33 XIII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ЗНАКОМИТСЯ СО СТОЛИЧНЫМИ РАБОЧИМИ ЖЕНЩИНАМИ

Онлайн чтение книги Где лучше?
33 XIII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ЗНАКОМИТСЯ СО СТОЛИЧНЫМИ РАБОЧИМИ ЖЕНЩИНАМИ


Дом, в котором жила Лизавета Федосеевна Горшкова, был полукаменный. Нижний этаж, сложенный из кирпича, когда-то вмещал в себе лавки, но теперь на нем не только не было штукатурки, но не было даже и дверей там, где когда-то были лавки. Во втором, деревянном, этаже с девятью окнами, выходящими к дровяному двору, рамы были с разбитыми стеклами, с замазанными бумагой или просто заткнутыми тряпкой дырками. К этому этажу со стороны дровяного двора была сделана крутая лестница с перилами, - лестница очень старая, с ступеньками, прикрепленными бечевками, так что невольно думалось, что тут, в этом этаже, живут не рабочие, а какие-нибудь другие люди, которые или не дорожат своею жизнию, или не умеют состроить новую лестницу. На перилах этой лестницы, наверху, и на протянутой вдоль дома бечевке сушилось разное белье. Направо от лестницы дом примыкал к забору, выходящему в какой-то переулок, за которым тотчас начиналась фабрика. Во дворе было очень грязно; о зловонии и разговаривать нечего.

Петров не повел Пелагею Прохоровну по лестнице. Они завернули к противоположной стороне дома. Там стояла поленница барочных дров, были три гряды, с которых уже до половины были выбраны капуста и картофель, и росла одна березка.

- Вот и у нас, в Питере, жильцы заводятся своим домом. А знаете ли, Пелагея Прохоровна, что эти три гряды принадлежат восьми семействам, которые живут во втором этаже? Я думаю, у них много было ссоры из-за того, кому в каком месте сажать, да и теперь без ссоры, чай, не обходится. Вот и береза тоже. Но отчего бы не срубить ее, еще гряда бы была! Не мешает, говорят, пусть ее стоит; по крайней мере, детские пеленки можно на ней сушить…

- Ну, а што ж та лестница куда идет?

- Это фальшивый ход. Тут прежде по этой лестнице, когда дом не был еще очень стар, ходили в квартиру хозяина дома, потом в ней жил приказчик дровяного двора, но сделался пожар в его квартире, упали потолки. Вот хозяин лесного двора и велел заколотить эту квартиру. Однако наши бабы добрались и до нее. Есть у нас в доме квартира Селиванова, так его сестра стала раз вколачивать в стену гвоздь, оказалось, что гвоздь куда-то прошел в пустое место, а доска была поставлена и держалась на карнизах. Вот муж ее взял подрубил эту доску, вынул - и таким образом открыли пустую квартиру, в которой зимой многие сушат белье и в которую ходят через квартиру Селиванова.

С этой стороны дом несколько менял свою наружность. Казалось, что он как вверху, так и внизу имеет по две половины, именно потому, что в середине дома, внизу, было большое закоптелое отверстие, а вверху в окне вовсе не было рамы, и там стояли какие-то поломанные горшки и бутылки и висела юбка; внизу, по левую сторону, в двух окнах были рамы, и в форточку одного окна выходила железная труба; направо было три окна с рамами и разбитыми в них стеклами.

- Вот я тут и живу, направо. Нас тут, в двух берлогах, помещается восемнадцать человек. Ничего, живем дружно и друг у друга не воруем; от посторонних воров нас тоже бог спасает. Да и правда, что украсть-то у нас, кроме инструментов, нечего. А налево живет кузнец. Он работает на заводе, когда у него дома нет работы, а как только достанет работу, дома мастерит.

Петров провел Пелагею Прохоровну и ее брата по узкой, крутой, с двумя оборотами, лестнице во второй этаж. На площадке, перед окном без рамы, были три двери. Петров отпер дверь направо; там оказалось еще два хода - напротив двери и налево от входа. Они вошли налево в узенькую прихожую, из которой ход был в кухню, и еще направо. В кухне пожилая, высокая, худощавая женщина суетилась около печи; откуда-то слышался детский плач и мужской голос.

- Вот, Лизавета Федосеевна, и жиличка с братом, - сказал Петров.

Женщина поглядела на Пелагею Прохоровну и ее брата и стала что-то мешать в чугуне.

- Согласны вы их принять?

- Да уж коли сказала, так надо. Софья! - крикнула она, поворачивая голову к двери.

Оттуда вышла молодая низенькая женщина с ребенком и поклонилась всем в один раз.

- Вот надо им устроить. А у вас, поди, ничего нет?

- Ничего. Я в кухарках жила, - сказала Пелагея Прохоровна.

- Как же ты сказал, што она из фабричных? - обратилась хозяйка к Петрову.

- Она в провинции работала, а здесь еще недавно.

И Петров, распростившись с хозяевами и новыми жильцами их, вышел.

Комната, которую нанял Пелагее Прохоровне Петров, была маленькая, и свет в нее проходил через пространство между перегородкой и потолком из соседней комнаты, занимаемой хозяевами. В ней был всего только один с тремя ножками стул.

- Вы идите пока в нашу комнату. Вот Данило Сазоныч придет, он все вам устроит, - сказала молодая женщина.

Комната, занимаемая хозяевами, имела два окна, выходящие к дровяному двору. Она была бедно, но хорошо меблирована, и даже две кровати занавешены.

Софья Федосеевна стала расспрашивать Пелагею Прохоровну, откуда она, и обещала свести завтра на сахарный завод, но Лизавета Федосеевна сказала, что завтра надо белье стирать, и поэтому Пелагея Прохоровна, может быть, чем-нибудь обзаведется. Панфилу Прохорычу надоело слушать бабью болтовню, и он ушел из квартиры. Пелагее Прохоровне очень понравился ребенок, но у этого ребенка было бельмо на левом глазу.

- Это ваш ребенок-то? - спросила она Софью Федосеевну.

- Мой. Только отец-то его помер.

- Экая жалость! А сколько вы замужем были?

- Мы не были обвенчаны. Он все сбирался, голубчик, да деньгами не мог раздобыться. А я хоть и работала, так жила с матерью. Мать чахоточная была, и мне ее не хотелось пускать в больницу.

Начали говорить о работе. Софья Федосеевна говорила, что женщин больше обижают, чем мужчин, и меньше дают против мужчин дела; поэтому женщин мало работает в сравнении с мужчинами, и работают большею частию девушки, привычные к фабричной работе с малолетства в провинции или здесь, в Петербурге; но эта работа многих из них убивает преждевременно.

- Мне двадцать девятый год; я начала работать с восьмого года, здесь, в Петербурге, - говорила Софья Федосеевна.

- Неужели и у вас, в Петербурге, так же берут в работу, как и у нас в горных заводах?

- Не знаю, как там у вас. По вашим рассказам, ваша жизнь тоже похожа на нашу, только вас давила крепость, а нас самосудство.

- Ну, и у нас, Софья Федосеевна, тоже приказчики помыкали нами как господа.

- У нас это вежливее делается. Да вот я про себя расскажу. Мать моя была, может быть, такая же женщина, как и я. Судить об ней я не могу, потому что была немного постарше этой девочки. Может быть, она и любила меня, только к чему и любовь, когда есть нечего… Ведь вот и у меня не всегда есть заработок; бывает, что по четыре дня без работы живешь. Починку на себя и для ребенка нечего считать за работу. Хорошо еще, что с сестрой живем дружно… А моя мать, вероятно, была одна-одинехонька. Должно быть, ей было невмоготу с ребенком, и она продала меня. На седьмом году меня заставляли сучить бечевки, ткать. К четырнадцатому году я только и умела, что бечевки делать и ткать ковры. Я не была крепостною; меня считали за воспитанницу, и я за то, что меня кормили хлебом и одевали, должна была повиноваться. Но вот я узнала, что срок моему вскормлению кончился. У меня были подруги. Все мы были, конечно, против наших воспитателей; имели много веры в себя, думали, что нам и руки-то оторвут, требуя нас на работу. Оказалось не то. Куда мы ни придем - нужно учиться сызнова: ткачей мало из женщин, и заработок этот, как мы узнали, дешевле против прежнего наполовину… Потом я работала на бумажной мануфактуре. Нас было там, по крайней мере, до двухсот женщин, и заметьте: замужних было только штук тридцать. Я сперва находилась при чесальне и получала в день по пятнадцати копеек. Некоторые женщины получали и семьдесят пять копеек, но это такие, которые были в близких отношениях с мастерами, конторщиками, начальством, и труд их был очень легок. Им стоило только смотреть, направлять машины и распоряжаться девчонками. Я там ничего не приобрела: все, что получала, шло на одежду и на хлеб. Оттуда перешла на обойную фабрику. Там машин было мало, и нашему брату приходилось растеребливать и сортировать хлам. Вдруг фабрика закрылась, и нам за три недели не заплатили заработку. Нужно было платить за квартиру, лавочнику; а тут вышли новые порядки - нужно в полицию платить за адресный билет. Меня посадили в часть.

- А вот угадай, где я был? - произнес в это время хриплым голосом вошедший мужчина.

Софья Федосеевна замолчала, и лицо ее сделалось печально.

- Уж ты всегда сумасбродничаешь. Где ты был, подлец? - кричала Лизавета Федосеевна.

- Извините, Лизанька…

- Ах ты, пьяница! Тут есть нечего…

- У нас зато есть.

Несколько минут продолжалось молчание. Пелагея Прохоровна хотела уйти, но неловко было. Софья Федосеевна, уперши голову одною рукою и глядя на спящего ребенка, молчала. На лице ее Пелагея Прохоровна заметила какую-то жалость.

- Господи! И когда это кончится!.. - проговорила Лизавета Федосеевна. По ее голосу слышно было, что она плакала.

- Жена!.. Супруга!.. Не реви!.. - говорил мужчина; но и он, как слышно было, плакал.

- Это каторга, а не жизнь!

- Ной еще! Ной!.. О, будьте вы прокляты!

Ребенок проснулся и заревел.

Вошедший был высокого роста, одет в суконный кафтан, с красным платком на шее и с фуражкою на голове с очень высоким верхом. Ему было на вид годов сорок. Волоса на голове и бороде черные, глаза и лицо выражали невозмутимость. От него пахло водкой.

- Машинька! Ах ты, шельмочка!.. - И он начал занимать ребенка, который с охотою полез к нему.

Пелагея Прохоровна ушла в кухню.

- Ты дома будешь обедать? - спросила мужа Лизавета Федосеевна.

Не получив ответа от мужа, Лизавета Федосеевна стала торопить сестру.

- Ради бога, сходи ты за водкой, а то уйдет! - говорила она шепотом.

- Посмотри, Лиза, за ребенком.

Грустно сделалось Пелагее Прохоровне. Пошла она в свою комнату; но ей еще грустнее стало при виде ее пустоты. И она вышла из квартиры.

- Это ли жизнь? Неужто за Питером люди живут лучше?

С этими мыслями она вышла на набережную. Она стояла у забора, потому что идти было некуда и погода была невеселая. Дождя хотя и не было, но везде грязь, холодно, дует ветер, и дышится как-то тяжело, да и самые предметы не веселят: фабрики черные, постройки ветхие, все как-то мрачно - и небо, и строения, и оголяющиеся деревья; на длинных дрогах едут очень медленно с железом, досками, кулями и т. п. оборванные и невзрачные мужики с выражением усталости и какой-то безнадежности; едут эти мужики без клади, и лошади их, тощие, избитые, с протертою в кровь кожею на задних ногах и хребте, еле-еле переступают ногами, так что не верится, что эти животные в состоянии возить по убитой камнем мостовой по тридцати пудов всякой клади. Народ здесь бродит все рабочий, так что очень мало увидишь человека в порядочном кафтане или сюртуке, а если и попадется кто-нибудь одетый по-модному или по-приказному, то у него или галстук на боку, или сюртук продран, или другой какой недостаток. Хотя в их разговорах и замечается удальство, но это ни больше ни меньше, как привычка с малолетства выражаться и вести себя похожим на довольного человека, в самом же деле у этих людей многого не хватало и для крохотной доли довольства. Женщины одеты тоже бедно и легко: все они худощавы, с изнуренными лицами: маленькие дети хотя и носят на ногах обувь, но ходят в оборванных рубашках и хорошим здоровьем не обладают. Так все и наводит тоску, ни за что бы не смотрел, и все-таки среди этих людей нужно жить, нужно привыкать к этой жизни и жить их жизнию. И тут подумалось Пелагее Прохоровне: неужели же эту жизнь нельзя сделать получше?

Пелагея Прохоровна пошла в лавку, но вдруг ее перегнала молодая женщина в палевом стареньком платье, с загрязненным подолом и с небольшим ситцевым платком на голове. Лицо ее выражало отчаяние и какую-то дикость, точно она с цепи сорвалась. Она шла очень быстро и, как только перегнала Пелагею Прохоровну шагов на пять, остановилась, посмотрела на нее и так же быстро подошла к ней.

- Ты… ты из какого дома? - спросила она Пелагею Прохоровну торопливо.

- Я… тут за постоялым двором.

- Ты из того же дома! И отлично! Пойдем, голубушка!

- Куда?

- В кабак… Чему удивляешься-то? Э-эх, матушка, поживешь с нами, похлебаешь кислого, захочешь и горького. А впрочем, как знаешь! До свиданья.

И женщина убежала в питейное заведение.

Еще больше запечалилась Пелагея Прохоровна: в провинции она хотя и знавала женщин, пьющих водку в кабаках, но такие в каждом городе были на перечете, и все их считали за самых отчаянных и развратных; теперь ей показалось, что в Петербурге, пожалуй, много таких женщин; она видела их в полиции; многие кухарки даже хвастались тем, что отпивают водку жильцов. Она ужаснулась при мысли: неужели и с ней то же будет?

Однако, несмотря на то, что время шло к вечеру и рабочий народ больше прежнего шел в питейные заведения, песен не слышалось.

Возвратившись домой, Пелагея Прохоровна очень обрадовалась, что в ее убогой комнате появилась кровать. Кровать была деревянная с двумя ножками, которые были к ней привязаны; вместо других двух ножек был подставлен деревянный ящик. Досок на кровати не было.

- Довольны ли кроватью? - спросил Пелагею Прохоровну вошедший хозяин.

- Покорно благодарю; только спать-то как?

- О! Это мы устроим. Вот завтра я с заводу достану бечевок, оплетем кровать. Отличная штука будет.

- А дощечек у вас нет?

- Опоздали немножко. В пустой квартире, что теперь белье вешают, почти две стены ободрали бабы, - кому на гладильную доску, кому на подтопку, потому житьишко-то наше некорыстное… А вы завсяко просто к нам приходите сидеть-то.

И он ушел.

Пелагея Прохоровна присела на край кровати - шатается. "Еще упадет!" - подумала она с улыбкой. В соседней комнате у хозяев плакал ребенок; за стеной кричали две женщины; где-то ругался мужчина.

Пелагею Прохоровну тянуло на улицу, потому что и сидеть было неловко на худой кровати без досок и крики из соседних помещений стали надоедать; в этой комнате становилось темно; у хозяев свечи не зажигали.

- Что сидишь-то тут в темноте? Иди к нам, - сказала Лизавета Федосеевна, появившаяся в дверях комнатки.

Она вошла, заглянула на кровать и, качая головой, проговорила:

- Как же ты спать-то тут станешь? Эдакой он, право, осел! Это он на смех кровать-то поставил… Да. На смех добрым людям, а мне назло, потому что я не хотела больше пускать мужчин. Они у нас все добро приломали. Известно, женщина более к хозяйству норовит, а мужчине что!

- Хозяин говорил, что бечевками опутает.

- Бечевками!.. И ты поверила!.. Мало же ты знаешь наших мастеровых… Да он, пожалуй, и обмотает, да так, что ты наземь упадешь. Вот он какой человек-то!

- Я не просила кровати; на што мне ее!

- Ну, без этого нельзя потому, что, во-первых, у нас во всем дому такое множество мышей - страсть! Ловушки на них поделаны тоже, должно быть, для того чтобы мышам над нами смеяться! А кошка у нас в квартире хоть и есть, так она, будь проклята, только спит. А другое опять - блох тоже… Нет, без кровати нельзя… Я ужо посмотрю в ермоловском доме. Там недавно один мастеровой померши, так его жена хочет в деревню ехать… Может, за полтинник-то уступит. Ну, а там помаленьку, и другое что заведете с братом. Вдруг нельзя. А где же у те брат-то?

- Не знаю. Поди, в кабак ушел.

- Дело плохое… да пойдем же к нам-то!

Они пошли в хозяйское помещение. Софья Федосеевна укачивала ребенка. Хозяина не было. На столе стоял кофейник и две чашки, из которых только к одной было блюдечко. Кошка действительно спала на окне.

Хозяйка хотела зажечь лампочку, но Софья Федосеевна сказала, что еще светло, и так как сегодня праздник и завтра надо вставать рано, то можно и раньше лечь спать, на что сестра возразила, что наши черти, вместе с блохами, не скоро дадут заснуть, потому что будут пьянствовать до полночи, и ей, пожалуй, придется идти за мужем. Вообще хозяйка жаловалась на мужчин, которые пьянствуют, и на худое житье; но Софья Федосеевна защищала мужчин, говоря, что они не все пьяницы, и если пьют, то непременно от чего-нибудь.

- А отчего ж мы-то не пьянствуем? - сказала Лизавета Федосеевна.

- Этого еще недоставало… Какая ты, сестра, глупая! До старости дожила, а говоришь бог знает что. Ведь ты сама знаешь, что у нас больше привязанности к дому. Кто бы без нас стал ребят воспитывать? Кто бы кушанья стал готовить?

- Однако возьми Устинью Николаевну: у ней двое детей.

- Эх, сестра, сестра! - сказала со вздохом Софья Федосеевна. - Что же делать, если и из нашей братьи, рабочих женщин, наберется несколько пьяниц… Ее надо жалеть, стараться, чтобы она не пьянствовала!

- Все-таки, по-моему, нехорошо женщине пьянствовать в кабаках, - сказала Пелагея Прохоровна.

- Што про это говорить!..

Женщины замолчали. Ребенок уснул, но за стеной все еще ругались мужчины, и визжала какая-то женщина.

Пелагея Прохоровна сказала, что у ней болит горло, хозяйка посоветовала ей выпить сала, а если она этого лекарства принять не в силах, то посоветовала простое средство: намазать на правый чулок сала с мылом и привязать чулок к горлу. Пелагея Прохоровна сказала, что это средство она знает, но думает, что пройдет и так.

- Ну, пренебрегать-то этим, матушка, нечего. У нас зачастую эта болезнь бывает, и мы только этим и спасаемся: днем заболит, к ночи привяжем, а к утру и пройдет.

В квартиру Горшкова вошла та женщина, которая звала Пелагею Прохоровну в питейное заведение. Она была слишком навеселе, размахивала руками, делала отчаянные жесты. Платка на ее голове не было.

- Еще здравствуйте… А, и вы здесь? Прекрасно! - проговорила она скороговоркой и села на табуретку.

Хозяева, видимо, были недовольны ее посещением.

- Представьте!.. Иванов стал ко мне примазываться. Каков сокол!

И она стала рассказывать, как к ней примазывался Иванов и как она выпила на его счет две бутылки баварского.

При этом хозяйка просила ее несколько раз говорить потише.

- Этот Иванов и теперь ждет меня у Гриши. И я пойду! Вот околеть, чтобы я не пошла… И уж непременно напьюсь…

- Эх, как хорошо!

- Ей-богу, напьюсь!

- Не кричи, пожалуйста, Устинья Николаевна! - сказала Софья Федосеевна.

- Ну, и ты, Софьюшка, на меня!

Женщины опять замолчали.

- И отчего это ты, Николаевна, пьянствуешь? Ну, выпила бы косушку перед обедом, легла спать, вечером тоже косушку… Да дома. А то ведь уж безобразничаешь много! - проговорила Лизавета Федосеевна.

- Худая я, скверная женщина… И сама знаю об этом. Да что ж я сделаю? Сердце так и сосет!

- То-то вот и скверно, что ты все деньги пропиваешь, а потом твои ребятишки голодают. Нехорошо.

- И сама я знаю, да скверный я человек. Помереть мне надо, вот что. Жизнь мне надоела хуже горькой редьки; ребятишки мучают. С самого рождения, кажется, я не видала радостей; почти все в работе находилась и ничего от этой работы не нажила хорошего. Вот мой-то покойничек все упрекал, что я-де получаю за работу деньги и никаких повинностей не несу. А на то он и не хотел обратить внимания, што ведь я и за паспорт платила и за больницу с меня брали, хотя я и никогда еще там не лежала! Ну, опять надо за квартиру заплатить, и есть, и платье сшить; ведь я была молода, хотелось и одеться получше. Ну, а велик ли наш заработок, сами посудите! Ну, вот вышла я замуж, и помянуть это время нечем! Муж - пьяница, стал меня бить, не работал по неделям. Мы с ним исходили почти весь Петербург: где-где не жили! Теперь вот я одна, ребята есть-пить хочут, им надо одеться, а сами знаете, нашего брата с ребятами не везде-то жалуют на квартирах!

- Ты бы отдала детей. Что тебе с ними мучиться?

- Жалко. А придется, видно, отдать… Нет, я их при себе буду держать, пока еще могу работать. Я уж сама по себе испытала, Лизавета Федосеевна, каково расти-то в людях: сама не знала ни отца, ни матери.

Лизавета Федосеевна зажгла лампочку с керосином. По щекам Устиньи Николаевны текли слезы; Софья Федосеевна сидела грустная, подперши руками голову.

- Мать здесь? - крикнула девочка годов шести, войдя в кухню Горшковых.

Подойдя быстро к Устинье Николаевне, девочка уперлась в нее взглядом и спросила:

- Ты опять напилась?

- Вот у нас какие ласки-то! - сказала Устинья Николаевна и прибавила дочери: - А ты видела, что я пила водку?

- Все говорят. Потемкин тебя в кабаке видел… Иванов видел.

- Ну, так что ж такое!.. И знаете что, бабы! и жалко мне моих ребят, больно жалко, а вот так мне противно дома, так… - проговорила Устинья Николаевна и махнула рукой.

- Надо тебе, Николаевна, перейти в другое место: там другие люди будут и не скоро научат ребят говорить тебе в глаза укоризны. Право. А тебе их трудно заставить не говорить; битьем не поможешь, хуже будет.

- Да я их и не бью. А покою от них нет. Уж как берегешься, чтобы они не знали, что я пошла выпить, - нет-таки! пойдет, вцепится в меня и давай плакать: не пей, мать! пьяна будешь! работать не будешь!

- Правда! - сказала девочка с укоризной.

- Ну, пойдем домой. Спокойной ночи. А ты, как тебя, приходи ко мне-то, у меня комната отличная, - проговорила Устинья Николаевна Пелагее Прохоровне и потом, взяв за руку девочку, ушла.

Горшковы минуты три сидели задумавшись. На Пелагею Прохоровну Устинья Николаевна произвела тяжелое впечатление. Она сознавала, что Устинья Николаевна права; но ведь, думала она в то же время, не всем же женщинам выпадает такая жизнь. Ведь вот Лизавета Федосеевна не пьянствует же и живет, кажется, достаточно, так что и кофей пьет. Конечно, с детьми было бы похуже, и умри ее муж, то и Лизавете Федосеевне с детьми не совсем-то бы было хорошо. Нет, видно, плоха жизнь рабочей женщины в столице!

Пелагея Прохоровна распростилась с хозяйками и ушла в свою комнату. Вскоре пришел брат. Он был трезвый и сказал сильно охриплым голосом, что у него болит очень горло, самого его тянет и ломит ноги. Лизавета Федосеевна опять-таки посоветовала Пелагее Прохоровне привязать к горлу ее брата чулок с салом, а завтра сходить ему в баню и хорошенько выпариться веником.

Пришел Данило Сазоныч и стал буянить. Он долго буянил и разбил стекло в окне. У соседей тоже долго ругались мужчины и целую ночь плакали дети.



Читать далее

Федор Михайлович Решетников. ГДЕ ЛУЧШЕ?
1 Часть первая В ПРОВИНЦИИ I ПУТНИКИ 10.04.13
2 II ИСТОРИЯ ПУТНИКОВ 10.04.13
3 III КОРОВАЕВ ОТДЕЛЯЕТСЯ ОТ ГОРЮНОВЫХ 10.04.13
4 IV ГОРЮНОВЫ ПОСТУПАЮТ В РАБОЧИЕ НА ПРОМЫСЛА И ОПЯТЬ ВСТРЕЧАЮТСЯ С ПОЛЕСОВЩИКОМ 10.04.13
5 V СЕМЕЙСТВО ПОЛЕСОВЩИКА 10.04.13
6 VI РАБОЧИЙ ДЕНЬ НА ПРОМЫСЛАХ 10.04.13
7 VII ТЕРЕНТИЙ ГОРЮНОВ И УЛЬЯНОВ УХОДЯТ НА ЗОЛОТЫЕ ПРИИСКИ 10.04.13
8 VIII РАЗОРЕНИЕ 10.04.13
9 IX ПРИЗНАНИЕ ЛИЗАВЕТЫ ЕЛИЗАРОВНЫ 10.04.13
10 X ПРОМЫСЛОВЫЙ СУД 10.04.13
11 XI МАТЕРИН СЫН 10.04.13
12 XII ГОЛОДНЫЕ ДНИ 10.04.13
13 XIII ПИСЬМО И ВЕСТИ С ПРИИСКОВ 10.04.13
14 XIV ОСТРОЖНАЯ ЖИЗНЬ 10.04.13
15 XV УДОЙКИНСКИЕ ЗОЛОТЫЕ ПРИИСКИ 10.04.13
16 XVI ГОРЮНОВ ДЕЙСТВУЕТ ЗАОДНО С ПРАКТИЧЕСКИМИ ЛЮДЬМИ 10.04.13
17 XVII КАТЕРИНА ВАСИЛЬЕВНА 10.04.13
18 XVIII ЖЕНСКИЙ ТРУД 10.04.13
19 XIX ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ПЕЛАГЕИ ПРОХОРОВНЫ 10.04.13
20 XX СЧАСТЬЕ ГОРЮНОВУ УЛЫБАЕТСЯ 10.04.13
21 XXI НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ 10.04.13
22 Часть вторая. В ПЕТЕРБУРГЕ I ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА НАХОДИТ ПЕТЕРБУРГ НЕ ТАКИМ, КАКИМ ЕЙ МАЛЕВАЛИ ЕГО РАНЬШЕ 10.04.13
23 II О ТОМ, КАК И ГДЕ В ПЕТЕРБУРГЕ БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ НАНИМАЮТСЯ В РАБОТУ 10.04.13
24 III КУХМИСТЕРША ОВЧИННИКОВА 10.04.13
25 IV КВАРТИРА КУХМИСТЕРШИ ОВЧИННИКОВОЙ 10.04.13
26 V КОТОРАЯ ВКРАТЦЕ ОБЪЯСНЯЕТ ОТНОШЕНИЯ МАЙОРА К ДОЧЕРЯМ КУХМИСТЕРШИ ОВЧИННИКОВОЙ 10.04.13
27 VI В КОТОРОЙ ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА РАСПОЛАГАЕТ К СЕБЕ ОДНУ ГОЛОВУ ИЗ ПОДВАЛА 10.04.13
28 VIII ХОТЯ МАСТЕР ПЕТРОВ И ПРЕДЛАГАЕТ ПЕЛАГЕЕ ПРОХОРОВНЕ СРЕДСТВО ЖИТЬ ЛУЧШЕ, НО ЭТО СРЕДСТВО ПОКА ОСТАЕТСЯ ТОЛЬКО ОДНОЮ МЕЧТОЮ 10.04.13
29 IX ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ОЧЕНЬ СКОРО ПОПАДАЕТ ТУДА, ГДЕ ДЕНЕГ ЗА ЖИТЬЕ НЕ БЕРУТ, И ВСТРЕЧАЕТ ТАМ ЕВГЕНИЮ ТИМОФЕЕВНУ 10.04.13
30 X НАКОНЕЦ ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА СТАЛА СВОБОДНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ И ЕДВА НЕ УМИРАЕТ В ЭТОЙ СВОБОДЕ 10.04.13
31 XI ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА НАХОДИТ БРАТА ПАНФИЛА ПРОХОРОВИЧА 10.04.13
32 XII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ОПЯТЬ СТАЛКИВАЕТСЯ С МАСТЕРОВЫМ ПЕТРОВЫМ, КОТОРЫЙ И НАХОДИТ КВАРТИРУ ДЛЯ НЕЕ 10.04.13
33 XIII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ЗНАКОМИТСЯ СО СТОЛИЧНЫМИ РАБОЧИМИ ЖЕНЩИНАМИ 10.04.13
34 XIV В КОТОРОЙ ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА, ВМЕСТО РАБОТЫ, ПОПАДАЕТ С БРАТОМ НА ПОПЕЧЕНИЕ ЛЮДЕЙ 10.04.13
35 XV В КОТОРОЙ СТОЛИЧНЫЕ РАБОЧИЕ РАЗЪЯСНЯЮТ ВОПРОС, ГДЕ ЛУЧШЕ 10.04.13
36 XVI ПО ПОВОДУ РАЗРЕШЕННОГО В ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВЕ ВОПРОСА ПЕТРОВ ХОЧЕТ ПРОБОВАТЬ, ПОДОБНО НЕМЦАМ, ДОБИТЬСЯ ДО КАКОЙ-НИБУДЬ ПОЛЬЗЫ 10.04.13
37 XVII КАК ПЕТРОВ ДОМОГАЕТСЯ ТОГО, ЧЕГО ХОТЕЛ 10.04.13
38 XVIII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ПОСЕЛЯЕТСЯ В КВАРТИРУ ПЕТРОВА И ДЕЛАЕТСЯ ПРАЧКОЙ 10.04.13
39 XIX В КОТОРОЙ ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ПРИНИМАЕТ СДЕЛАННОЕ ЕЙ ПЕТРОВЫМ ПРЕДЛОЖЕНИЕ 10.04.13
40 XX ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ 10.04.13
41 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 10.04.13
33 XIII ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА ЗНАКОМИТСЯ СО СТОЛИЧНЫМИ РАБОЧИМИ ЖЕНЩИНАМИ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть