Онлайн чтение книги Три тысячи лет среди микробов 3,000 Years Among the Microbes
22 XXI

Екатерина сказала мне, включила мыслефон сэра Галаада, и он был вне себя от восхищения и изумления от моей Истории Земли. Потом он умчался вместе с мыслефоном, решив, что запрется дома и будет изучать запись, пока хватит сил.

Я спас свой Институт прикладной этики, вклинив шахту по добыче золота между ним и «Стандард ойл» Шахта понадобилась мне в критической ситуации, я выдумал ее, чтобы заполнить брешь, но теперь, когда моя выдумка привела приятелей в сумасшедший восторг, надо было защищать золотоносную шахту либо выдумывать взамен нечто более красочное и богатое. Я перебирал множество вариантов – шахта по добыче изумрудов, опалов, алмазов, но отверг их один за другим: планета Блитцовского навряд ли богата этими драгоценными камнями. Пришлось вернуться к идее золотоносной шахты. Я убеждал себя, что моя надежда не так уж бесплодна, и чем больше я обольщался ею, чем больше убеждал себя в ее разумности, тем менее иллюзорной она мне казалась. Только так и надо обращаться с надеждой, ибо она схожа с растением – стоит любовно разрыхлить и полить землю, и она даст три всхода там, где раньше не было ни одного. Конечно, если и сажать нечего, дело идет медленней и трудней, но если есть семечко – неважно какое, любое подойдет, – дело продвигается быстрее. Я нашел семечко. Во сне. Я посадил его. Сон привиделся мне вовремя. Я верю в кое-что увиденное во сне Иногда. А в этот сон не поверил, потому что не знал тогда, на что он может сгодиться. Сон, приснившийся однажды, – пустяк, лишенный всякого смысла, но повторяющийся сон – совсем другое дело, он чаще всего приходит неспроста. Мне снился именно такой сон. Удивляюсь, как я раньше до этого не додумался. Сон был прекрасный и очень складный Сначала мне снилось, что я терпеливо прогрызаю себе путь в длиннющем и тонком нерве нижнего коренного зуба Блитцовского. Я чувствовал, как исполин раскачивался от боли. Это продолжалось несколько недель, пока наконец я не обнаружил огромную впадину, впечатляющую, грандиозную впадину, окруженную отвесными скалами-стенами; освещенные матовым светом вечных сумерек, они уходили вершинами далеко-далеко в густой мрак: в это время рот Блитцовского был закрыт. Вскоре я снова увидел тот же сон, но на этот раз впадина была 'заполнена – Блитцовский побывал у дантиста, порожденного моей фантазией. Через некоторое время я снова увидел этот сон Мне снилось, что порода, заполнявшая впадину, прозрачна. В ней ясно различались три пласта, каждый примерно в треть мили толщиной (по микробской шкале мер). Верхний слой был сизого цвета, средний – цвета окисленного серебра, а нижний – желтый. Я вызвал в памяти все три сна и принялся их анализировать. Сначала меня одолевали сомнения, но терпеливый и упорный труд не пропал даром. Когда наконец пришло время собирать урожай, он оказался хорошим. Я был на грани экстаза. Шахта существовала – пусть иллюзорная, весьма иллюзорная, но все-таки она существовала! Я видел ее так отчетливо, будто она была перед глазами: верхний слой в треть мили толщиной – цемент, средний слой – амальгама, нижний слой – золотой, хорошее, чистое, высокопробное золото, двадцать три карата!

А запасы… Шутки ради я попробовал прикинуть запасы. Вскоре громада цифр целиком завладела моим воображением. Как это было естественно – вот она, наша природа! Я занялся подсчетом запасов шутки ради, но минут через пятнадцать с головой ушел в работу. Это тоже вполне естественно. Я был так поглощен подсчетом, что незаметно для меня сквозь призму моего воображения иллюзорное золото превращалось в чистый металл, а мечта становилась реальностью. По крайней мере, я обретал уверенность, а уверенность легко переходит в твердое убеждение. Так я пришел к твердому убеждению, что мой сон – честное и совершенно достоверное отображение реальности. Я отбросил все сомнения, которые закрадывались в душу, я свято верил, что сказочное сокровище, погребенное в основании зуба Блитцовского, ждет нас! От уверенности до твердого убеждения всего один шаг, и я сделал его очень легко. А сделав, я был готов сказать любому: «Это не предположение, я знаю, что там есть золото». Все люди устроены на один лад. А будь мы совершеннее, мы ни у кого бы не вызывали интереса При самом придирчивом, точном подсчете выходило, что золота в шахте с половину земной дробинки, не меньше. Колоссальное, немыслимое количество, от которого перехватывало дух! Тем не менее оно существовало, воплощенное в многозначном числе, – так просто не отмахнешься! С чем сравнить столь удивительное месторождение? С Клондайком?[45]Клондайк – золотоносный район на северо-западе Канады, где в начале века возникла «золотая лихорадка». В 1861 – 1862 гг. и 1864 – 1865 гг. Марк Твен занимался разведкой серебра в Неваде. Такое сравнение вызывало улыбку. Клондайк рядом с ним был все равно что денежный ящик уличного торговца. Может быть, с гигантским рудным столбом? Давайте подумаем. Гигантский рудный столб был обнаружен в Неваде за семь лет до моего появления на свет – огромное тело богатейшей серебряной руды, равного которому нет в мире. Его открыли два рабочих-поденщика; они тайком сговорились с трактирщиком и маклером, купили за бесценок землю и через неделю-другую стали мультимиллионерами. Но и гигантский рудный столб казался сущей мелочью, безделкой по сравнению с бесценным сокровищем, запрятанным в глубине зуба Блитцовского. Крупица золота ценой в две тысячи слэш различима под земным микроскопом лишь при увеличении в тысячу семьсот пятьдесят шесть раз. Пусть кто-нибудь другой, если есть охота, подсчитает, сколько стоил зуб Блитцовского, – я уже устал. От всего этого неслыханного богатства у меня закружилась голова, я был словно пьяный – пьяный от счастья. Никогда раньше у меня не было мало-мальски приличной суммы, я не представлял, что делать с такими деньгами, я потерял голову – на несколько минут. Прежде я не был алчным до денег, но теперь я алкал! Какая неожиданная перемена произошла со мной! Да, мы и впрямь странно устроены!

А что скажут приятели, когда я сообщу им эту новость? Что они почувствуют, когда опомнятся от потрясения и поймут, какое баснословное богатство им привалило? Вот именно, что они почувствуют, когда сообразят, что не могут истратить свой годовой доход, даже если наймут в помощники всю императорскую семью?

Мне не терпелось поскорее созвать приятелей и преподнести им потрясающее известие. Я потянулся к телефону.

– Погоди! – услышал я внутренний голос. – Не делай опрометчивого шага, подумай!

Я подчинился таинственному импульсу и стал размышлять.

Я напряженно думал целый час. Потом вздохнул и сказал себе: «Да, так будет по совести, ведь это я обнаружил шахту, если б не я, ее никто никогда бы не отыскал. Если они получат по одной двенадцатой от общей суммы, а я – ни на бэш больше, это будет элементарная несправедливость!» Я думал, думал и решил, что мне причитается половина, а другую половину они поделят между собой. Это решение показалось мне справедливым, и я почувствовал удовлетворение. Я опять протянул руку к телефону и… Таинственный внутренний голос снова остановил меня

Я раздумывал еще час. Они, конечно, не сумеют распорядиться такими деньгами – это невозможно. Хватит с них и трети, с их-то скромными запросами и непривычностью к… Я потянулся к телефону.

После долгого глубокого раздумья я понял, что им не под силу разумно распорядиться и четвертью такой фантастической суммы. Пожалуй, даже ее десятой частью. Ведь, сорви они такой куш, как одна десятая, коварный, ядовитый дух спекуляции наверняка растлит их, разложит морально. По какому же праву я искушаю молодых и неопытных…

Нет, нет и еще раз нет! Я не могу пойти на такое предательство! Я не сомкну глаз, если стану виновником их морального падения! Сама мысль об этом больше, чем я в состоянии.

Итак, решено: для их же блага я возьму все золото себе. Тогда им ничто не будет угрожать, и мысль о том, что я сохранил в чистоте их души, отныне будет мне достойной наградой, и нет награды приятнее и выше.

Но я не хочу лишать их доли в привалившем мне богатстве. Они получат часть амальгамы Они отработают оба пласта и получат часть амальгамы в награду за свой труд. Я еще подумаю, какую часть им выделить К тому же они могут взять себе весь цемент Я пошел спать.[46]В одном из писем редактору Ф. А. Дюнеке М. Твен сообщает: «Я с головой ушел в работу над новой книгой. Она доставляет мне больше удовольствия, чем любая другая за последние двадцать лет». Однако сохранилось письмо Твена Твичелу, в котором Твен упоминает, что прекратил работу над рукописью. Это письмо и дневниковая запись автора от 30 августа 1906 г. не дают оснований считать повесть законченным произведением, хотя главная линия – моральная деградация героя – доведена до логического конца. Гек, герой и рассказчик, выступавший обличителем Скоробогатии, сам заражен духом наживы. Развивая литературные традиции Д. Свифта, Марк Твен обличает имперские притязания своей родины, кастовость «демократического общества», буржуазную цивилизацию в целом. Он окончательно развенчивает «Христианскую науку», низвергает с престола ее «царицу» – шарлатанку М. Бекер Эдди, блистательно завершает свой извечный спор с богословами, доводя до абсурда идею рая, куда по логике вещей попадут и микробы, разносчики болезней. Твена всегда отличало обостренное внимание к окружающему миру. Особый интерес он, судя по художественным произведениям и дневниковым записям, проявлял к развитию естественных наук. Они преломились в творчестве Твена в фантастико-гротесковой форме антиутопии, представили мир в неожиданном ракурсе. Невольно вспоминается афоризм Б. Шоу: «Будущие открытия, которые потом станут научными фактами, приходят на ум таким, как я, в виде шутки». Традиции позднего Твена четко прослеживаются в творчестве многих современных американских авторов и прежде всего – в антиутопиях Курта Воннегута.