Константин Георгиевич Паустовский - классик отечественной литературы. Паустовский был уверен, что книги "следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду". И этому принципу он следовал всю свою творческую жизнь. Писатель обладал редкостным талантом - способностью подмечать то, что ускользает от "ленивых человеческих глаз". Почему еловые шишки весят гораздо больше сосновых? Почему человека, идущего по некошеному полю, может неотступно преследовать ласточка и кричать так, будто у неё отняли птенца? Он заражает читателя восхищением природой, раскрывает простые, казалось бы, истины. Но Паустовский писал не только о природе. Дети -вот чьим языком владел он в совершенстве и для кого…

Вчера вечером я приехал в Люцерн и остановился в лучшей здешней гостинице, Швейцергофе. «Люцерн, старинный кантональный город, лежащий на берегу озера четырех кантонов, — говорит Murray, — одно из самых романтических местоположений Швейцарии; в нем скрещиваются три главные дороги; и только на час езды на пароходе находится гора Риги, с которой открывается один из самых великолепных видов в мире». Справедливо или нет, другие гиды говорят то же, и потому путешественников всех наций, и в особенности англичан, в Люцерне — бездна.

В город Кикандон западной Фландрии со своим помощником приезжает учёный-физиолог Окс. Как он говорил, цель его — полностью осветить город оксигидрическим газом, выделяемым из воздуха. Только никто не знал, правда ли это. Вскоре в мирном и никуда не торопящемся городе стали твориться странные вещи, переходящие в «эпидемию»

"В седьмом часу вечера, я, напившись чаю, выехал со станции, которой названия уже не помню, но помню, где-то в Земле Войска Донского, около Новочеркасска. Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом с Алешкой уселся в сани. За станционным домом казалось тепло и тихо. Хотя снегу не было сверху, над головой не виднелось ни одной звездочки, и небо казалось чрезвычайно низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся впереди нас..."

Кати живет в Стокгольме, работает секретаршей и страдает от того, что в ее жизни не происходит ничего интересного. Однажды она задает себе вопрос: "А почему бы не отправиться посмотреть на Америку и американцев?". Итак, решено! Вот только едет она не одна: вместе с Кати за океан отправляется ее старенькая тётушка...

Эту историю я рассказывал еще в 1945 году своему сыну Всеволоду. Но сейчас его нет, и он никогда уже не сможет прочитать книгу, которую так ждал. Теперь с повестью ознакомятся тысячи мальчиков и девочек, таких же смелых, честных и отважных, каким был он. Светлой памяти сына посвящаю эту повесть.В. Клепов

«Редко соединялись в такой степени, в таком полном равновесии два трудно сочетаемых элемента: сочувствие к человечеству и артистическое чувство», — восхищался «Записками охотника» Ф.И. Тютчев. Цикл очерков «Записки охотника» в основном сложился за пять лет (1847—1852), но Тургенев продолжал работать над книгой. К двадцати двум ранним очеркам Тургенев в начале 1870-х годов добавил еще три. Еще около двух десятков сюжетов осталось в набросках, планах и свидетельствах современников.Натуралистические описания жизни дореформенной России в «Записках охотника» перерастают в размышления о загадках русской души. Крестьянский мир прорастает в миф и размыкается в природу, которая оказывается необходимым…

Это знаменитая повесть великого русского писателя Льва Николаевича Толстого (1828-1910), в которой гениально показано, как одно преступление – подделка денежной купюры (купона), ведет к целой череде кровавых преступлений и смертей. Повесть исключительно актуальна в наше время. – Удивительная история. Палача не могли найти. Один был в Москве, и тот, рассказывал мне сын, начитался Евангелия и говорит: не могу убивать. Сам за убийство приговорен к каторжным работам, а теперь вдруг – не может по закону убивать. Ему говорили, что плетьми сечь будут. Секите, говорит, а я не могу.

Его рассказы о сверхъестественном отвергают как аллегорические толкования, так и научные объяснения. Их нельзя свести ни к Эзопу, ни к Г. Дж. Уэллсу. Еще меньше они нуждаются в многозначительных толкованиях болтунов-психоаналитиков. Они просто волшебны.