Онлайн чтение книги Лгущий Ми и сломленная Маа Lying Mii-kun and Broken Maa-chan
1 - 2

— Интересно, чем заняты все остальные…

— Все — это кто?

— Нагасэ-сан или Вакита-сан.

— Друзья из школы?

— Угу.

— Ну, я думаю, ходят в школу и занимаются обычными делами.

— Волнуются ли они о нас?

— Наверняка да, — сказал я, где-то в глубине души подумав, что, скорее всего, нет.

— А папа и мама?

— Наверняка... да.

На этом наш разговор прервался.

Затем мы уснули, чтобы забыть о нём.

Рано утром, в семь часов ярко сияло солнце. Задолго до начала уроков я подошёл к школьным воротам и прошёл мимо них дальше, к жилому комплексу Маю. Потому что с сегодняшнего дня мы с ней жили вместе. Ожидание этого события напоминало ощущения взрослого, вставшего с утра пораньше в день релиза игры, которую он ещё с детства ждал целых двенадцать лет... Впрочем, это ложь.

Я просто не хотел попадаться на глаза тёте, работавшей медсестрой, от чего в её жизни день и ночь поменялись местами. Вчера, сразу после моего возвращения, случилась большая ссора. Ещё до того, как возникла тема недозволенных отношений, мы столкнулись, переругиваясь и отрицая фундаментальные человеческие права друг друга, словно бы говоря «у тебя нет права жить». Ровно перед тем, как всё переросло в семейную склоку, пока ещё понимающий меня дядя, работающий врачом, сдался и дал мне своё разрешение — с условием, что я буду раз в месяц заглядывать к ним. Тётя возражала до самого конца. Её забота обо мне несколько чрезмерная. Но, по крайней мере, она не настолько плохой человек, как я.

— Пожалуй, я немного рано… — пробормотал я после того, как поднялся на лифте до третьего этажа и встал перед квартирой Маю.

Маю много спала. Насколько я помнил, в классе она спала постоянно, развалившись на парте, да и появлялась исключительно ко второму уроку.

— Хоть я и обещал встретить её, но вот проснулась ли она?..

Терять было нечего, и я нажал на кнопку звонка. «Если она не выйдет, подожду снару…» — не успел подумать я, как дверь открылась, ударив меня.

— У-у-у-у!

Переполненные эмоциями и невыразимые никакими словами мысли излились из меня в виде красных соплей.

— Приветик, Мии-кун! — Маю весело и невинно поприветствовала меня, зажимающего нос рукой.

— Приветик?

Одетая в пижаму Маю с улыбкой склонила голову набок. А потом, увидев сочащиеся сквозь промежутки между моими пальцами кровавые сопли, принялась вытирать их рукавом.

— Не надо. Испачкаешь же.

— Ничего-ничего. Ведь ты такой красивый, Мии-кун.

Бело-синюю пижаму украсили пятна третьего цвета. Посмотрев на них затуманенными, будто в экстазе, глазами, Маю мило улыбнулась.

От ощущения мурашек и холодного пота, пробежавших по моей спине, словно какая-то рептилия, я напряг щёки и уточнил:

— С каких пор ты стояла у двери?..

— Со вчера.

— Вче… ра?

— Вчерашнего дня.

— Со скольких часов вчера?

— С того момента, как ты сбежал, и я приняла ванну.

Вчера я ушёл из её квартиры часов в семь вечера.

— Ты стояла… перед дверью?

— Ага.

— И что ты делала?

— Спала.

Так-так…

Ну и как мне определить своё отношение к этому: нужно ли мне расплакаться от благодарности к такой отважной девушке или забиться в угол коридора и дрожать от страха? Затем, даже не став тратить время на размышления, я, в силу своей извращённости, не выбрал ни один из этих вариантов.

— Мне стоило прийти пораньше. Извини.

Я решил подождать и оценить реакцию самой безопасной фразой. Маю дружелюбно ответила, что пустяки, и почти в прыжке обняла меня.

— Ми-и-и-и-ку-у-у-ун, — льстивым голоском проворковала Маю, положив мягкую щёку мне на грудь.

Хм?.. Я же вроде бы собирался о чём-то спросить мою склонную вести себя как избалованный ребёнок сожительницу…

— Хм, солью пахнет, — заметила Маю, от которой тоже шёл сладкий запах, напрочь выбивший у меня из головы все вопросы.

— Потому что мне нравится принимать ванны с утра.

Правда, сегодня я принял ванну с утра впервые, поскольку вчера у меня не было на это времени.

В обнимку с Маю я зашёл в квартиру. Маю даже не стала спрашивать, будем ли мы жить вместе или нет. И правильно, ведь в вопросе, пожалуй, нет никакого смысла. Даже и обсуждать его не стоит.

Войдя в не изменившуюся со вчерашнего дня гостиную, я поставил школьную сумку и спортивный мешок со сменной одеждой на пол. Взглянув в сторону комнаты в японском стиле, я увидел, что перегородка плотно закрыта. Как стороннего наблюдателя меня восхищало то, что дети до сих пор не сошли с ума, хотя провели там много дней подряд.

— Что с завтраком? — спросила Маю, цепляясь за мою руку.

— Ну, я ещё не ел.

— Я не об этом, я спрашивала, что ты будешь: хлеб или рис?

А, то есть сам завтрак — дело решённое? Таинственный голос в моей голове словно произнёс: «если не станешь есть, то будешь съеден палочками, как вчера», отчего я подумал, что взаправду схожу с ума. Точка.

— Тогда хлеб. Мы же в европейской комнате, — высказал я совершенно ни с чем не связанное решение.

— Хорошо, — пробормотала Маю.

И хотя она согласилась, но по-прежнему цеплялась за меня и не предпринимала никаких действий. Судя по её довольному виду, я обрёл успех в качестве подушки. Мы вместе упали на диван и включили огромный телевизор.

— Первый раз смотрю телевизор с утра.

То есть не просто редко, и даже не впервые за долгое время?

На экране отобразился знакомый пейзаж — наш собственный город. Привычная бегущая строка, сообщающая об очередном серийном убийстве, выглядела излишне помпезной.

— Говорят, вчера ночью тоже кто-то умер.

— Ну да, весьма тревожно. Но люди ведь умирают каждый день. Необязательно же вот так об этом трубить, как о чём-то грандиозном.

Я немного притворялся. Я знал о случившемся ещё вчера.

Убит был вышедший в патруль президент районного совета. Его убили всего за пять минут, на которые он остался один, когда закончил свою смену и собрался передать пост другому человеку. Причина смерти была довольно ортодоксальной — заколот острым предметом. Вроде бы в области виска была проделана зияющая дыра. Преступление произошло около восьми часов вечера, рядом с начальной школой. Свидетелей не оказалось. Похоже, уже скоро у жителей города начнут появляться сомнения в том, действительно ли убийство совершено реально существующим преступником и не является ли причина преступлений чем-то сверхъестественным. Вот так мало дел наш город имел с убийствами. По крайней мере, полгода назад.

— И правда страшное дело, да?.. Маю?

Маю не отреагировала на мои пустые слова. Недавняя улыбка исчезла, и она просто всматривалась в отражённый на выпуклом экране пейзаж равнодушными — ни блестящими, ни мутными — глазами.

— Много воды утекло... — разговаривая сама с собой, пробормотала Маю.

В этот момент она погружалась в воспоминания. А они вызвали даже большее отвращение и холод, чем мысль засунуть голую ногу в комок личинок.

— Эй.

Маю вдруг подняла взгляд на меня. Её холодные зрачки уставились прямо в мои глаза.

— Это сделал ты, Мии-кун? — безразличным тоном спросила она.

Хотя у неё не было никаких оснований или логических доводов для этого, сомнения в её фразе почти не чувствовалось.

— Нет, — солгал я. — Ты ведь ненавидишь убийц, Маа-тян?

— Да. Я ненавижу их больше всего на свете.

На лице Маю снова образовалась улыбка, а затем, будто упав, она села ко мне на колени и прижалась щекой к моему лицу.

— А ещё больше всего на свете я *** Мии-куна.

— Круто...

Разумеется, такая мелочь меня не смутит.

— О? О? Твоя щека так вспыхнула, Мии-кун. И вся кожа у тебя мурашками.

— …

Впрочем, это ложь.

— Д-давай поедим. Я как раз в настроении принять немного злаков.

Я был в таком замешательстве, что выглядел почти размазнёй. Маю со спокойной победной улыбкой проговорила «да-да», будто успокаивала меня. Какой же позор — когда ребёнок относится к тебе как к ребёнку. Хотя я мог спокойно переносить фразы вроде «обожаю» и прикосновения Маю, слово «л***овь» на японском, очевидно, было моим слабым местом. Приняв чрезмерно кислый вид, я избежал дальнейшего унижения.

Маю отцепилась от меня и ушла на кухню. Похоже, сегодня она была спокойной, и поэтому не суетилась и не бегала.

— А что бы ты сделала… Если бы я, предположим, оказался этим преступником?

Маю обернулась ко мне и резко склонила голову в недоумении.

— Что значит «что»?

— Ну смотри, может, сдала бы меня полиции, назвала бы меня страшным отвратительным извращенцем, или сказала бы «сдохни, придурок»…

Я был поражён бедностью собственного воображения. Это же просто ругательства, не так ли? И к тому же на уровне младшеклассника.

— Хм-м… без понятия, — Маю ответила местным разговорным выражением и ещё сильнее наклонила голову.

Затем, не меняя позы, она ушла.

— Предположим, я бы прямо сейчас умерла, что бы ты сделал, Мии-кун? — донесся до меня с кухни голос.

Хотя он не был особенно громким, его звук определённо ударил по моим барабанным перепонкам.

— Я ни за что не стану думать о таком, поэтому не знаю.

— Вот! В том-то и дело!

Понятно, так вот оно что!

Пусть я и не осознавал смысл слов, но под влиянием переполняющей Маю уверенности решил, что понял. В её вопросе всё равно не было какого-то скрытого смысла, так что и этого было достаточно.

Затем, прежде чем меня одолела скука, я аккуратно отодвинул перегородку комнаты в японском стиле. Изнутри тёмного помещения потек запах, который точно вызовет отвращение у каждого человека. Прикрыв нос рукой, я понял, что кровотечение в какой-то момент остановилось. Отметив это, я вошёл в комнату.

Дети лежали вплотную друг к другу в углу комнаты. Кота-кун спал, обнимая Андзу-тян так, будто защищал её. Сама Андзу-тян свернулась в клубок, словно кошка на солнцепёке.

— Ох…

Это зрелище показалось мне очаровательным. Но мышцы моего лица даже не шевельнулись. За исключением особых случаев они совершенно не могли расслабиться. Разумеется, это означало, что я мог улыбаться только действительно весёлым событиям. Впрочем, это ложь.

Выйдя из комнаты, я направился туда, куда ещё не заходил — по-видимому, в спальню Маю. Когда я прошёл по коридору и распахнулл дверь, передо мной открылся ужасающий вид, от которого хотелось закрыть уже не нос, а глаза. Учебники были разбросаны по полу, а скомканное в кучу постельное бельё лежало в углу. На столе бесцельно возвышалась гора модных и забавных вещиц. Поскольку Маю никогда ничего не читала, раскиданных журналов или книг тут не было, как и книжных полок.

Вздохнув, я перепрыгнул через учебники и открыл шкаф. Одежда тоже не избежала помятостей и хранилась внутри в полном беспорядке. Сдвинув в сторону домашнюю одежду Маю, я добыл простенькое шерстяное одеяло и стряхнул с него тонкий слой пыли. После этого с одеялом под мышкой я покинул комнату Маю.

— Значит, гостиная не в беспорядке только потому, что ей не пользуются…

Поражаясь воистину бессмысленной шутке — что в помещении, которое зовётся «гостиной», нет признаков жизни — я вернулся в японскую комнату. Когда я развернул одеяло и уже собирался накрыть им детей, лисьи глаза Андзу-тян дрогнули.

— Не нужно.

Она смотрела на меня снизу вверх приоткрытыми полусонными глазами.

— Подачка от похитителя мне не нужна…

Она знает такое сложное слово, как «подачка».

Видимо, из-за того, что сейчас, в отличие от вчерашнего ужина, у неё не было немедленных физиологических потребностей, она проявляла волю отвергать меня. Но…

— Сожалею, но поскольку сейчас ты можешь получить подачку только от похитителя, тебе следует молча принять её.

Я накрыл детей одеялом. Спрятав под ним половину лица, Андзу-тян вяло возразила приглушённым голосом: «Я же сказала, не нужно».

— Если ты будешь упрямиться, твой брат может подхватить простуду. Ты на это согласна?

Андзу-тян замолчала, её глаза забегали по сторонам, но в конце концов она целиком спряталась под одеялом. Добившись вот такого пассивного согласия, я собрался выйти из комнаты.

— Спасибо…

Голос прозвучал ещё незаметнее, чем стрёкот крыльев насекомых. Возможно, говорившая и не рассчитывала, что её кто-то услышит, а разговаривала сама с собой. Но, как мне кажется, в утренней тишине захолустного городка лучше было бы вообще ничего не говорить.

— Кота сказал мне поблагодарить тебя за вчерашнее, — будто оправдываясь, добавила Андзу-тян.

— Всегда пожалуйста, — пробормотал я себе под нос и вышел из комнаты.

Я заново вспомнил ощущение полноты, возникающее, когда ведёшь себя как лицемер.

Мы провели завтрак как настоящие голубки, кормя друг друга с ложечки со словами «вот, скажи “а-а-а”» , «а теперь ты — “а-а-а”», после чего вышли из квартиры, и в тот же момент Маю спрятала свою детскость. Приняв точно такой же, как и до вчерашнего дня, спокойный и безразличный вид, она с холодком в облике шла рядом со мной. Думая про себя: «Должно быть, вот так ощущают себя аморальные любовники, выходящие из отеля?» — я понял, что в этом и заключался секрет успеха Маю в жизни, и молча продолжил двигаться к школе. И только при подъеме по лестнице я подал Маю руку вместо перил.

Когда мы в такой манере добрались до класса, Маю по прямой линии дошла до своего места, повесила сумку сбоку, а затем рухнула на парту верхней частью тела. В такой позе она буквально целовала стол. «Такой способ сна — пустая трата элегантного вида Маю», — подумал второй из пары голубков.

Ни один человек не поприветствовал её. Сон Маю не был потревожен до самого конца уроков. Поскольку все учителя нашей школы во главе с нашим классным руководителем, Каминумой-сенсеем, целиком и полностью отдавались свободомыслию, оперируя такими понятиями, как «не буди спящую собаку» и «лучше закрыть на всё это глаза», они становились за кафедру, не обращая внимания на поведение Маю.

Стоит ли разбудить её во время обеда? Стоит ли выходить из класса вместе с ней, когда придёт время идти домой? Оперев голову на руку, я наблюдал за спящей на парте Маю со своего отдаленного места, но, в конце концов, некоторое время побеспокоившись, решил, подобно учителям, просто выжидать.

Маю проспала весь день, даже ни разу не пошевелившись.

Вот так, не столкнувшись с какими-либо стоящими упоминания происшествиями, мы встретили конец школьного дня.

Посреди окружающего шума я рассмотрел заглавия на двух буклетах, которые нам всем раздали. Первый был новостями от школьного совета, а второй — описанием школьной поездки.

В новостях от школьного совета были написаны... новости, собранные душевнобольными людьми, возглавляющими нашу школу. Вот именно так и никак иначе. Внутри содержались только предупреждения, касающиеся сотрясающей в последнее время Японию серии убийств, вроде «Если столкнётесь с человеком, который держит в руках опасный предмет, то соблюдайте осторожность» и других похожих заявлений. Ввызывали они лишь желание устроить выговор написавшим. У вас что, мозги окончательно сгнили?. Чистый лист был целиком заполнен отдельными блоками от всех членов школьного совета — в зависимости от общественного положения толщина секции различалась — куда были убористо вписаны их мысли, авторские строки и эпические автобиографии. Другими словами, он был забит колонками имени «великого себя». С такой организацией мне не захотелось бы ввязываться в драку, даже будь я таинственным переведённым учеником. Я сложил из буклета самолётик и запустил им в сторону мусорной корзины. Мимо.[1]Содержание второго буклета, по школьной поездке, было предназначено для родителей и опекунов: там была указаны предполагаемые расходы, телефонные номера мест остановок и так далее. Бегло проглядев его, я сложил буклет и убрал в сумку.

Согласно расписанию, мы отправлялись в школьную поездку через три недели. Ехали мы на Кюсю. Ещё примерно месяц назад Каминума-сенсей безответственно рассказал нам, что по планам поездка займёт четыре дня и три ночи и будет проведена вокруг Китакюсю[2]. Едва услышав об этом, я сразу подумал о том, как же достанется от шутников президенту школьного совета Сугаваре Митидзанэ в храме Тенман-гу[3].

Итак, обычно после уроков Маю по собственной воле возвращалась к жизни, но сегодня признаков её возрождения не наблюдалось. Из-за этого у меня возникли некоторые сомнения. Но, оценив возмездие, что ждало бы меня, уйди я домой один, и сравнив его с альтернативой, я последовал по более легкому пути.

Чтобы не привлекать внимания, я подошёл к Маю с задней стороны класса и легонько потряс её за плечо. Поскольку такое происходило впервые, кое-кто на нас всё же обернулся.

Бормоча что-то невнятное, Маю подняла заспанные глаза и, пуская слюну, убедилась в моём существовании:

— Мии-кун?

— Да, пойдём дом… ой?

— У-а-а!

Маю с отчаянным криком прыгнула на меня. Я кое-как удержал её всем своим телом.

Мы с Маю поцеловались.

Я ужасно удивился. Восклицательный знак.

Звуки покинули пространство класса. Они звучали эхом только внутри моего тела. Сокращение мышц, скрип костей, пульсация сердца. И, наконец, хлюпающий звук языка Маю, ползающего по моему рту, будто в поисках влаги. Она начисто вылизала обратную сторону моего языка и зубов и с непристойным звуком заглотила всю собранную слюну. Похоже, от этого ощущения Маю проснулась и быстро отскочила от меня.

— Я ошиблась.

Маю собрала свисающую с уголков рта слюну пальцем и с безразличным видом посмотрела на меня.

— Видимо, надо поприветствовать наше новое положение…

У меня возникло ощущение, что я возвёл между собой и одноклассниками совершенно непроницаемую стену. Я было подумал громко, во весь голос заявить: «Что такое? Вы ведь можете найти такие же парочки где угодно, разве нет?», — но, скорее всего, этим я только углубил яму, и поэтому оставил слова у себя в голове. Впрочем, это ложь.

Маю быстро, без раздумий схватила буклеты и, даже не взглянув на содержание, бросила их в сумку, а затем тут же снова встала из-за стола. Мы больше не принадлежали этому месту. И хотя мы с самого начала не собирались обустраиваться в нём, теперь нас начали отрицать остальные. Правда, я и не рассчитывал на такую роскошь, как дружба, в старшей школе, — доверху заполненной учениками, наслышанными о похищении.

В компании Маю я вышел в коридор. Несмотря на ошибку в классе, Маю вела себя как обычно. Сохраняя спокойный вид, будто ничего вообще не случилось, она поправила форму.

Однако по всему прошлому поведению Маю я понял, что она собиралась проявлять свою детскую сторону только перед мной. Я был особенным. Если кто-нибудь спросит, рад ли я этому, то я отвечу: «пожалуй, да».

Я перешёл к другому вопросу — сумке Маю. После того, как мы вышли в коридор, я, вспомнив ужасающий вид спальни, решил осмотреть содержимое сумки.

Маю, немного удивившись, передала мне сумку. Она была лёгкой, как пёрышко. На дне сформировалась горка из выцветших буклетов. Учебников и тетрадей видно не было, будто они таинственным образом исчезли. Но, скорее всего, они сейчас устилали пол спальни.

Просунув руку до дна, я вынул всю стопку. Маю, видимо, собирала их с первого года обучения, поскольку среди них были даже бланки, которые раздавали на вступительной церемонии. Я решил скомкать и выбросить их.

— Постой.

Мы обернулись на донёсшийся из класса голос. У входа, оперевшись на дверь, стоял Канэко.

— Чего тебе, староста?

Улыбнувшись в ответ на мой сочащийся грубостью ответ, Канэко подошёл. Этот занятой парень то тер пальцем лоб, то упирал руки в бёдра. «Ну и не дёргал бы нас тогда», — подумалось мне.

— Нет, я не тебе, а Мисоно-сан.

— Что такое? — мгновенно отозвалась Маю.

Хотя она не была такой враждебной, как вчера, её холодное отношение бросалось в глаза ничуть не меньше.

— Эм, ну, я собирался спросить ещё вчера... Есть ли у нашей школы какие-нибудь положительные черты?

Маю мельком взглянула на меня.

— В общем-то нет.

— А... нет, значит? Хм, ясно.

Бормоча отдельные пустые слова, которые даже не складывались во фразы, Канэко мог только жалко улыбаться. Взгляд его опущенных глаз прошёл сквозь Маю и добрался до меня. Я наблюдал за развитием событий.

Канэко всем своим видом изображал просьбу о помощи. Но вдобавок к этому на его лице то проявлялась, то пропадала обыденная заинтересованность и желание допросить меня на тему «что это вообще было?» Вот поэтому я вопиюще очевидным образом притворился, что ничего не заметил. Ну почему он ничего не говорит, когда всё можно закончить простым «пока»?

— А… хм, твой ответ ставит меня в трудное положение, я же всё-таки статистику собираю.

— Свободные порядки. Прекрасный вид. Замечательные здания. Этого достаточно?

— Угу, пожалуй, да.

По горькому выражению лица Канэко было видно, что он сожалеет о том, что вообще задал вопрос. Но, пробормотав что-то о том, будто ему надо кое-что уточнить, он всё же спросил:

— Вы двое... ну это... встречаетесь?

И как только Канэко произнёс эти слова, по его лицу расползлось смутное ощущение какого-то достижения. Видимо, это и был желанный для него вопрос. Однако ответ Маю был совершенно прост:

— И что тебе даст мой ответ?

— Ну... — Канэко принялся мямлить, явно не зная, что говорить дальше.

— Если у тебя есть время на то, чтобы домогаться до девушек, давай иди и махай мечом, пока пот на руках не выступит, — шутливым тоном окликнул старосту ученик, вышедший из соседнего класса.

Это был президент школьного совета, глава клуба кендо и много чего ещё... но довольно об этом. Это был обожающий рассказывать о себе Сугавара Митидзанэ.

Ему идеально подходило слово «всемогущий». Мне было трудно представить, что он принадлежит к тому же виду, что и я.

Получив помощь с неожиданной стороны, Канэко немного расслабился.

Однако же…

— Ни о чём подобном мы не разговаривали, поэтому прошу не делать такие абсурдные замечания.

Похоже, Маю совершенно не умела распознавать шутки. Не прочитав атмосферу, она восприняла всё всерьёз.

Президент тоже растерялся.

— Был неправ, извини, — он сразу же отделался легким извинением, после чего бросил на Канэко пронзительный взгляд:

— Ну и чем ты тогда занимался?»

— Собирал материалы для буклета. Именно в таких делах староста должен проявлять инициативу, разве нет?

— Просто напиши там, что можно встретиться со мной, и добавь фотографию. Проблема решена.

— Тебе вообще известны слова «привлекательность для клиентов»?

Несмотря на изумлённый вид, Канэко втянулся в дружелюбный разговор с президентом школьного совета.

Между нами была воздвигнута тонкая стена. Явная демонстрация человеческих взаимоотношений предотвращала наше с Маю вмешательство в разговор.

Но даже если бы перед нами была воздвигнута сетка от насекомых, нам не было никакой необходимости просто стоять снаружи.

— Пойдём домой? — спросил я а Маю ответила «да» и взяла меня за руку.

Мы держались за руки и когда спускались по лестнице, и даже у стойки для обуви.

Как только мы вернулись в квартиру, Маю радостно заявила: «Давай займёмся чем-нибудь непристойным!»

После этого она триумфально прыгнула на диван и за то время, пока я доставал из сумки сменную одежду, отправилась в путешествие в страну снов. Если бы Маю так и осталась лежать лицом вниз, то у неё затекла бы шея, поэтому я перенес её в спальню. Я аккуратно положил её крошечное тело на кровать. У меня не возникло ни одной возбужденной мысли о том, чтобы заняться чем-то непристойным, я просто накрыл Маю одеялом и вышел из комнаты.

— Интересно, когда она проснётся…

Стыдно признавать, но я не владел техникой приготовления риса. Сам-то я был готов потерпеть, но мне нужно было каким-то образом приготовить ужин детям. Переодевшись в домашнее, я отодвинул перегородку японской комнаты.

— С возвращением, — донеслось до меня приветствие.

Отвечать чем-то избитым вроде «здесь что теперь, ваш дом?», было как-то глупо, поэтому я остановился на вежливом «я дома».

Брат с сестрой сидели вплотную друг к другу, почти так же, как и вчера. Отличиями были разве что лежащее у них на ногах одеяло и тарелка, в которой когда-то был завтрак.

— Эм, с-спасибо большое… за это.

Кота-кун поклонился, заметно взъерошив при этом волосы. Коснувшись одеяла, он смущённо, но вроде бы довольно улыбнулся. Андзу-тян же смотрела в сторону своего лучшего друга — стены.

— Андзу, поблагодари его.

Брат потянул сестру за рукав, и та с недовольным видом подняла взгляд.

— Кота, ты что, дурак? Он же похититель. Почему это я должна его благодарить?

Я был полностью с ней согласен. Предельно простой, но справедливый аргумент.

— Но брат же нас не похищал.

Тоже верное замечание, но вот его смысл я пропустить мимо ушей не мог.

— Нет-нет. Мне бы, знаете ли, хотелось, чтобы вы считали похитителем меня.

После этих слов на лицах детей отразилось непонимание. Пожалуй, это естественно, ведь по здравому рассуждению в преступлении виновны и я, и Маю. Пусть я лицемерно помогаю детям, но моё молчаливое согласие с их заключением превращает меня в простого сообщника.

— И к тому же мне уже достаточно благодарностей. Икэда-сан поблагодарила меня утром.

— А!

Глаза и рот Андзу-тян то открывались, то закрывались. Должно быть, настолько одновременное совершение вот таких действий — сложнейшая техника, которую можно воспроизвести только бессознательно.

— Правда?

Будто скрываясь от попыток Коты-куна посмотреть ей в лицо, Андзу-тян сбежала в угол комнаты. Видимо, она ощутила приступ ненависти к самой себе, поскольку её щёки и уши немного покраснели.

— Вы наверняка голодны, я прав?

Кота-кун согласно кивнул. Похоже, его страх отступил, и теперь его шея стала двигаться более плавно, чем раньше.

— Наверное, вам придётся ещё чуть-чуть подождать. Сестрица сейчас спит, так что если она не проснётся через некоторое время, я схожу куплю бенто, ну или что-то похожее.

Я уже какое-то время размышлял, куда мне идти: в магазинчик, где и вкус, и цена бенто были средненькими, но путь до которого в одну сторону занимал полчаса, или до супермаркета поблизости, где вкус был ужасным, а цена — высокой.

— Э-э... похоже, сестрица много спит? — с горькой улыбкой произнёс Кота-кун. — В прошлую субботу она легла спать, проспала всё воскресенье и проснулась только в понедельник.

Можно ли вообще назвать жизнью состояние, когда на сон уходит больше часов, чем на активную деятельность?

— Совсем тяжело было, да? Впрочем, в этот раз, я думаю, всё будет в порядке. Теперь есть я.

— Ты будешь жить здесь?

— Что-то вроде того. Я тут новенький, прошу любить и жаловать.

Я шутливо протянул вперёд руку. Кота-кун боязливо протянул свою, и наши ладони соприкоснулись. На ощупь его рука была странно скользкой и неприятной.

— Грязь, да?.. С ванной… есть проблемы. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы вы её приняли, но я не могу дать вам так много свободы…

Если я сниму оковы, а они потом сбегут, это будет верхом глупости.

Но вот серьёзно, что мне делать с этими детьми? Решений для вопроса у меня не было, озарение тоже не приходило.

Как мне справиться с этим и добиться мира?

— Э-э…

Мои размышления прервал Кота-кун.

— Ты друг той сестрицы?

— Абсолютно нет, киак ви магли подумоть, — я попытался продемонстрировать свои потрясающее владением диалектом западного Хонсю — только для того, чтобы изумительным образом провалиться, после чего, будто ничего не случилось, продолжил: — Я не испытываю дружеских чувств к Маю, и, скорее всего, она ко мне тоже. Я просто хочу ей дорожить, вот и всё.

— А ты с лёгкостью можешь говорить такие постыдные фразы, — шёпотом пробормотала Андзу-тян.

Значит, с точки зрения общества, эти слова попадают в категорию таких, которых стоит смущаться? А мне вот куда стыднее произносить собственные переводы на английский.

— Вот поэтому наши отношения, наверное, очень близки к вашим.

— Я совсем не такая! — резко вмешалась Андзу-тян ровно в тот же момент, когда Кота-кун сказал, что понимает меня.

— И правда, — затаив в душе ощущение одиночества, старший брат с горькой улыбкой согласился с сестрой. Видимо, это расстроило его больше ожидаемого, поэтому Андзу-тян виновато повесила голову и снова отвернулась к стене.

— А, нет… это была ложь. Да, ложь. Мы с Маю уже больше напоминаем зрелую пару. Нас не сравнить с такими, как вы, чьи годы измеряются однозначными числами. Если взять в пример насекомых, вы будете только выбравшимися из земли цикадами, а мы — сверчками-колокольчиками. Правда, самка сверчка потом пожирает самца.

Подталкиваемый чувством ответственности, я попытался сгладить атмосферу. Но разумеется, эффект получился противоположным. Кота-кун изобразил вежливый смех, а Андзу-тян наградила меня полным гнева взглядом. Нет во мне таланта старосты. Просто я из комитета по уборке.

— Ну ладно, я ничего не говорил. Итак, ты хотел уточнить, друзья ли мы с Маю?

— А... э... ну…

— Тебе нравится Маю?

Любовь к похитителю? Стокгольмский синдром?

— Н-нет! Ничего подобного!

Кота-кун со страшной силой замахал руками и головой, отчаянно демонстрируя отрицание. Подозрительно. Значит, ему нравлюсь я? Нет, невозможно.

Кота-кун покраснел до ушей и понуро опустил голову. Интересно, что он думает о холодном взгляде Андзу-тян? Кота-кун пробормотал, оправдываясь:

— Это и правда не так. Потому что она пугает. — Он немного помолчал. — Чтобы она мне понравилась — это немного…

«Э? А я?» — в смятении подумал было спросить я.

— А ещё я думаю о том шуме от неё…

— А?.. Какой ещё шум?

Он сказал это невзначай, но я встрепенулся.

Кота-кун был несколько сбит с толку, но в итоге два раза кивнул. Вслед за ним Андзу-тян тоже согласно качнула головой.

— Ну, она ужасно громко кричит посреди ночи, но… не каждый день.

— Хм-м.

Приложив руку к щеке, я притворился, что погрузился в размышления. Однако мне даже не требовалось это обдумывать: причина была в так называемой душевной болезни.

— Скорее всего, это какая-то форма ПТСР[4]…

Знают ли об этом учителя? Маю точно не проходит регулярных проверок в больнице.

— Хотя проще всего было бы, если бы она просто не до конца просыпалась…

Но такого быть не могло. Маю попросту не умела просыпаться посреди ночи. И к тому же засыпала она легко, но всегда была слишком уставшей, чтобы встать, у неё не могло остаться сил на крик.

— Ты не знал?

В вопросе Коты-куна звучало изрядное удивление. Хотя ничего особенного неожиданного тут не было. В конце концов, у меня не было никаких знаний о Мисоно Маю. Знал я только её имя, прозвище и псевдоним. Само собой, одно из этого ложь.

— Я не очень-то и хотел знать.

Я и сам не мог определить, насколько это фраза была ложью. Дети в ответ лишь пробормотали что-то непонятное.

Я поднялся с места, собираясь идти к Маю, но перед этим бросил короткий взгляд на брата с сестрой.

Осмотрев их с макушки до пят, я решил привести свою идею в исполнение.

— Может быть, это будет капля в море, или, точнее, капля вина в бочке грязной воды, но… Снимайте одежду. Я её постираю.

Если я помещу их в ванну прямо в одежде, то мне самому не потребуется прилагать никаких усилий, но так я поступить не могу. После того, как дети удивленно распахнули глаза и несколько раз моргнули, они наконец отреагировали на моё предложение.

— Можно?

— А почему нет?

Этот мерзавец настолько сомневается в том, что я собираюсь сделать какое-то доброе дело?

— Н-ну хорошо…

Похоже, Кота-кун немного испугался. Сожалею о своих действиях. Подобно людям из некой международной земли счастья и мечтаний[5], я возложил на себя обязанность вести себя вежливее по отношению к гостям.

— Ну хорошо, может, вы снимете одежду? — мягким тоном предложил я и протянул вперёд правую руку.

От Коты-куна я получил футболку, штаны и снятые с некоторым смущением трусы. Когда я посмотрел на Андзу-тян, она спряталась под одеялом и неловко заизвивалась там. Вскоре сквозь щёлку в одеяле она высунула руку, в которой лежала свёрнутая в комок одежда. Приняв её, я вышел из комнаты.

Я добрался до ванной с источником зловония в руках и бросил его в стиральную машину. Ещё до того, как я добавил порошок, вода приобрела грязно-серый оттенок. Похоже, машина спасовала перед такой грязью. Пришлось вытащить одежду и приступить к ручной стирке, убирая внешний слой грязи. После этого я слил воду, ещё раз закинул одежду и порошок в стиральную машину и запустил её. Убедившись, что барабан крутится, я перешёл к следующим приготовлениям.

Я зашёл в ванную и первым делом отмыл ставшие склизкими от грязи руки. Затем взял небольшой тазик, отвернул кран душа и до краёв заполнил таз горячей водой. Потом замочил несколько полотенец и понёс его в комнату.

— Вот, оботритесь этим.

Видимо, моё предложение оказалось уж слишком неожиданным, потому что у детей отвисли челюсти. Похоже, мне и вправду не подходит роль добродетеля. Но в то же время я не настолько талантлив, чтобы быть способным на дурные поступки.

— Большое спасибо, правда! — в голосе Коты-куна слышалась такая искренняя благодарность, будто он забыл о собственном положении. Хм-м.

— Всё включено, да?

— Ага.

Нет, не соглашайся!

Кота-кун тоже забрался под одеяло и принялся обтирать Андзу-тян. Похоже, его чрезмерная забота по отношению к ней воспринималась ими как абсолютно естественная вещь. Когда он на время высунул полотенце из-под одеяла, стало видно, что оно приобрело охряно-жёлтый цвет, как при мытье запачканного смолой окна. Кота-кун тут же смочил полотенце в горячей воде, отжал его и снова приступил к работе. Хотя мне и не было видно самого процесса, я чувствовал, что старший брат аккуратно отмывает тело младшей сестры, не оставляя ни одного грязного места, подобно тому, как мастер полирует произведение искусства. Его преданность, напоминающая почти беззаветное служение, заставила меня вспомнить мандариновые корки.

У меня тоже была младшая сестра. Между нами не могло быть таких же хороших отношений, как у этих двоих, ведь мы были только сводными. Моя эгостичная младшая сестра обожала мандарины, они круглый год были её главным блюдом на завтрак. Она каждый день без устали поедала мандарины в таких количествах, что её кожа приобрела желтоватый цвет. А моей работой было чистить эти мандарины от корок и белой сетки прожилок. Хотя я ни разу не дождался от сестры слов благодарности, сейчас я вспоминаю то время с тоской, без отвращения. Скорее всего, это потому, что у меня нет причины чувствовать отвращение. Впрочем, это не значит, что я любил сестру.

Видимо, покончив с полировкой, Кота-кун вылез из-под одеяла. Андзу-тян тоже высунулась наружу по шею. С её лица сошёл желтоватый оттенок, и выглядела она теперь как бумажная кукла.

— Ну что, стало хоть немного лучше, Икэда-сан? — решил я узнать её мнение.

Андзу-тян с предельно недовольным видом скривила губы, но всё же слабо кивнула. А потом даровала мне прощение короткой фразой:

— Можно просто Андзу.

— Андзу?.. А, ты об обращении. Уверена?

«Не заставляй меня повторять дважды», — показала она взглядом.

— Хорошо, Андзу-тян.

— Никаких «-тян»!

В ответ на фразу, которую никогда бы не услышал от Маю, я пожал плечами. По всей видимости, я поднялся из точки «-2» к нулю осей X и Y. Вот только осталось ли у меня место подниматься по диагонали вправо?

— Не переключайтесь.

— Чего?

Я помахал Коте-куну рукой, подразумевая, что в моих словами не было никакого смысла. Так между прочим, я ещё ни разу не слышал, чтобы Андзу-тян звала его, как и положено, братом. Может, она зовёт его так, только когда они остаются вдвоём?

Перевернув полотенце и отжав грязную воду, Кота-кун вытер самого себя. В отличие от того, как он обтирал сестру, с себя он счищал грязь заметно более грубыми движениями и закончил с обтиркой даже быстрее, чем если бы принимал короткий душ.

— Ух, намного свежее, — сказал он, а улыбка на его мягком лице стала ещё шире.

— Очень рад столь высокой оценке…

Выдав подходящий ответ, я продолжил рассматривать тело Коты-куна.

Его кожа была бледной, но на ней присутствовала одна странность, заслуживающая другого названия.

Это были следы внутреннего кровотечения в подмышках и на внутренней стороне бедра, — то есть в тех местах, которые всегда укрыты одеждой.

То тут, то там виднелись синяки.

Они уже позеленели, и мальчик словно покрылся плесенью.

— Ну что… Я принесу одежду, когда она высохнет.

Буквально отняв тазик, я взял его в руки и поднялся с места. Дети недоумённо склонили головы, но я проигнорировал их взгляды и в спешке покинул комнату. Задвинув перегородку, я, аккуратно ступая, дошёл до предбанника, вылил грязную воду, промыл полотенца в холодной воде, отжал их, после чего, наконец, пожаловался:

— Ну что тут скажешь…

Ты привела с собой весьма проблемных детей, да, Маа-тян?

Совать нос в чужие дела не было моим хобби, но, учитывая количество скопившихся у меня крупиц информации, я не мог отрицать высокую вероятность того, что придётся так и поступить. Это было опасно. Что бы там кому ни казалось, я довольно сердечный человек. Ну а если по правде, то я из тех, кто готов пролить кровь. Впрочем, и то и другое — ложь.

— Но, думаю, эти раны нанесла не Маю…

После вчерашнего случая мне было бы сложно утверждать, что она невиновна, по причине вроде «она мне нравится» — от такого меня тошнит. И всё же… Мне было трудно представить, что вот эта вот Маю способна на такое разумное насилие. Вряд ли Маю, чей уровень интеллекта оценивается числом «19», могла наносить удары, намеренно целясь в такие места, которые обычно не видны. Если бы, к примеру, Андзу-тян всерьёз попыталась бы оказать сопротивление, то Маю, скорее всего, мгновенно пнула бы её ногой в лицо.

— И правда, бессмысленное похищение.

Целью самой похитительницы уже, видимо, стал только я. Да и вообще, зачем Маю похитила этих детей? Ах да, об этом-то и речь. Если не забуду этот вопрос до того момента, как Маю проснётся, надо будет провести эксклюзивное интервью. Не то чтобы мне хотелось непременно об этом узнать, но так, на всякий случай.

Я провёл некоторое время, глядя в потолок и прислушиваясь к звукам работающей стиральной машины. На потолке не было пятен, похожих на человеческие лица. Хотя это зрелище было чистым, невинным и скучным, оно весьма подходило для того, чтобы заставить мой мозг работать.

На ум мне пришло лицо спящей Мисоно Маю.

Лицо скульптуры, потерявшее всякое выражение.

На ум мне пришло лицо спящей Мисоно Маю.

Она настолько отдалась забвению, что, казалось, остановилось даже её дыхание.

Лично столкнуться с немыслимой дикостью, когда настолько тихая девушка завопит…

Мне предстояло через три дня.

Громкость этого звука невозможно было описать словами.

Казалось, будто пронзительный визг, куда страшнее даже звериных криков, резал сам воздух.

Он был настолько сильным, что мне даже привиделось, как размываются очертания комнаты.

— Маю? Эй, Маю!

Забросив ночную телепрограмму с рекламой дистанционных покупок, я промчался из гостиной в спальню и включил свет. Я потряс Маю за плечо. Её глаза были мутными, и она всё ещё лежала на спине, издавая странный крик.

—Больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно-больно…

Она выла, и одно и то же слово сливалось в какой-то злобный напев. Когда я приподнял её, она, словно отвечая на мои действия, схватилась за голову и начала царапать кожу ногтями.

— Эй, прекрати!

— Больно! Голова бол-и-и-и-и-и-т!

Стой, сейчас она у тебя заболит не только внутри!

Её налившиеся кровью глаза уставились вперёд пустым взглядом, а сквозь стиснутые зубы начала выступать белая пена.

Своими тонкими руки, сквозь кожу которых стали ясно видны сосуды, мышцы и кости, она попытались меня стряхнуть. Растрепав волосы, она начала биться, словно в припадке бешенства. Она задела мою щеку, и ногтями со всей силы вспорола кожу. По щеке потекла горячая струйка. Кровотечение было куда сильнее, чем от какой-нибудь царапины.

— Больно-больно-больно-о-о-о!

— Да понял я, понял! Успокойся!

Я явно не мог до неё достучаться. Её раздражало само моё существование.

Какой-то частью сознания я понимал, что в этом-то и заключается настоящая суть наших с Маю отношений.

Теперь она вонзила ногти себе в лицо, рядом с глазами, готовясь изувечить себя. Едва не сломав ей кости, я кое-как сжал её запястья, не дав выцарапать себе глаза. Маю была куда сильнее, чем люди в её возрасте. Я даже подумал, что сломанное запястье — лучший выход, но, к счастью, до этого не дошло.

— У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у...

Тело Маю вдруг изогнулось. Оно было таким же жёстким, как и всегда, но сейчас все свои силы Маю направила на то, чтобы сдерживать льющеся изнутри нечто. Она стонала и исходила потом.

— Маю?

Я невольно отпустил её руки.

Это словно стало спусковым крючком…

Маю вырвало.

Её руки и ноги свёл спазм, и желудочный сок и содержимое желудка с отвратительным звуком расплескались по кровати. Мои ноги обрызгало до колен. По комнате поплыл кислый запах.

Я не был способен даже двигаться, не то что гладить плачущую Маю, которую всё ещё рвало, по спине, и поэтому только ошеломленно наблюдал за ней.

Она много раз подряд всхлипнула, ненадолго остановилась и вновь вызвала у себя рвоту. Жидкость шла у неё даже через нос, побелевшие глаза болезненно вылупились, но она всё равно склонялась вперёд, чтобы из неё вышло всё до конца.

Так и не подняв голову, Маю упала прямо на пропитавшееся желудочным соком постельное бельё. Только после этого я наконец поднял тело Маю, аккуратно вытер измождённое лицо и сразу же её обнял.

— Всё хорошо. — сказал я бессмысленные слова. Маю тяжело дышала. — Здесь нет никого, только ты и я. Люди, которые мучают тебя, не придут. Никогда-никогда не придут. Всё хорошо.

Когда я погладил Маю по спине, её снова немного вырвало. От текущей по шее чуть тёплой жидкости я невольно вздрогнул. Но я не чувствовал ничего неприятного и не собирался отпускать её.

Теперь уже Маю схватилась за мои руки.

Её грязные ногти вонзились в мои вены, и я даже подумал, а не прорвут ли они кожу.

— Перестань! — сказала кому-то Маю.

На примете у меня были несколько человек, к которым она могла обращаться.

То, что видела Маю…

То, что чувствовала Маю…

Видел, конечно, и я.

Мы сидели так целый час. Маю трясло, и она продолжала сжимать мои запястья. Кровь в моих руках уже застоялась, и они окрасились изнутри в тёмный цвет, прямо как перед началом некроза.

Но руки — малая плата, если благодаря этому Маю станет хоть немного легче.

— Мии-кун, Мии-кун…

— Всё хорошо.

Когда я вытер пот со лба Маю, я снова глупо повторил то, что сказал уже несколько сотен раз.

— У тебя… щека порезана. Что случилось? Тебе же больно.

Выдавливая из себя слова, Маю указала на мою пылающую щёку.

— А, ты об этом. Ну, недавно о ветку ударился.

— А... а-а, в-вот в чём дело. Больно ведь?

Она прикоснулась пальцами к ране. Ничего не ответив, я спросил:

— А скажи, Маа-тян, у тебя есть лекарство от врача?

Я специально перешёл на такую манеру речи, какой увещевают детей. Маю несколько раз быстро помотала головой.

— Почему ты не ходишь в больницу, к врачу?

— П-потому что я её ненавижу. Ненавижу, она всё время мне лжёт.

То есть меня ты тоже ненавидишь, Маа-тян. Впрочем, какая разница. Других вариантов нет, я дам ей то лекарство, которое у меня всегда наготове.

— Я сейчас принесу лекарство, а ты подожди меня здесь…

— Н-нет, нет-нет-нет, не хочу. Я тоже пойду. Я пойду с тобой, Мии-кун.

Маю повисла на мне. Погладив её по голове, я согласился.

С Маю на руках я спустился с кровати. Взявшись за её крохотную руку, я снова и снова повторял, что всё хорошо, стараясь её успокоить. Единственное, о чём я немного жалел, так это о том, что не потренировался заранее изображать улыбку.

Вернувшись в гостиную, я достал из кармана оставленной моей сумки бумажный пакет. Подцепив его зубами, я быстро дошёл до кухни. Там, поставив шатающуюся Маю на ноги, я достал с полки стакан и наполнил его водой.

— Вот, если выпьешь, тебе станет лучше.

Ничего особенно опасного в этом лекарстве не было. Я достал из пакета две таблетки и положил их в дрожащие руки Маю. А когда я передал беспокойно водящей туда-сюда взглядом Маю воду…

— А-а…

Её плечи заметно вздрогнули, а пальцы оттолкнули стакан. Перевернувшись, он столкнулся со стулом и упал на пол. Стеклянный цилиндр издал глухой предсмертный звук и разбился.

— А-а-а, а-а-а! Извините-извините-извините....

Маю принялась отчаянно просить у кого-то прощения. Она наклонилась, пытаясь собрать осколки голыми руками, но я остановил её, легонько обнял и погладил по спине.

— Всё в порядке. Послушай, Маа-тян, никто на тебе не злится.

Разлившаяся вода проникла между пальцев ног. Чтобы не наступить на осколки, я немного отошёл и нежно похлопал Маю по хрупким плечам. Оставив упавшие таблетки на полу, я достал ещё две и снова дал Маю. Затем я достал новый стакан и снова наполнил его водой.

— Положи лекарство в рот.

Направляя руки Маю, я заставил её раздвинуть обескровленные губы и положить таблетки на красно-белый язык. Затем, придерживая ладони Маю, я медленно наклонил стакан, прижал его к подрагивающим губам и залил воду ей в рот. Только убедившись, что она громко сглотнула, я отодвинул стакан в сторону.

— Ага, хорошо-хорошо.

Я нежно погладил Маю по голове, а она вцепилась в меня и положила щёку мне на грудь.

Вылив остатки воды, я отставил стакан в сторону, после чего провёл Маю к дивану в гостиной и продолжил её успокаивать.

— Может, телевизор посмотрим? Я не буду ложиться, пока ты не уснёшь, Маа-тян.

Программа с обзором приспособлений для резки лука давно закончилось, и теперь картинки на электронно-лучевой трубке показывали рекламу золотых жемчужин.

— Мии-кун, Мии-кун, — беспокойно и как-то отчаянно позвала меня Маю.

В ответ я молча погладил её по волосам.

— Ты ведь никогда не будешь издеваться надо мной, Мии-кун?

— Не буду. Я на твоей стороне, Маа-тян.

— Верно. Мии-кун на моей стороне, Мии-кун на моей стороне… — как в бреду повторяла Маю, будто стараясь отпечатать эти слова внутри себя.

Я не прерывал её.

— Мии-кун всегда спасает меня. В детском саду от спас меня от осы. В начальной школе он спас меня от плохого учителя. Он всегда был вместе со мной и всегда спасал меня. Он всегда, всегда будет на моей стороне, всегда будет рядом со мной. Поэтому Мии-кун никогда не будет издеваться надо мной, никогда в жизни не предаст меня, никогда не станет мне лгать.

— Ну-ну…

Я решил ответить уклончиво. Потому что последнее, знаете ли…

— Давай завтра сходим к врачу.

Маю быстро помотала головой, прямо как какой-нибудь мелкий зверёк. «Она так похожа на чихуахуа. Эх, красавицы в любом ситуации умудряются быть замечательными актёрами», — неосторожно подумал я и смягчился.

— Всё будет хорошо. Я тоже пойду. А потом давай устроим свидание, — будто уговаривая ребёнка, боящегося уколов, произнёс я.

Маю выцепила одно слово из фразы и повторила его:

— Сви… дание?

— Ага. Свидание. Или тебе не нравится веселиться вместе со мной?

Она снова помотала головой, как мелкий зверёк. В этот раз даже сильнее, чем в прошлый.

— Я хочу веселиться вместе с Мии-куном...

— Вот. Давай сходим туда, куда ты хочешь, и повеселимся.

Впрочем, поблизости был только парк. Хочешь не хочешь, а выбирать не из чего — неприятная особенность любого захолустья.

— И поэтому мы с тобой сходим к врачу, ладно?

Хотя между моими словами не было никакой причинно-следственной связи, чтобы говорить «поэтому», Маю, стуча зубами, кивнула. Она попалась на крючок так же легко, как бычок.

— Хорошо, я потерплю. Я встречусь со лгуньей. Ты ведь пойдёшь со мной, Мии-кун?

— Конечно, — уверенно согласился я.

Видимо, успокоенная этим, Маю осела, как растение, которому налили слишком много воды, и растянулась на диване.

Затем, когда она молча наслаждалась зрелищем беговой дорожки, сжигающей набираемый целый час жир всего за тридцать минут, её веки, наконец, опустились. Она прекратила функционировать, словно ей отключили питание. Не слышалось даже сонного дыхания.

Я выключил телевизор и, оставив Маю лежать на диване, прошёл в спальню. Собрав грязное постельное бельё, я скомкал его до того состояния, в каком увидел, когда впервые осматривал комнату. Затем я взял своё одеяло, на которое грязь не попала, и, погрузив комнату во тьму, вернулся к Маю. Укрыв её, я совсем недолго понаблюдал за выражением сна на её лице, после чего пробормотал самое обычное пожелание на ночь:

— Спокойной ночи.

Конечно, Маю не ответила. Я погасил свет.

…Уже излишне говорить, но мы с Маю пользовались одной кроватью. Разумеется, только для сна. У нас были по настоящему здоровые отношения, в которых не было ничего, заслуживающего рейтинга 18+.

Воздух в комнате был таким холодным, что я задрожал. Пол обдавал просто космическим холодом. Решив поскорее убраться отсюда, я поразмышлял о том, где мне теперь спать, и собрался уже выйти из комнаты, но…

— Эй…

Сквозь перегородку до меня донёсся сдержанный голос Коты-куна. Я сменил курс, отодвинул перегородку и шагнул на татами. Потянув за свисавший с низкого потолка шнур, я пробудил ото сна люминесцентную лампу.

Дети сидели на полу, завернувшись в одеяло. Лица у них были заспанными, и они часто потирали глаза.

— Откуда взялась эта грязь?

— Всю ночь пьяным катался на карусели. Я вас разбудил?

— А, ничего-ничего. Мы уже к этому привыкли.

— Привыкли?

Подозрительное заявление. Похоже, Кота-кун о чём-то проговорился, поскольку Андзу-тян ткнула его пальцем в бок и лениво пробормотала: «Ты дурак, Кота». Кота-кун нахмурился, но при этом глупо рассмеялся, пытаясь избежать дальнейших вопросов. Вот опять. У меня снова возникла иллюзия, будто одно нечто накладывается на другое. Точнее, я уже был на восемьдесят или девяносто процентов убеждён, что увидел все признаки беды, можно сказать, бедствия, павшего на этих детей. Мне, ужасно не любящему лезть в чужие дела, очень хотелось бы, чтобы они перестали давать мне так много намёков.

Нужно сменить тему. Нужно хоть чуть-чуть изменить направление разговора и найти шанс обсудить что-то ещё.

— Но знаете, довольно странно, что Маю ещё не выселили, с таким-то шумом…

И тут меня осенило.

Хочется назвать это лампочкой, сверкнувшей у меня в голове.

— Брат?..

Я наконец осознал, почему ощущаю какое-то противоречие. Поскольку я не испытывал такого на собственном опыте, то не смог увидеть его суть, хотя всё было у меня прямо перед глазами. У нас с Маю не было такой возможности именно из-за различий в ситуации.

— Ну почему?

Когда Кота-кун услышал такой неопределённый вопрос, на его лице появилось озадаченное выражение. Андзу-тян вообще никак не отреагировала.

Всё было просто. Эти дети разговаривали со мной. Другими словами, их рты не были заткнуты. Учитывая, что безумие Маю не вызвало каких-то жалоб или проблем, звукоизоляция в жилом комплексе, наверное, была неплохой. Однако же, хоть ноги детей и были скованы, их руки оставались свободными. Если бы они начали стучать в стену и пронзительно кричать, то есть всеми силами поднимать шум, то их точно услышали бы соседи. Когда дело дошло бы до обыска, оковы стали бы неоспоримым доказательством, и на наших с Маю руках сомкнулись украшения в виде наручников.

— У-ух. Сплошные дыры.

Какое же безыскусное и непродуманное преступление. Пусть я и не Маю во время приступа, но мне захотелось расцарапать себе голову. Я тоже не хочу-у-у-у-у смотреть в лицо реальности…

— Скажите…

На этом моменте я снова запнулся. Я почувствовал, что когда спрошу «Скажите, почему вы так послушно сидите здесь?», то возникнет нечто совсем нежеланное и захватит меня, будто мощный поток.

Кота-кун удивлённо разглядывал меня, ведущего себя столь подозрительно. Возможно, он искренне дожидался моих слов. С другой стороны, обычная суровость Андзу-тян пропала, сейчас она выглядела полусонной.

— Эй… — вяло двигая губами, начала Андзу-тян, — та женщина…

— Не женщина, сестрица, — немного повысив голос, поправил я.

— Та сестрица, она сумасшедшая, да?

Это была по-настоящему искренняя, лишенная всякого подтекста оценка. Вероятно, именно поэтому у меня не возникло желания возражать этой соплячке.

— Андзу, нельзя так говорить! — обругал её Кота-кун.

«Нельзя так говорить» — значит, проблема только в словах, но не в их смысле.

— Нет, всё нормально. Тех, кто принял бы этот звук за соревнование по караоке-пению, можно было зачислить в одну группу с Маю… Впрочем, у неё должны быть все дома.

Я был согласен с мнением Андзу-тян. Однако это не значило, что я отрицательно отношусь к Маю, поскольку чувствовал, что в немалой степени очарован этой её стороной. Её разум слишком тяготел к резким перепадам эмоций, но именно поэтому она могла обладать чувствительностью, какой не было у обычных людей. Впрочем, провести чёткую разницу между странностью и особенностью довольно трудно.

Думаю, если дети проведут ещё некоторое время с ней, то они тоже смогут это понять… Нет, сейчас важнее другое.

— …Должны быть все дома, но вот сам дом неудачный. Постройке помешали.

Я не любил рассказывать о прошлом людей у них за спиной, но…

Я почему-то не хотел оставлять всё как есть.

Я открыл небольшую часть прошлого посторонним.

— Родителей Маю убили прямо у нас на глазах, — не вкладывая в голос эмоций, объявил я.

Точнее говоря, я не смог вложить. Я не знал, что мне вообще нужно вкладывать.

— Возможно, тогда у нас с Маю и разболтались шестерёнки в головах. В случае Маю проблемы видны с первого взгляда, но… на самом деле я такой же.

Вот поэтому я не вижу ничего плохого в поступках Маю. Я даже не воспринимаю их как преступление.

Чтобы всё было так, я усыпил своё сердце.

Я наблюдал за лицами детей. Кота-кун едва заметно испугался, а какого-то отклика от Андзу-тян вообще не было. Учитывая, насколько обыденными оказались их реакции, я тоже решил закрыть тему обычным образом.

— Вот и всё. Если вы захотите обругать Маю, то я бы предпочел, чтобы вы сначала накричали на меня. Нет-нет, я не подразумеваю ничего извращённого. Просто будет лучше, если вы станете оскорблять меня, ничего больше.

Последнюю фразу я произнёс скороговоркой. От стыда мне хотелось сквозь землю провалиться. Что ещё за «предпочёл бы, чтобы накричали на меня», а?

Я не хотел участвовать в секции ответов на вопросы, какая следует после конца разговора, но с трудом проснувшаяся Андзу-тян спросила очень простую вещь:

— Почему ты так защищаешь сестрицу?

Потому что она мне очень-очень нравится, я обожаю и невероятно *** её[6]. Слишком трудно такое сказать, хоть это и ложь.

— Потому что он дорожит ей, Андзу, — опередил меня Кота-кун.

Ощутив, что разговор движется в неприятном для меня направлении, я решил аккуратно сменить тему.

— Когда-то давно был один человек, которому задали похожий вопрос.

— А?.. Кто? — спросил Кота-кун.

Я ответил, избегая конкретных имён:

— Чья-то мама. Она была убита вместо ребёнка. Она дрожала, но всё же ответила без сомнений.

Сделав короткую паузу, я в точности повторил слова, которые когда-то слышал:

— Потому что я мама.

Дети нахмурились. Возможно, они подумали, что я всё это выдумал.

Однако в моих словах не было лжи.

Я отлично помню, как её мама это сказала.

Это было одно из немногих…

Воспоминаний, о которых я не мог солгать, даже если бы захотел.

А ещё это была…

Главная причина, почему я защищал Маю.

Включённый на полную громкость хеви-метал раздирал уши даже сквозь дверь.

От несоответствия фоновой музыки и утреннего вида из окна комнаты ожидания, расположенной на первом этаже здания, кривился я один — просто здесь и был только я. В строении у подножья горы, расположенном вдали от самой по себе малонаселённой местности, почти не чувствовалось запаха дезинфицирующих средств. Ведь это была психиатрическая больница.

Облупившаяся белая дверь открылась. Маю с выражением явного недовольства на лице демонстративно захлопнула её. Почти упав, она уселась на стул рядом со мной.

— Молодец. Как всё прошло? — я заговорил громче обычного.

Если бы я сознательно не повысил голос, его бы поглотил грохот.

— Я больше не приду. Ненавижу эту лгунью, — раздраженно бросила Маю, даже не пытаясь скрывать детскую сторону. Сегодня она надела свою лучшую выстиранную мной одежду, а голову укрыла плотным беретом.

— И как она тебе лгала?

— Не знаю. Нет смысла запоминать слова лжецов.

И всё же ты почему-то помнишь мои. Не понимаю я этого.

Я поправил немного съехавший берет Маю и встал с места.

— Тогда подожди немного. Теперь моя очередь.

— Ни за что!

Маю задрала ноги вверх, а потом топнула ими по полу, как избалованный ребёнок. На одно мгновение её юбка приподнялась, и на свет показался тонкий длинный шрам, ползущий по внешней стороне бедра. Ну вот опять. Как поживаешь? Я совсем по тебе не скучал.

— Мы же ведь на свидании, так? Нет смысла здесь задерживаться.

Стук светло-коричневых ботинок по полу вновь и вновь разносился по помещению. Но и он тонул в музыке этого места, их сложно было отличить.

— У меня на сегодня назначен осмотр. Прошу, потерпи ещё чуть-чуть, — молитвенно сложив руки, попросил я.

Похоже, молитва была услышана, и Маю, изо всех сил демонстрируя недовольство, всё-таки неохотно кивнула.

— Завтра тоже свидание.

— Окей.

— И послезавтра свидание.

— Если тебя устроят класс естествознания и спортзал школы.

Таким образом я получил разрешение войти в комнату — от девушки, которая даже не была её хозяином.

Я открыл скрипучую дверь. Сидящая на стуле у окна прямо напротив входа женщина с убранными в хвост волосами стрельнула в меня глазами.

На ней был чистый белый халат и синяя мини-юбка. Сняв тапки, она, ничуть не стесняясь, вытянула ноги.

— Эта девчонка всё такая же.

Такой была её первая фраза.

— С детских времён не изменилось ничего. Хотя нет, «где Мии-кун?» превратилось в «Мии-кун здесь!». Впрочем, эта перемена совсем не к лучшему.

Бросив медицинскую карту на стол, она зевнула. Ну почему эта врач всегда расслабляется, когда к ней прихожу я? Не путает ли она меня с одним из друзей по походам в кафе?

— Ну, и с какой же целью ты привёл сюда эту нахальную девчонку, которая силой выписалась из больницы, «Мии-кун»?

— Так меня может звать только Маю.

— Хорошо-хорошо, голубки.

Потерев глаза, она, наконец, повернулась ко мне. Стул скрипнул.

Сакасита Койби-сенсей. Психиатр, недавно исполнилось тридцать. Не замужем. Взрослый человек, но читает только мангу.

— Ну, и что на тебя нашло? Взял и раскрыл себя Мисоно...

Скрестив руки и ноги, она принялась оценивающе разглядывать меня. Умной и красивой женщине очень шла такая поза. Если бы только не голые ноги…

— Могу я ответить только на первый вопрос из этого списка?

— Без разницы. Всё равно ты постоянно лжёшь.

Она прочитала мои намерения. Я был знаком с ней с начальной школы, поэтому она полностью изучила мой характер.

— У Маю посреди ночи безумно заболела голова. Я разволновался и привёл её сюда, надеясь проконсультироваться с вами. Вот и всё.

— Посреди ночи… Вы с Мисоно сожительствуете? — сощурив глаза, переспросила сенсей, притворяясь, будто чего-то не расслышала.

Лучше бы уж она, как психиатр, обратила внимание на слово «голова».

— Просто спим и принимаем пишу в одном месте.

— Что и называется сожительством, — закончила она.

— Как жители весьма ограниченного пространства планеты Земля и, тем более, такой тесной страны, как Япония, и в духе бережливого отношения к ресурсам, к примеру, мандаринам, мы эффективно используем пространство путём совместного проживания.

— И поэтому живёте вместе, ясно-ясно.

— Вы, вроде бы, сердитесь?

— Очень.

В такт с музыкой сенсей стучала себе по виску пальцем, а по полу — носком ноги.

— Впрочем, это ложь, — подражая мне, сказала она.

Однако из-за её наполненного гневом голоса слова о лжи звучали лживо. Сенсей закрыла глаза, ненадолго замолчала, но в конце концов, помотав головой, покончила с внутренним конфликтом.

— Я предвидела… что вы с Мисоно появитесь вместе.

— Нам удалось выглядеть как сладкая парочка?

— Ты что, дурак? — презрительно взглянув на меня, спросила сенсей, после чего прижала палец ко лбу и вздохнула: — Такое чувство, будто мою комнатную собачку увела злая разлучница.

— Откуда такое захватывающее развитие событий?

— А ведь когда мы с тобой впервые встретились, ты так ко мне привязался и даже звал меня «сенс-е-е-е-е-й»… Интересно, родители подростка чувствуют себя так же? — с жалобой в голосе пробормотала она. — Впрочем, твоя личная жизнь вне моей юрисдикции, так что я не вправе ничего говорить. Даже если ты будешь разлагаться и сгниёшь. Но вот полезен ли ты для улучшения психического состояния Мисоно — вопрос, над которым придётся поломать голову.

Без всякой логической связи она вернулась к нормальному разговору.

Затем она и вправду склонила голову набок, довольно скрипнув шеей.

— Может, я и ошибаюсь, но мне трудно представить, что твоё присутствие приносит ей одни только блага. Удобрения в слишком большом количестве — это просто яд.

— Но наши отношения полны ***. А ведь *** — это самое главное, не правда ли?

— Чушь.

— Вы правы.

Ни на одну секунду я не верил в подобные вещи.

На лице постукивавшей пальцем по столу сенсея проявилась смесь горечи и раздажения.

— Ложь вошла у тебя в привычку. Абсолютную. Воздерживайся от неё.

— Сенсей, вам не кажется, что сказать человеку не лгать — это всё равно, что запретить футболисту пинать вещи, а скалолазу — взбираться на горы из-за опасности?

— Тут я действительно соглашусь. Но к тебе это не относится. Между футболистом, скалолазом и тобой есть небольшое различие. Футболист выбирает объект, который пинает. В основном это мяч, но как максимум торговые автоматы и другие люди. И даже скалолаз, скорее всего, не станет покорять вершину горы из еды. Другими словами, в них есть умеренность. В этом их отличие от тебя. К тебе, стремящемуся превратить всю человеческую жизнь в ложь, неприменима логика нормальных людей.

Вот так, ничуть не стесняясь, она заявила, что я не человек. Может, это оскорбление? Весьма тонко.

Я решил подискутировать на эту тему сам с собой в каком-нибудь отдалённом будущем, а сейчас вернуть разговор в правильное русло.

— И всё-таки, что насчёт Маю?

— Состояние поясницы стало хуже. Не пробуйте слишком сложные позы.

— Что за чушь вы несете? Пытаетесь сбить меня с толку? Мы с Маю пока только целовались на публике, не более того.

— От этого, знаешь ли, хуже только добропорядочной публике, — с самодовольным видом продолжила дразнить меня сенсей.

Я решил поправить ход разговора и повысил голос:

— Я спрашиваю вас о психическом состоянии Маю, психиатр Сакасита-сенсей.

Сенсей посмотрела на меня с укором, а затем начала речь с холодной фразы:

— Все люди лгут. Особенно я. Только Мии-кун говорит правду, — выплюнув этот ничуть не изменившийся с далёкого прошлого набор слов, сенсей обречённо вздохнула: — Я не могу вылечить её. Лекарство я выпишу, сделай так, чтобы она принимала его каждый день. И ещё — пусть Мисоно ложится спать при включённом свете. Тогда она, возможно, перестанет внезапно кричать.

Я понимал смысл предложенного ей метода.

Приступы Маю были непредсказуемыми, но при этом днём, или как минимум в школе их не было.

Наверняка они происходили только в ночное время из-за душевной травмы, связанной с темнотой.

Понятно. Я и сам о таком помню.

— Она не осознаёт собственные травмы и, как обычно, ложится спать с выключенным светом, отчего и возникают приступы. Я прописывала лекарства всего дважды, поэтому, конечно же, не знаю, сколько лет она ими страдает.

Сенсей говорила так, будто её это дело не касалось вовсе. Впрочем, невозможно произвести хорошее впечатление на человека, если постоянно оскорблять его, называть лжецом и говорить «заткнись».

Однако…

— И всё же, хоть вы и говорите, что вылечить её невозможно… Это ведь не значит, что другой врач не справится… верно?

Сенсей приподняла уголки губ, изображая улыбку. Но она точно не улыбалась.

— Как же низко ты меня оцениваешь. Так хочется устроить тебе допрос, но довольно об этом. Ответь, как ты думаешь, что значит вылечить Мисоно? Вообще вылечить кого-то?

Она ответила вопросом на вопрос. Причём говорила не как врач, а как школьный друг, которому вдруг пришёл в голову простенький вопросик.

— Что значит «что»? Разве не вылечить рану каким-то лечебным методом?

— Верно. Сто баллов за ответ.

Но даже после таких слов она всё же вздохнула, как если бы мой ответ заслужил не высший балл, а только половину от максимально возможного.

— Значит, всё будет хорошо, если вылечить рану?

— Ну да.

— А можно назвать лечением такой метод, который закроет рану, но пациент потеряет жизнь?

— Нет, думаю, это не так.

Не отреагировав на мои слова, сенсей задумалась. Пальцами одной руки она стучала по коленям скрещенных ног, а второй рукой ткнула в щёку. Стучать по чему-нибудь пальцами или ногами было её вредной привычкой.

Исключив моё существование из своего сознания, она погрузилась в размышления. Однако необходимости считать меня пациентом не было, так что я не жаловался.

— Эм, я, пожалуй, пойду.

Слегка поклонившись, я попытался встать с места. Но сенсей остановила меня:

— Я расскажу тебе один слушок, — сделала она странное вступление.

Не меняя позы, сенсей обратила ко мне тоскливый взгляд. Уже наполовину поднявшись со стула, я опустился назад.

Сенсей вяло заговорила:

— Вас подозревают в убийствах.

У меня чуть не вырвалось что-то, но я сумел сохранить присутствие духа и унял дрожь в уголках глаз.

— Вроде бы в последнее время здесь в окрестностях происходят убийства, — будто разглашая секретную информацию, довольно объявила нецивилизованная взрослая женщина, которая пользовалась телевизором вместо зеркала и верила, что газета — это средство для уничтожения тараканов.

Стоит ли мне говорить, что до неё уж слишком поздно всё доходит?

— Тебе тоже следует соблюдать осторожность, если заговоришь с человеком, в руках у которого будет опасный предмет.

— Сенсей, вы никогда не состояли в школьном совете?

— Я вечно входила в комитет по уборке.

Чего?..

Ну ладно. Пора взять себя в руки.

— Итак, кто же нас подозревает?

— Так могут поступать только детективы или полиция, верно? Такие психопаты, которые во время приятной беседы с человеком могут думать «точно, он убийца».

— Да уж. Ну, и кто из них верит в такую невероятную ложь?

— Диванный полицейский.

Это же просто невыполнение служебных обязанностей!

— Вы подружились с полицейским?

Она же ведь ругала их на чём свет стоит, когда получила штраф за превышение скорости.

— Не задавал бы ты глупых вопросов безумной убийце-психометристу[7]. Я быстро всё схватываю.

Что вообще несёт эта лгунья?

А сенсей абсолютно спокойно продолжила:

— Моя одноклассница из старшей школы пошла в следователи, причём не сукэбан[8]. Она меня о многом расспрашивала. Она довольно странная, ещё в начальной школе писала, что мечтает стать детективом.

Сенсей говорила без интереса, не погружаясь в воспоминания. Возможно, для неё воспоминания о старшей школе казались такими же свежими, как и о вчерашнем ужине. Комментировать фактор возраста я не буду.

— Она говорила, что подозревает вас только она сама, но всё же вы теперь числитесь в кандидатах на подозреваемые.

Кандидаты в подозреваемые, да? Чувствуется скрытый смысл.

Я устало вздохнул и притворился спокойным.

— Видимо, расследование совсем в тупик зашло, раз кто-то подозревает таких добропорядочных и незначительных людей из нижней части среднего класса, как мы.

— Есть более чем достаточно причин подозревать тебя. Люди, затронутые преступлением в прошлом, с большей вероятностью сами совершают преступления. Ты хорошо ладишь с врачом-психиатром. Тебе никто не доверяет. Ты присматриваешь за живым уголком в школе. Впрочем, одно из этого ложь.

Действительно ли только одно? И вообще, как она может так хорошо меня имитировать?

— Хотя, с моей точки зрения, подозрений Мисоно не избежать.

— В чём вообще можно подозревать настолько чистую, легкомысленную, инфантильную и медленно бегающую девушку как Маю?

— Ты принижаешь её для того, чтобы защитить? Ну так вот, моя знакомая говорила, что хочет поговорить с вами лично.

— Случайно не в комнате для допросов?

— Ну, или в тюремной камере.

Мне подумалось, что несмешная шутка — это и не шутка вовсе, а просто факт.

— Я бы предпочёл не встречаться с ней ни в личном, ни в официальном порядке.

Впрочем, это тонкая ложь.

— Это решать тебе, поэтому ты, разумеется, можешь отказаться. Но она довольно интересный человек, чуть-чуть похожа на тебя, — проговорила сенсей и спокойно улыбнулась.

У человека, который хоть немного похож на меня… наверняка злобный характер.

— Но разница между вами в том, что ты просто лжец, а она вплетает в свою болтовню и правду, и ложь.

— Хо-хо…

Уже готов сделать ставку — у неё точно злобный характер.

Я встал со стула как раз в тот момент, когда музыка и вопли певца достигли кульминации. Затем, во внезапном порыве, я указал рукой на аудио-систему и резко спросил:

— Вам на это не жалуются?

Сенсей беззаботно ответила:

— Не особенно. Дэт-метал очень популярен у старушек.

Популярен — это, конечно, хорошо, но, мне кажется, несколько неправильно совмещать старушек со словом «death».

— Я ставлю музыку по запросу пациентов, и метал — неожиданно популярный выбор. Ну а когда запросов нет, я либо выключаю её, либо ставлю по своему вкусу.

— Вот оно как. А меня вы и не спрашивали. Ни разу. Мне пора идти, меня ждёт свидание.

— Хм, неплохо. Махнёмся выходными?

— Ни за что, — твёрдо отказал я.

Не собираюсь жить, просиживая дни в манга-кафе.

Поклонившись глубже обычного, я быстро пошёл спиной вперёд. Повернув голову из опасения, что могу обо что-то запнуться, я быстро дошёл до выхода. И только коснувшись двери, я остановился.

— Сенсей?

— А?..

— Я однажды убил человека.

Ответа не было некоторое время. Возможно, она меня не расслышала. Так даже и лучше. Я повернул ручку и открыл дверь.

А затем, когда я уже почти вышел в коридор…

— Скажу только одно — чушь.

Не став отвечать, что она права, я вышел из комнаты.

В коридоре, на стульях для пациентов, в очереди восседала дэт-метал бабушка с посиневшим от недостатка кислорода лицом, тихо подпевающая текущей из кабинета музыке. Если бы она представилась призраком, я бы, наверное, поверил.

А Маю, ловко свернувшись в калачик на стуле, спала, не ощущая ничего вокруг.Получив лекарства, я вернулся домой с Маю на спине.

Затем я долго сидел рядом с ней, тщательно обдумывая ложь, которую скажу ей, когда она проснётся.

Девятая жертва: Задумчивое убийство

Убийство, если и можно его полноценно с чем-то сравнить, напоминает экскурсию. Ещё можно сказать «путешествие». В любом случае, прежде чем оно воплотится на практике, этап подготовки и планирование заставляют сердце трепетать. К добру то или к худу. Именно поэтому перед собственно действием я мечтаю, воображаю разные сущности и стараюсь расширить сознание до самых мелких деталей. Ну а когда наступает время привести всё в исполнение, я доверяю себя подсознанию. Потому что так надёжнее. Да, надёжнее. Поскольку люди в своём поведении придерживаются устойчивых, повторяющихся шаблонов, стремление к надёжности можно назвать неизбежностью. И в особенности это верно при повторении дел, связанных с большим риском. Например, покупка нелегальных товаров. Например, кража из магазина. Например, убийство. И я тоже не исключение. Я желаю надёжности. И для этого я желаю заполучить себе товарища. Я жажду товарища. Такого, для кого убийство стоит в одном ряду с дыханием и морганием. Я ищу его много лет. Ищу в этом захолустье. Ищу, не имея возможности повысить голос в этом лишённом выбора человеческом обществе. И, разумеется, такой человек ни разу не появился передо мной. Я выбираю не того, кто смог бы убить ненавистного человека, если бы ему дали в руки пистолет и сказали бы, что его ни в чём не обвинят. Мне нужен тот, кто не откажется от убийства, даже если перед его глазами встанет виселица, или наоборот — тот, кто, повинуясь капризу, отпустит своего самого ненавистного врага, то есть тот, кто следует некому внутреннему закону. Человек, который несёт на себе груз чрезмерных эмоций. Я всей душой желаю встретиться с таким человеком, поговорить с ним, а может быть, и того, чтобы мы убили друг друга из-за какой-нибудь мелочи — но в любом случае я желаю любого взаимодействия с ним. Вот поэтому я изменил методику поиска, когда прибыл сюда. Я совершил убийство. Я надеялся, что подобные мне слетятся сюда стаей, как мотыльки на огонь. В результате я низведён до поставщика материалов для новостных агентств. Я ничем не отличаюсь от собаки, ходящей на двух ногах, или от выброшенного на берег кита. Если хотите презирать меня, как зверя — пожалуйста, наслаждайтесь. Я устрою шоу из хождения на двух ногах и буду валяться на песке пляжа. К сожалению, поблизости нет моря. Но зато течёт даже слишком много рек. Теперь давайте вернёмся к главной теме. Меня пугает смех стоящего рядом мужчины, который читает эротический журнал. Ещё раз к главной теме. Проще говоря, на столь ужасающем фоне я своим непродуктивным поступком делаю ставку на шанс взрастить связь с другим человеком. Интересно, где мой предел по времени? Судя по тупику, в которой зашло полицейское расследование, мне кажется, что я могу быть спокоен так же, как если бы в трёхминутном матче не прошло ещё и первой минуты. Ну что, найдёт ли меня чудесная судьба, прежде чем наступит конец? Размышляя обо всём этом в магазинчике, куда я непринуждённо пришёл после того, как закончил с убийством, я вернул недочитанный журнал на полку и направился к только что заполненной свежими бенто стойке.

Примечания переводчика:

1. Вся фраза о буклете-самолётике и промахе - отсылка к телешоу Discovery of the World's mysteries. Её произносил ведущий шоу Кусано-сан, когда участники ошибались с ответом на вопрос.

2. Город на Кюсю. Название буквально переводится как "северное Кюсю"

3. Синтоистский храм, построенный на могиле поэта, политика и учёного Сугавара-но Митидзанэ.

4. Посттравматическое стрессовое расстройство. Оно же - вьетнамский синдром.

5. Завуалированный Диснейленд

6. Отсылка к новелле Маидзё Отаро "Love Love Love You I Love You!

7. Отсылка к сразу двум психологическим мангам: "Психометрист Эйдзи" и "Mind Assassin".

8. Сукэбан - лидер женской банды. А вся фраза целиком - отсылка к старой манге "Sukeban deka" (Сукэбан-следователь), где главная-героиня-сукэбан была вынуждена бороться с преступностью.