Надо брать свою жизнь за горло и трясти её.
Неужели мы все звеним, жужжим или светимся тогда и только тогда, когда кто-то нажимает на кнопку нашего тщеславия?
...а я всё хожу толстая, как пивная бочка. Невольно думаешь, что мы в конце концов рожаем из ненависти. Когда это делается до того ненавистно, что терпеть нельзя, - тогда избавляемся.
Генри Джеймс где-то замечает: если тебя тянет делать записи о том, как что-то тебя поразило, то, вероятно, оно поразило тебя не так уж сильно.
Мир наполнен знаками и чудесами, которые появляются и исчезают, и если тебе повезёт, ты можешь их увидеть.
Когда ты внутренне сломлен, то бежишь. Но не всегда убегаешь от чего-то.
Он был моим отцом, и это всё, чем он был для меня.
Полагаю, идеализм без последствий - нелепая мечта любого избалованного дитяти.
Неужели это так плохо - желать, чтобы тебе было хорошо?
Никогда не улыбайся, если неохота.
Откуда берется драгоценное? Потеряй, а потом найди.
«Ирония – противоречивый исход событий, будто насмехающийся над стройностью мира и надеждами».
... сколь непрочно счастье: его можно опрокинуть и разбить одним неосторожным жестом.
Надо мной только луна и звезды. Смешно! Выбрал правильный момент, чтобы на звезды полюбоваться. Как уверяют мои блохи, от звезд многое зависит в нашей жизни.
- И это чистая правда, мой господин.
- Тебя, блоха, не спрашивали.
– Почем “Степь”? – беру и открываю книгу 1908 года издания.
Как от нее пахнет, боже мой! Я люблю раскрыть полено, втянуть носом запах освинцованных страниц. Навсегда ушедший мир… “Осенние сумерки Чехова, Чайковского и Левитана…”, как писал поэт и тут же подсказывает блоха. Все-таки жаль, что не принято жарить на поэзии: я бы с удовольствием отгрохал классный банкет на раннем Пастернаке.
…- Именно тогда я понял, почему русская кухня никогда не будет популярна в современном мире.
– Почему же?
– Она закрыта. А наш мир требует прозрачности.
– Закрыта в каком смысле?
– Вы никогда не узнаете, что содержит в себе салат оливье, из чего сварена solyanka, чем наполнены pirozhki и что внутри kulebyaki. Закрытый мир.
Он прав. Неожиданно и точно.
– Закрытый мир отпугивает современного человека?
– Конечно. Поэтому он требует суши, где все видно.
Звали ее Верой Даниловной, была она классной у Виталика, но по жизни совсем не классной, а шизанутой напрочь училкой русского и литературы, тощей, нескладной, синевласой и вдохновенной. Сеяла доброе и вечное горстями. Разумного там было чуть, да и разум был какой-то внеземной.
Давай мы теперь будем всякое говно бояться и ходить только там, где оно не валяется.
Несправедливо, конечно, что сдыхать мне можно, а убивать нельзя. Но мы, наверное, что-нибудь придумаем.
– Есть у Мэгги такая слабость: она верит, что изменять человеку жизнь – это хорошо и правильно. Считает людей, которых она любит, лучшими, чем они есть на самом деле, и в угоду этим своим представлениям пытается изменить все, что их окружает.
– Нет, сначала она просто сидела, долго-долго, и разглядывала меня, и лицо у нее было такое… зачарованное, а потом сказала: «Мам? А было в твоей жизни точно осознанное тобой мгновение, когда ты решила стать посредственностью?»
Роясь в вещах, Мэгги внезапно увидела свою жизнь как круг. Вечные повторения - и никакой надежды.
Едва родив ребёнка, начинаешь понемногу избавляться от него, вот в чём всё дело.
Она так старалась не обратиться в свою мать, что взяла да и обратилась в отца.
Иногда мы отданы на милость других людей. Мы даже не представляем, какую власть они имеют над нами, пока не оказывается слишком поздно.
Ты не можешь изменить человека. Ты можешь лишь помочь ему открыть глаза.
Представь, что твой дом горит. у тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой всё, что можно спасти. Что ты выберешь?
Я подумала, что она имеет полное право бороться за лучшую жизнь для себя; все мы в той или иной степени заняты тем же самым.
я как была, так и осталась для всех чужой. Я принадлежала к числу тех, кто трудится день и ночь, получает отличные оценки и даже пользуется симпатией и уважением, но никогда не сможет претендовать на престиж, доступный другим студентам. Я всегда буду бояться, что скажу что-то не то и не тем тоном, что буду не так одета, что меня уличат в пошлости чувств и неоригинальности мыслей.
Все в жизни происходит случайно, думал он, и разобраться, что к худу, а что к добру, невозможно
Но неужели даже мгновенья удовольствия так уж необходимо подвергать строгому анализу?
Красота — это как море в ясный день. Она подобна закату. Или ночному небу. Это пудра, которой мы стремимся припорошить свои страхи. Стоит ее смахнуть, и мы останемся один на один с чем-то ужасным.
Есть люди, от которых что-то остается, а есть люди, от которых не остается ничего.
А школьная любовь - комнатная, станешь ее пересаживать из горшка во взрослую жизнь - сорняки забьют.
За богом грешники гоняются, мусолят его, с рамсами пристают. Праведному человеку с богом, как с водителем автобуса - не о чем разговаривать. Маршрут ясен: довёз - вышел.
На земле жизнь так организована, чтобы все люди непременно в ад попадали. особенно в России.
Счастье, друзья мои, хрупкая, почти невесомая эссенция, которая даётся в руки далеко не каждому.
Тепло человеческой руки дарит так много, но мы так редко это замечаем.
Я большую часть жизни думала, что страх смерти-это трусость. Но главной трусостью оказался страх жизни с тем грузом, что ты тащишь за собой.
Отношения людей напоминают керамическую чашку. Пока цела, она радует глаз цветным узором, нежно-голубой каймой и глянцевым блеском глазури. Но стоит обнаружить на ней единственную трещинку, и все меняется. С каждым поворотом в руках чашка кажется все менее совершенной: ты замечаешь новые сколы и потертости. Трещинка начинает расти от горячего и холодного содержимого, и вскоре чашка разлетается у тебя в руках вдребезги.
Когда есть что-то, что тебе дорого, значит, есть, что терять. А когда тебе есть, что терять, не сомневайся: ты это потеряешь. А от потерь бывают только боль, разочарование, дурные мысли и несвежая кожа лица.
Если у человека вообще нет желаний, значит, он либо совершенно счастлив - либо сдался.
Идеала не существует, любой идеал – подделка.
В юности самое страшное – отличаться от других, но с годами понимаешь: это отличие – твое оружие, твоя броня и сила. Твой дар.
Дружба строится всю жизнь – врага можно нажить за секунду.
Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям, и доходит совсем до скотства в пороках своих, а всё от беспрерывной лжи и людям и себе самому.
Лгущий себе самому прежде всех и обидеться может. Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался <…> – знает сам это, а всё-таки самый первый обижается, обижается до приятности.
Душа человека - темный, дремучий лес, и тропинку в нем выбираешь сам.
Ты, наверное, воспринимаешь как личное оскорбление то, что в листве играет солнце, когда тебе хочется видеть мир в руинах и слезах.
1..72..151Сколько не рекламируй и не торгуй, в итоге единственный твой товар - это слухи.