Онлайн чтение книги Я и моя судьба 我和我的命
6 6

В 2002 году жизнь в Шэньчжэне уже кипела вовсю. Значительная часть новостей, влиявших на проводимую в Китае политику реформ и открытости, распространялась по всей стране именно из Шэньчжэня.

Провинция Гуйчжоу, как и прежде, развивалась медленно и оставалась экономически отсталой. Когда студенты небольших вузов типа педуниверситета, в котором училась я, обсуждали планы на будущее, то в их разговорах зачастую мелькал именно Шэньчжэнь, а не Пекин, Шанхай или Нанкин. Разумеется, попасть в мегаполисы мечтали все, но при этом прекрасно понимали, что зацепиться там ох как сложно. В этом смысле Шэньчжэнь открывал множество прекрасных перспектив, поэтому у выпускников он находился в приоритете.

На самом деле, если бы не драматичные перемены в жизни, сама бы я в Шэньчжэнь не поехала. По своей натуре я домоседка – к чему куда-то отправляться, если все и так хорошо? Но при том раскладе, который случился в моей жизни, я предпочла сбежать подальше от родных мест.

Сразу после прибытия в Шэньчжэнь я сделала пять дел. Во-первых, оставив при себе деньги на проживание, положила на сберкнижку сто с лишним тысяч, после чего зашила ее в потайной карман рубашки. Во-вторых, отправила в учебный отдел письмо с разъяснением, что бросила университет по той причине, что мне надоело учиться. Разумеется, подобная причина наносила ущерб моему имиджу, но зато не нужно было ломать голову, чтобы выдумывать какую-то историю. В-третьих, я написала письмо бывшей соседке по комнате, в котором попросила ее пересылать всю мою почту в Шэньчжэнь. В-четвертых, добравшись до города, я поселилась в самой дешевой гостинице.

Ну и наконец последним, пятым, делом, которое далось мне сложнее всего, стал разговор с отцом, которому я сообщила о новом месте своего пребывания. Для этого мне пришлось звонить по межгороду.

Сперва я хотела и ему написать письмо, но побоялась, что, прежде чем оно дойдет, ему позвонят из учебного отдела, и тогда все обернулось бы большим скандалом.

– Ваньчжи, почему? Почему? Почему ты пошла на такой шаг? Неужели ты больше не считаешь меня родным отцом? Неужели проведенные вместе двадцать лет для тебя совершенно ничего не стоят?..

В тот день было воскресенье, и когда я позвонила ему домой, он неожиданно расплакался.

Человек – не камень, да и кто бы тут сдержался?

Я тоже залилась слезами, попросила его понять и простить, поблагодарила за все, что он сделал для меня, объяснив, что всего лишь хочу начать новую жизнь. Я пообещала, что смогу полностью позаботиться о себе – пусть за меня не переживает…

Положив трубку, я вдруг услышала, как с улицы доносятся слова песни:

Погода стояла прекрасная, над головой простиралось бескрайнее синее небо, ярко светило солнце. Из-за близости моря дул приятный бриз, так что здешняя жара для меня как жительницы южной провинции Гуйчжоу была не в тягость.

Моим первым впечатлением от Шэньчжэня стало то, что тут повсюду звучали песни. Поскольку магнитофоны здесь были контрабандным товаром, то стоили намного дешевле, чем в других местах Китая; что же касается песен, то в основном их исполняли популярные звезды из Гонконга и Тайваня. Даже небольшие парикмахерские и те выставляли на улицу свои динамики. Если поблизости друг от друга находилось сразу несколько лавок, откуда доносилась разная музыка, то хозяева, чтобы никому не мешать, сознательно делали звук потише. А если на всю улицу имелось лишь одно такое заведение, то музыку в нем врубали на всю громкость.

Население Шэньчжэня в те времена еще не слишком разрослось. Зато стройплощадок там было хоть отбавляй. Днем весь народ в основном трудился на стройке или где-то поблизости, поэтому город казался опустелым, пешеходы практически не встречались. Другой причиной отсутствия на улицах людей была жара. Разносившиеся по городу песни служили своего рода приманкой для пешеходов. Ведь если люди шли на звук, то их непременно ждал какой-нибудь магазинчик, а там непременно работал кондиционер.

В то время в Шэньчжэне в основном проживали люди молодого и среднего возраста, причем молодежь преобладала. Все они приехали из самых разных уголков страны, так что звуки песен скрашивали им тоску по родным местам.

К вечеру город наконец оживал – на улицах устанавливались закусочные, повсюду стоял пир горой. К этому времени хиты в исполнении поп-звезд затихали, их место занимали приехавшие со всех уголков страны новые жители Шэньчжэня – безо всякой косметики, одетые в самые простые спецовки, держа в руках микрофоны, они горланили песни, зачастую заглушая друг друга, отчего казалось, что небо перевернулось и земля опрокинулась.

Моя гостиница находилась как раз в таком оживленном месте. Будучи «одиноким странником на чужбине»[29]Строчка из стихотворения танского поэта Ван Вэя (701–761) «В девятый день девятой луны вспоминаю о братьях, оставшихся к востоку от горы»., я боялась тихих ночей. Само собой разумеется, что цены на проживание в этой гостинице были самыми низкими. О деньгах я имела весьма расплывчатое представление, хотя и понимала, что сто с лишним тысяч юаней – сумма немаленькая. Но размышляя о том, что впереди у меня долгий жизненный путь, на котором могут возникнуть непредвиденные ухабы, я установила для себя правило тратить деньги лишь тогда, когда на чем-то экономила.

Первая работа, которую я нашла, находилась на отдаленной от города стройплощадке. Поскольку диплома о высшем образовании у меня не имелось, то работу в офисном здании для так называемых белых воротничков я найти не смогла. Быть зазывальщицей при разного рода заведениях мне тоже не хотелось: я считала неприемлемым обряжаться в форму, которую навязывал хозяин, да еще и наносить на лицо боевой раскрас. К тому же я совершенно не была создана для того, чтобы с улыбкой встречать и провожать каждого клиента…

Свой первый в жизни трудовой договор я подписала с работавшей при стройплощадке столовой – меня назначили помощницей повара. Помощь повару заключалась в том, чтобы выполнять любую работу, которую тебя попросят сделать. Моя ежемесячная зарплата составляла две с половиной тысячи юаней, что было на тысячу больше, чем у любого рядового рабочего во внутренних районах. Более того, за хорошую работу здесь в конце года полагалась премия.

Представив, что теперь каждый месяц буду зарабатывать по две с половиной тысячи, я подписывала контракт в таком волнении, что у меня дрожали руки и чуть не выскочило сердце из груди.

Шеф-повар по фамилии Лю был родом из провинции Хэнань, ему уже перевалило за шестьдесят, поэтому я и еще двое девушек уважительно называли его дядюшкой Лю. Хотя семья его проживала в деревне, сам он работал старшим поваром на крупном заводском госпредприятии. Когда завод переживал нелучшие времена и задержки с зарплатой превратились в обычное явление, он психанул и ушел на пенсию раньше времени. В Шэньчжэне он жил уже много лет, продолжая работать по специальности, так что частенько называл себя стреляным воробьем, искавшим заработок на чужбине. Вторым поваром являлся его сын Лю Чжу, которого мы называли братцем Чжуцзы. Низкорослый, широкий в плечах, он смотрелся богатырем. Как и отец, в Шэньчжэне он обосновался уже давно. С любыми кулинарными изысками он справлялся на ура и сам себя называл королем выпечки.

В те годы в Шэньчжэне между рабочими и работодателями распространились подряды, поэтому отец и сын арендовали столовую при стройплощадке, обеспечивая трехразовое питание строительной бригады, в которую входило около ста тридцати человек. Что касается еще двух помощниц, то одна из них приехала из деревни с северо-востока страны, звали ее Ли Цзюань. Она была старше меня на год, отличалась честностью и обостренным чувством справедливости, работы не боялась, поэтому с готовностью выполняла любое задание. Откуда приехала другая девушка, Хао Цяньцянь, я так и не поняла. Миниатюрная, с вьющимися от природы волосами, тонкими бровями и выразительными глазами, она могла соблазнить кого угодно. То с ее слов выходило, что она сычуанька, то – хубэйка, а то и вовсе что в детстве жила у бабушки в чжэцзянской деревне, после чего в возрасте пятнадцати лет вместе с родителями переехала в город. Когда ее спрашивали, в какой именно, она уходила от прямого ответа и переводила разговор на другую тему. Из нас троих она была старше всех, то есть на год старше Ли Цзюань. Но это отнюдь не означало, что она являлась в нашей компании главной. Она отличалась чрезмерной расчетливостью, избегала любых острых углов и тряслась за каждую копейку. Если что-то ее не касалось, она старалась этого избежать и ни в коем случае не вмешиваться. Я тоже не могла претендовать на роль главной – не говоря о том, что я являлась самой младшей, в то время во мне не было ни капли уверенности. Однако, понимая, что мне необходима подруга, я очень быстро подружилась с Ли Цзюань. Сойтись с ней не составляло никаких проблем: она признавала другом любого, кто хотел с ней дружить, да еще и радовалась, что с ней считаются.

Совершенно естественно, что главной среди нас троих стала Ли Цзюань. Если речь заходила об общих интересах, именно она решала, как следует поступить, а мы с Цяньцянь просто ее слушались. При этом она вовсе не походила на мужика в юбке, ее храбрость дополнялась осторожностью, а решительность – умом.

Отец и сын Лю заключили договор со строительным трестом, а мы, в свою очередь, заключили договор с отцом и сыном Лю, так что с точки зрения трудовых отношений нашими работодателями являлись они. На стройплощадке работало сразу несколько столовых вроде нашей, поэтому народ постоянно сравнивал качество обслуживания. Собственно, по-другому в таких случаях и не бывает. Отец и сын Лю старались изо всех сил, поэтому та сотня с лишним рабочих, которую обслуживали мы, питанием была очень довольна. Строительный трест часто нас хвалил и то и дело вручал переходящий вымпел. Разумеется, наших работодателей-поваров, да и нас самих все это довольно сильно изматывало. С другой стороны, это гораздо лучше, чем получать выговоры, к тому же в конце года нас награждали – каждый получал премию.

Работающие на стройке жили в двухэтажных бытовках, одну треть рабочих составляли солдаты инженерных войск, но в подавляющем большинстве здесь работали парни, приехавшие на заработки из деревень. Бытовки на стройплощадке растянулись на десять с лишним рядов, так что с утра до вечера стройка наполнялась жизненной энергией пяти-шести сотен молодых тел. Поскольку бытовок хватало не всем, то на стройплощадке размещалось еще и десяток с лишним палаток.

Что касается нас, то мы жили не в бытовке и не в палатке, а в списанном грузовике с двумя прицепами. В строительном тресте нам объяснили, что это было сделано ради нашей же безопасности. Ведь если бы нас, троих девиц, поселили вблизи одиноких и горячих парней, то кто бы отвечал за возможные последствия? К тому же такое соседство принесло бы неудобства и нам, и парням.

Хотя сам грузовик был списанным, его оснастили новым брезентовым тентом, в котором имелись небольшие затянутые сеткой оконца. Днем заднюю часть тента мы подвязывали с двух сторон по типу занавесок, а вечером плотно закрывали изнутри.

Пока в коллектив не влилась я, отец и сын Лю, как люди исключительно порядочные, предложили Ли Цзюань и Цяньцянь спать в переднем прицепе, соответственно, сами они ночевали в заднем. Передний прицеп был длиннее, а задний короче.

Когда на работу взяли меня, Цяньцянь не очень-то хотелось уплотняться, она даже заметила, что лежа нам просто не хватит места.

Но Ли Цзюань на это ответила:

– Неужели обязательно ложиться вдоль кузова?! Почему бы не лечь поперек? Нам всем непросто, надо быть добрее друг к другу. Встань и перемести свой тюфяк, а будешь и дальше притворяться бревном, получишь!

Сперва Хао Цяньцянь, закрыв глаза, демонстративно продолжала лежать на своем месте, но, услыхав последнюю фразу, быстренько подхватилась и с недовольным видом переложила свой тюфяк так, как ее просили.

Вот тогда-то я и подумала, что хорошо бы с этой Ли Цзюань подружиться – какая замечательная девушка!

Поведение Цяньцянь в общем-то можно было понять. Без меня девушки размешались вдоль кузова и могли спокойно растянуться во весь рост и спать безо всяких стеснений, а мое появление тут же внесло беспорядок в их и так ограниченное пространство.

Ли Цзюань молча дождалась, пока я расстелю свой тюфяк, потом аккуратно сложила свои и мои вещи в угол, и вокруг снова воцарился порядок. Поскольку мое спальное место находилось ближе к выходу, мне это доставляло чуть больше неудобств – на день мне приходилось свою постель скатывать, а на ночь расстилать снова, иначе по ней бы постоянно топтались. Перед тем как улечься спать, я шнуровала тент, чтобы к нам никто не проник – ни хулиган, ни змея.

Хотя поначалу Цяньцянь и встретила меня в штыки, после того как мы познакомились поближе, от ее неприязни не осталось и следа; не прошло и нескольких дней, а мы уже называли друг друга сестричками. По природе она была неплохой, кое-что в ней притягивало и меня, и Ли Цзюань, например, она хорошо пела и умела рассказывать всякие забавные истории. Что касается песен, в основном в ее репертуаре звучали слащавые хиты на любовные темы; ее шуточки относились к разряду колкостей и часто бывали неприличными, но не так чтобы уж слишком. Нам с Ли Цзюань нравились ее песни, которые после тяжелого дня действовали на нас расслабляюще. Ее сальными шуточками мы тоже не брезговали: бывает, посмеешься и заодно сбросишь груз забот.

Парни на стройке выполняли тяжелую работу, которая, как говорится, выжимала все силы и соки, так что плохим аппетитом они не страдали. Поскольку еда у нас была вкусной, то талончики в нашу столовую расходились и среди парней с других участков. Поэтому реально мы обслуживали куда больше, чем сто двадцать или сто тридцать человек, чаще всего речь шла о двух сотнях.

Отец и сын Лю на поток клиентов не жаловались, наоборот, считали это за честь. Ну а мы, будучи помощницами, разумеется, не могли выражать недовольство. На самом деле мы тоже радовались, что у нас обслуживалось куда больше парней, чем предусматривалось.

Мастер Лю то и дело нас подбадривал:

– Что бы вы ни делали, если хотите твердо стоять на ногах, подходите к делу добросовестно.

Думаю, этот совет был рожден его жизненным опытом. От него и от Ли Цзюань я усвоила много такого, о чем мне не рассказывала даже мама-директор. Конечно, если бы она была жива, я бы не очутилась в такой ситуации и не завязала бы отношений с такими людьми!

Поскольку главным блюдом у нас был рис, то для дальнейшего преуспевания дядюшка Лю требовал, чтобы мы готовили три закуски и один суп, а по воскресеньям добавляли еще одно блюдо. Поскольку рис и так уже готовился на пару, то предлагать в качестве выпечки просто обычные пампушки нам не пристало, поэтому в нашей столовой готовились паровые завитушки, паровые пирожки с соевой пастой, а также паровые пирожки со сладкой начинкой.

Дядюшка Лю при этом приговаривал:

– И это самый минимум. От столовских харчей ничего особого не ждут. Но если наше меню окажется слишком скудным, то хвалить нас будет не за что.

Наши руки, разве что за исключением ночи, практически постоянно мокли в воде – на их долю выпадало и мытье овощей, и промывка риса, и чистка всевозможной кухонной утвари, и мытье тарелок. Примерно у половины рабочих не было своей посуды, между тем, согласно правилам, всю общественную посуду следовало не только дважды промыть, но еще и продезинфицировать, к тому же за соблюдением гигиены строго следил строительный трест. Для приготовления одного только обеда требовалось промыть около восьмидесяти цзиней риса; сделать это вручную не представлялось возможным, поэтому тут в ход шла лопатка. Когда я делала это в первый раз, у меня уже через несколько минут перехватило дыхание и едва не отвалились руки.

Но больше всего нас добивали пирожки. Обычно каждый из парней съедал их штук по семь, редкий случай, когда кто-то ограничивался пятью. Таким образом, если подсчитать общее количество, нам требовалось налепить около тысячи пирожков. В полдень надлежало не только перемыть целую гору овощей, но еще и успеть все их порубить до окончания рабочей смены, потому как парни настолько уматывались на стройке, что после работы валились с ног от усталости и, даже не поужинав, ложились спать. Поэтому, чтобы не мешать им громкими звуками, нам следовало учитывать это.

Когда мы, вооружившись тесаками, вставали втроем у трехметрового стола, звуки от наших ударов разносились далеко окрест. Я и Ли Цзюань работали сразу двумя ножами; а вот миниатюрные ручки Цяньцянь могли управляться лишь с одним. Пять ножей сновали вверх-вниз. Для ускорения процесса мы, чтобы не расслабляться, держали рты на замке – и даже при таком раскладе на работу уходило часа два. Дядюшка Лю отвечал за начинку – только он мог сделать ее безупречной. После этого мы все впятером вставали до рассвета и принимались все вместе лепить пирожки. Когда я делала это в первый раз, даже не могла защепить начинку – натрудившись за день, я уже не чувствовала рук, к тому же меня без конца клонило в сон, и я то и дело клевала носом.

Лю Чжу и правда управлялся с тестом как самый настоящий мастер. Из муки, которую все покупали в одном и том же месте, у нас получалась самая вкусная выпечка. Во-первых, за это следовало благодарить дядюшку Лю, который всегда просеивал муку, но также воздать должное тому трюку, с помощью которого Лю Чжу разминал тесто. С одного края стола крепилось железное кольцо, в него вставлялся конец двухметрового шеста, который таким образом превращался в подвижный рычаг. Едва шест приземлялся на увесистый ком теста, как закинувший на шест ногу, Лю Чжу подпрыгивал на другой ноге и принимался как следует уминать тяжелый ком. Понятное дело, что из размятого таким способом теста изделия получались отменные. Никто из парней не любил воздушную выпечку, считая, что такой не утолишь голод. К тому времени, как Лю Чжу успевал размять несколько кусков теста, его спина становилась мокрой от пота, тогда он раздевался по пояс и продолжал трудиться дальше. Глядя на него в такие моменты, я не могла удержаться от смеха – казалось, что он показывает боевые трюки; он улыбался в ответ, словно говоря, что для него это плевое дело.

Как-то раз, нарубив несколько больших корзин овощей, мы на последнем издыхании забрались в кузов, чтобы немного передохнуть. Когда мы вытянулись друг рядом с другом, Цяньцянь мечтательно проговорила:

– Как было бы здорово оказаться сейчас в объятиях какого-нибудь красавчика.

– Похоже, не только у мужиков голова занята похотью, – откликнулась Ли Цзюань.

– Что за банальщина, – тут же парировала Цяньцянь, – лучше вспомни, каким иероглифом записывается первый слог в слове «похоть»? Он состоит из двух частей, из которых можно получить слово «женщина»[30]Игра слов. Здесь разбирается по ключам иероглиф 好, части которого при самостоятельном использовании образуют двуслог 女子, означающий «женщина».! Потому то, что женщины тоже похотливы, – это непреложная истина. И, кстати, выражение про женщину, которая украшает себя для того, кому она нравится, как раз про это. Причем женщины должны не только развратничать сами, но еще и побуждать к этому мужчин. Если бы мужчины относились к распутству как к делу первостепенной важности, то мы, женщины, были бы только рады-радешеньки; да и в мире от этого наверняка стало бы спокойнее…

Приподнявшись на локотках, она принялась проводить нам с Ли Цзюань очередной курс ликбеза. Это было обычной историей: едва ее цепляла какая-нибудь тема, у нее тут же появлялось настроение ее обсудить, и тогда, какой бы усталой она ни была, Цяньцянь несла всякую ересь, выкладывая один дурацкий довод за другим, словно на сей счет у нее уже давно имелась своя система взглядов.

Ли Цзюань, повернувшись к ней спиной, сердито заметила:

– Заткнись уже! Не то выкину вон, никого тут твоя похабщина не интересует.

Пока Цяньцянь садилась на своего любимого конька, я в разговор не встревала. Я уже не стеснялась: с тех пор как я попала в Шэньчжэнь и устроилась помощницей повара, я много чего перестала стесняться. А молчала я потому, что никогда раньше не попадала в такую языковую среду и, соответственно, не слышала такой лексики. Пускай Ли Цзюань и была грубоватой, но она редко говорила всякие непристойности. Но если уж выбирать, то, по правде говоря, мне больше нравилось слушать непристойности Цяньцянь; меня удивляло, что некоторые люди носили в голове такого рода мысли, из-за этого я чувствовала себя ужасно невежественной, но я понимала, что благодаря таким людям заполняю свои пробелы в этой области. К тому же я полагала, что Цяньцянь в своих речах опирается на личный жизненный опыт, так что для меня скорейшее формирование эмпирического эго ничего кроме пользы не несло. Однако, слушая Цяньцянь, я всегда мудро придерживалась принципа «трех нет»: не поддерживать разговор, не отвергать услышанное и не выражать свою точку зрения.

Неожиданно Ли Цзюань вскочила на ноги; она подпрыгнула так ловко, словно спружинила, – оказалось, в наш кузов забралась здоровенная крысища. Да-да, прямо как та, что описывал Лу Синь[31]Данное описание содержится в рассказе Лу Синя «Меч» (см. сборник «Старые легенды в новой редакции»)., так что иначе как крысища ее было и не назвать.

Когда мы общими усилиями прогнали эту тварь, дядюшка Лю позвал нас работать.

Ли Цзюань, вылезая из кузова, проговорила:

– Надо бы завести кота.

Через пару дней у нас появился полосатый котик, мы назвали его Малышом.

Сперва Ли Цзюань думала купить кота на рынке, но по дороге ей попался этот, поэтому она подобрала его. При одном взгляде на Малыша становилось понятно, что он дикий.

– Он похож на нас с вами, – обронила я, – когда-то был домашним, а потом одичал.

– Как тут не одичать вдали от дома, да еще без семьи? – откликнулась Ли Цзюань.

– Быть диким даже хорошо, – проговорила Цяньцянь, – ведь что значит, когда говорят «выживает сильнейший»? А то и значит: кто из всех особей более дикий. Все, кто не приспособлен к жизни, выбраковываются, побеждают самые дерзкие.

– Ты дерзкая на язык, а я дерзкая на деле, – проворчала Ли Цзюань. – Если на земле останемся лишь мы вдвоем, то победа останется за мной, а ты помрешь.

Цяньцянь, глядя на меня, спросила:

– Она хочет сказать, что меня съест?

Я лишь засмеялась.

– А ты думаешь, что не съем?

С этими словами Ли Цзюань осклабилась, делая вид, что вот-вот накинется на Цяньцянь.

Девушки залились смехом.

Мне нравилось наблюдать их перепалки, это было занятно.

Мы просто обожали нашего Малыша – у нас с ним были схожие судьбы, поэтому, заботясь о нем, мы вроде как заботились о себе: все девушки, работавшие в трех столовых на стройплощадке, в глубине души мечтали быть любимыми.

Как-то вечером, за несколько дней до 1 октября[32]Имеется в виду национальный праздник – День образования КНР., Цяньцянь решила прозондировать почву и спросила нас с Ли Цзюань, не хотим ли мы на выходных подработать на стороне. «Есть дельное предложение?» – задала встречный вопрос Ли Цзюань. И тогда Цяньцянь принялась объяснять, что в праздничные дни на улицах повсюду откроются закусочные под открытым небом, будет очень оживленно. Основные посетители – это парни со стройплощадок. Им щедрости не занимать, поэтому если устроиться певицами, то от каждого посетителя можно ожидать минимум по десять юаней за песню, то есть юаней по пятьдесят за раз.

– А ведь сейчас в ходу и купюры по сто юаней? Так что если постараться, не исключено, что можно получить и соточку. В любом случае, мы ничего от этого не теряем, попытка не пытка, – искушала нас Цяньцянь.

– Но… ты-то ладно, а какая певица из меня? – заколебалась Ли Цзюань.

– А то я не слышала, как ты поешь, да у тебя от природы поставленный голос, просто создан для наших хитов… – воодушевляла ее Цяньцянь.

– Я пою лишь северо-восточные народные песни, да и то половину слов не помню, – откликнулась Ли Цзюань, – тем более что в них много непристойностей. Где уж с тобой тягаться, это в твоем репертуаре исключительно утонченные хиты…

– Да у нас нынче вся жизнь полна непристойностей, даже хорошо, если будешь петь что-то в этом роде. Парни обожают слушать такие вещи, сразу бурно на них реагируют, стучат по столам, топают ногами. На самом деле утонченные песни, по сути, тоже непристойны, одна мелодия чего стоит. Это называется за скромными словами прятать пошлую мелодию. Ну, пойдем же, пойдем… – настойчиво агитировала Цяньцянь.

Ли Цзюань взглянула на меня.

– Я правда не умею петь, – поспешно ответила я, – и никогда в жизни не пела перед публикой. Вы идите, а я лучше останусь здесь, почитаю да отосплюсь.

– Подработка – дело хорошее, но без Ваньчжи я никуда не пойду, если подрабатывать, то всем вместе, – ответила Ли Цзюань.

Тогда Цяньцянь быстренько переключилась на меня:

– Ты тоже должна пойти, нам нужно действовать сообща. Если стесняешься петь, никто тебя принуждать не будет, тогда займешься сбором денег. Закончила я, к примеру, петь, а ты замечаешь, что на столе лежит несколько десяток, как ты их заберешь?

– Без лишней суеты, по одной купюре. Охапкой хватать не стану, чтобы не потерять лицо.

Такой ответ уже говорил о том, что я практически согласилась.

– Верно, именно так, – парировала Цяньцянь, – но ты не сказала о самом главном. А что, если кто-то еще не раскошелился? Нельзя так легко упускать свой шанс. Тебе следует сделать так, чтобы остальные тоже вынули свои денежки, используй для этого улыбку, не забывай через слово вставлять «братец». Подключи все свое обаяние, чтобы парням стало неловко не заплатить, расхваливай их на все лады, говори, какие они красивые, сильные и добрые, – в общем, загони их в угол! Размер нашего заработка будет очень сильно зависеть от твоих способностей!..

– Кончай уже, что за херню ты несешь, хочешь, чтобы Ваньчжи свернула на кривую дорожку?

С этими словами Ли Цзюань оттолкнула Цяньцянь и, притянув меня к себе, прошептала:

– Она лиса еще та, не поддавайся на ее чары. Просто прими решение – пойдешь ты, пойду я, не пойдешь, я тоже не пойду, пусть тогда сама топает и зарабатывает свои деньги.

Цяньцянь принялась мне подмигивать, причем ее подмигивания производили куда более сильный эффект, чем ее уговоры.

И тогда я, не задумываясь, взяла и брякнула: