Автор
Другие имена
Б. Суарес Линч
Онорио Бустос Домек
Хавьер Миранда/ Мартин Сакастру
Адольфо Биой Касарес
Страна: Аргентина
Родился: 15 сентября 1914 г.
Умер: 8 марта 1999 г.
Псевдонимы:
Онорио Бустос Домек (Honorio Bustos Domecq)
Б. Суарес Линч (B. Súarez Lynch)
Хавьер Миранда (Javier Miranda)
Мартин Сакастру (Martin Sacastru)
Все-таки Аргентина дала литературе ХХ века трех классиков, а не двух. Хулио Кортасар, Хорхе Луис Борхес — и Адольфо Биой Касарес, чьи произведения уже давно вышли в русском переводе.
Первый ход в своих произведениях Биой Касарес делает аналогично двум своим соотечественникам — ставя под вопрос обыденность. “Нам интересно обнаружить щель в реальности, казавшейся столь монолитной”. Это похоже на мир сна, где все возможно (мотивировки Биой Касареса — всякие хитроумные машины или идея множественности параллельно существующих миров — выглядят как достаточно издевательские уступки обыденной логике). Блуждания по незнакомым городам. По брошенному на тропическом острове зданию — то ли музею, то ли гостинице, то ли бомбоубежищу. Прячась от призраков и влюбляясь в них, пытаясь втиснуться в их призрачный мир. А через пригородные заросли можно неведомым образом попасть в удаленный на четыреста километров город в другой стране — где на мгновение откроется дверца к счастливой жизни и куда не дадут попасть вновь сначала тюки с товаром, а потом страх.
С другой стороны, многое в Аргентине Биой Касареса знакомо до боли. Банды громил — “Беда в том, что они не нуждаются в разумных доводах. Им хватает тех, которые у них есть”. Людей убивают на улицах — а министерство сообщает о том, что “ситуация полностью контролируется, если не считать отдельных случаев”. Абсолютный произвол военного лагеря (рассказ “Напрямик”), живущие вокруг которого делятся на фанатиков, выдающих полиции из убеждения, и мирных жителей, выдающих полиции из страха. И расползание страха в разговорах, что такой-то продался, в чувстве, что за деревом на улице — засада. Это мир абсурда, часто сопоставимый с Кафкой. Все окружающие вдруг объявляют человеку, что он — это не он; друзья говорят, что впервые видят такого; в его доме живет кто-то другой. А когда человек уже отчаялся что-то доказать, его признают за него самого — но вместе с этим возлагают и вину за не совершенные им поступки.
При том, что герои Биой Касареса — люди, обычно не слишком думающие, коммивояжер, пенсионер, пилот, не кортасаровские рефлектирующие интеллектуалы. Тем жестче их столкновение с абсурдом. Тем отчаяннее их попытки жить после катастрофы как ни в чем не бывало. Неравномерность течения времени ими тоже используется — например, в попытке уцепиться за прошлое. За женщину, похожую на ветреную возлюбленную, за кошку, похожую на кошку возлюбленной (тем более что кошка похожа точнее). Или — отец, стремящийся догнать автомобиль с девушкой, похожей на его погибшую дочь. Или пастор-фанатик, в попытке остановить время заставивший домашних соблюдать раз навсегда установленный распорядок в доме — так что прикосновение постороннего, случайно сбивающего этот порядок, несет смерть. И как апофеоз — изобретатель, записавший не только изображения и голоса людей, но также их запахи, осязания, а заодно и вещи вокруг, создавший бессмертный призрачный мир, вновь и вновь повторяющийся, как мелодия на пластинке.
Может быть, это “доказательство от противного” того, что жизнь есть изменение и неожиданность, а не фиксированный облик? Не близок ли к тем призракам постмодерн с идеей “ничего нового”? И не соотносим ли пожелавший остаться с призраками герой “Изобретения Мореля” с литератором, жертвующим жизнью ради призрачного бессмертия? Биой Касарес избегает досказывания. Что вторглось в налаженную жизнь дона Николаса Веролы, лишив его жены, обернув шутку против шутника — ягуар (уже сорок лет не появлявшийся в окрестностях селения)? Местный донжуан Бруно (давно умерший)? И когда доктор Фауст обдумывает лазейку: “снова родиться, дожить до той страшной минуты, когда он продал душу Мефистофелю, снова продать ее и, когда наконец наступит эта ночь, вновь бежать назад, к началу всего”, он не может решить, станет это замыкание жизни покоем или адом.
Может быть, Биой Касарес порой тяготится абсурдом и сворачивает к более спокойным историям (например, воссоздавая наивное восприятие деревенского парня, впервые попавшего в город и ввязавшегося по глупости в темные дела). Не случайно Кортасар вспоминает Биой Касареса в начале одной своей не слишком характерной описательностью и биографичностью новеллы (“Дневниковые записи для рассказа”), и это упоминание при всей почтительности и теплоте не чуждо иронии. Но действительно “время идет не всегда одинаково. Одна ночь может быть короче другой, в которой столько же часов. Кто мне не верит, пусть спросит у аптекаря из Росарио по фамилии Кориа. И это еще не все: иногда настоящее — стоит только зазеваться — смыкается с прошлым, а то и с будущим”. И Биой Касарес расскажет об этом лучше аптекаря из Росарио.
Случилось так, что Адольфо Биой Касарес поначалу предстал перед нами в роли литературного персонажа, полумифической личности, мелькающей на страницах книг. В таинственных рассказах Борхеса он подчас дает первый толчок развитию сюжета, его поступки непроизвольно становятся исходным звеном в длинной цепи ассоциаций: это он привозит из Лондона «странный кинжал с треугольным клинком и рукоятью в форме буквы — Н» («Человек на пороге»); это он находит именно тот экземпляр казалось бы обычной энциклопедии, на страницах которого, отсутствующих в других экземплярах, дается описание страны Укбар («Тлен, Укбар, Orbis Tertius»).
И эти ссылки — не просто литературная игра. Адольфо Биой Касарес широко известен в испаноязычных странах как один из ведущих прозаиков; имя его связано с литературой необычной, фантастической — многие критики считают Биоя Касареса основоположником научной фантастики в Аргентине. Человек глубоко образованный, неистощимый и занимательный рассказчик, великолепный стилист, ироничный и остроумный, он давно уже пользуется заслуженным признанием; его книги переведены на многие языки, отмечены национальными и международными премиями, по его рассказам сняты кино- и телефильмы.
Биография Адольфо Биоя Касареса небогата внешними событиями. Он родился в 1914 году в Буэнос-Айресе, детство провел попеременно в городе и в усадьбе, принадлежавшей его родителям, учился на юридическом и на философско-филологическом факультетах. Биой Касарес рано увлекся книгами и рано начал писать; ребенком он подражал любимым авторам, бесхитростно списывая у них целые страницы, а подростком стал сочинять фантастические и детективные истории и первую книгу, под знаменательным названием «Пролог», издал пятнадцати лет от роду, в 1929 году. За этой книгой последовали другие, но, как говорит сам писатель, ни ему, ни его друзьям радости они не доставляли. Один из ранних сборников, вышедших в тридцатые годы, Биой Касарес назвал «Семнадцать выстрелов в будущее», давая понять, что в дальнейшем эти рассказы наверняка обернутся против их автора.
К началу тридцатых годов относится знакомство Адольфо Биоя Касареса с Борхесом; знакомство это переросло затем в тесную дружбу, связавшую и литературные судьбы обоих. В 1936 году они вместе начинают выпускать журнал «Дестьемпо», просуществовавший, впрочем, очень недолго. Вместе на протяжении всей жизни они с удовольствием составляют различные антологии — как, например, «Антология фантастической литературы» (1940), «Короткие и необычайные рассказы» (1956), «Книга небес и ада» (1960), где собраны философские притчи, короткие истории и афоризмы о рае и аде писателей разных стран и разных эпох; вместе публикуют библиотеку детективных романов, комментированные издания испанских и английских классиков, выпускают том поэзии гаучо, пишут киносценарии и создают забавный литературный миф — писателя Онорио Бустоса Домека, от имени которого они издали несколько книг, в том числе сборник детективных рассказов «Шесть проблем для дона Исидро Пароди» и собрание велеречивых хвалебных отзывов на произведения несуществующих писателей, художников, скульпторов, архитекторов, где саркастически высмеяли буржуазные эстетические каноны шестидесятых годов. Нередко в этих изданиях участвовала и жена Биоя Касареса, писательница Сильвина Окампо.
Давая интервью, Биой Касарес неохотно говорит о содержании своих книг, об их героях, он предпочитает рассказывать о том, как он пишет, делится мыслями о писательском труде. Видишь, что для него это процесс глубоко осознанный, трудоемкий и необходимый. Исследовательница его творчества Офелия Ковасси справедливо замечает, что литература для Биоя Касареса — это гносеология, применяющая почти научные методы, и сам писатель часто подчеркивает, что в литературе существуют свои законы: «Писать — значит непрерывно открывать эти законы или терпеть поражение... Работа писателя — это задача, которую решаешь, отчасти применяя общие, уже установленные законы, отчасти — законы особые, которые тебе предстоит открыть и принять». Он говорит, что никогда не испытывает мук, сидя перед белой страницей; у него всегда есть больше тем, чем написанных рассказов. Но написать хороший рассказ — длительный и тяжелый труд. «Писать — значит сделать плохой черновик, а потом править его, пока не прояснишь, что же думаешь на самом деле (...) Фраза может быть великолепной, но если она не выражает идею, не передает истину, приходится отказываться от нее; надо уметь отказываться — но порой как же это больно».
Родился: 15 сентября 1914 г.
Умер: 8 марта 1999 г.
Псевдонимы:
Онорио Бустос Домек (Honorio Bustos Domecq)
Б. Суарес Линч (B. Súarez Lynch)
Хавьер Миранда (Javier Miranda)
Мартин Сакастру (Martin Sacastru)
Все-таки Аргентина дала литературе ХХ века трех классиков, а не двух. Хулио Кортасар, Хорхе Луис Борхес — и Адольфо Биой Касарес, чьи произведения уже давно вышли в русском переводе.
Первый ход в своих произведениях Биой Касарес делает аналогично двум своим соотечественникам — ставя под вопрос обыденность. “Нам интересно обнаружить щель в реальности, казавшейся столь монолитной”. Это похоже на мир сна, где все возможно (мотивировки Биой Касареса — всякие хитроумные машины или идея множественности параллельно существующих миров — выглядят как достаточно издевательские уступки обыденной логике). Блуждания по незнакомым городам. По брошенному на тропическом острове зданию — то ли музею, то ли гостинице, то ли бомбоубежищу. Прячась от призраков и влюбляясь в них, пытаясь втиснуться в их призрачный мир. А через пригородные заросли можно неведомым образом попасть в удаленный на четыреста километров город в другой стране — где на мгновение откроется дверца к счастливой жизни и куда не дадут попасть вновь сначала тюки с товаром, а потом страх.
С другой стороны, многое в Аргентине Биой Касареса знакомо до боли. Банды громил — “Беда в том, что они не нуждаются в разумных доводах. Им хватает тех, которые у них есть”. Людей убивают на улицах — а министерство сообщает о том, что “ситуация полностью контролируется, если не считать отдельных случаев”. Абсолютный произвол военного лагеря (рассказ “Напрямик”), живущие вокруг которого делятся на фанатиков, выдающих полиции из убеждения, и мирных жителей, выдающих полиции из страха. И расползание страха в разговорах, что такой-то продался, в чувстве, что за деревом на улице — засада. Это мир абсурда, часто сопоставимый с Кафкой. Все окружающие вдруг объявляют человеку, что он — это не он; друзья говорят, что впервые видят такого; в его доме живет кто-то другой. А когда человек уже отчаялся что-то доказать, его признают за него самого — но вместе с этим возлагают и вину за не совершенные им поступки.
При том, что герои Биой Касареса — люди, обычно не слишком думающие, коммивояжер, пенсионер, пилот, не кортасаровские рефлектирующие интеллектуалы. Тем жестче их столкновение с абсурдом. Тем отчаяннее их попытки жить после катастрофы как ни в чем не бывало. Неравномерность течения времени ими тоже используется — например, в попытке уцепиться за прошлое. За женщину, похожую на ветреную возлюбленную, за кошку, похожую на кошку возлюбленной (тем более что кошка похожа точнее). Или — отец, стремящийся догнать автомобиль с девушкой, похожей на его погибшую дочь. Или пастор-фанатик, в попытке остановить время заставивший домашних соблюдать раз навсегда установленный распорядок в доме — так что прикосновение постороннего, случайно сбивающего этот порядок, несет смерть. И как апофеоз — изобретатель, записавший не только изображения и голоса людей, но также их запахи, осязания, а заодно и вещи вокруг, создавший бессмертный призрачный мир, вновь и вновь повторяющийся, как мелодия на пластинке.
Может быть, это “доказательство от противного” того, что жизнь есть изменение и неожиданность, а не фиксированный облик? Не близок ли к тем призракам постмодерн с идеей “ничего нового”? И не соотносим ли пожелавший остаться с призраками герой “Изобретения Мореля” с литератором, жертвующим жизнью ради призрачного бессмертия? Биой Касарес избегает досказывания. Что вторглось в налаженную жизнь дона Николаса Веролы, лишив его жены, обернув шутку против шутника — ягуар (уже сорок лет не появлявшийся в окрестностях селения)? Местный донжуан Бруно (давно умерший)? И когда доктор Фауст обдумывает лазейку: “снова родиться, дожить до той страшной минуты, когда он продал душу Мефистофелю, снова продать ее и, когда наконец наступит эта ночь, вновь бежать назад, к началу всего”, он не может решить, станет это замыкание жизни покоем или адом.
Может быть, Биой Касарес порой тяготится абсурдом и сворачивает к более спокойным историям (например, воссоздавая наивное восприятие деревенского парня, впервые попавшего в город и ввязавшегося по глупости в темные дела). Не случайно Кортасар вспоминает Биой Касареса в начале одной своей не слишком характерной описательностью и биографичностью новеллы (“Дневниковые записи для рассказа”), и это упоминание при всей почтительности и теплоте не чуждо иронии. Но действительно “время идет не всегда одинаково. Одна ночь может быть короче другой, в которой столько же часов. Кто мне не верит, пусть спросит у аптекаря из Росарио по фамилии Кориа. И это еще не все: иногда настоящее — стоит только зазеваться — смыкается с прошлым, а то и с будущим”. И Биой Касарес расскажет об этом лучше аптекаря из Росарио.
Случилось так, что Адольфо Биой Касарес поначалу предстал перед нами в роли литературного персонажа, полумифической личности, мелькающей на страницах книг. В таинственных рассказах Борхеса он подчас дает первый толчок развитию сюжета, его поступки непроизвольно становятся исходным звеном в длинной цепи ассоциаций: это он привозит из Лондона «странный кинжал с треугольным клинком и рукоятью в форме буквы — Н» («Человек на пороге»); это он находит именно тот экземпляр казалось бы обычной энциклопедии, на страницах которого, отсутствующих в других экземплярах, дается описание страны Укбар («Тлен, Укбар, Orbis Tertius»).
И эти ссылки — не просто литературная игра. Адольфо Биой Касарес широко известен в испаноязычных странах как один из ведущих прозаиков; имя его связано с литературой необычной, фантастической — многие критики считают Биоя Касареса основоположником научной фантастики в Аргентине. Человек глубоко образованный, неистощимый и занимательный рассказчик, великолепный стилист, ироничный и остроумный, он давно уже пользуется заслуженным признанием; его книги переведены на многие языки, отмечены национальными и международными премиями, по его рассказам сняты кино- и телефильмы.
Биография Адольфо Биоя Касареса небогата внешними событиями. Он родился в 1914 году в Буэнос-Айресе, детство провел попеременно в городе и в усадьбе, принадлежавшей его родителям, учился на юридическом и на философско-филологическом факультетах. Биой Касарес рано увлекся книгами и рано начал писать; ребенком он подражал любимым авторам, бесхитростно списывая у них целые страницы, а подростком стал сочинять фантастические и детективные истории и первую книгу, под знаменательным названием «Пролог», издал пятнадцати лет от роду, в 1929 году. За этой книгой последовали другие, но, как говорит сам писатель, ни ему, ни его друзьям радости они не доставляли. Один из ранних сборников, вышедших в тридцатые годы, Биой Касарес назвал «Семнадцать выстрелов в будущее», давая понять, что в дальнейшем эти рассказы наверняка обернутся против их автора.
К началу тридцатых годов относится знакомство Адольфо Биоя Касареса с Борхесом; знакомство это переросло затем в тесную дружбу, связавшую и литературные судьбы обоих. В 1936 году они вместе начинают выпускать журнал «Дестьемпо», просуществовавший, впрочем, очень недолго. Вместе на протяжении всей жизни они с удовольствием составляют различные антологии — как, например, «Антология фантастической литературы» (1940), «Короткие и необычайные рассказы» (1956), «Книга небес и ада» (1960), где собраны философские притчи, короткие истории и афоризмы о рае и аде писателей разных стран и разных эпох; вместе публикуют библиотеку детективных романов, комментированные издания испанских и английских классиков, выпускают том поэзии гаучо, пишут киносценарии и создают забавный литературный миф — писателя Онорио Бустоса Домека, от имени которого они издали несколько книг, в том числе сборник детективных рассказов «Шесть проблем для дона Исидро Пароди» и собрание велеречивых хвалебных отзывов на произведения несуществующих писателей, художников, скульпторов, архитекторов, где саркастически высмеяли буржуазные эстетические каноны шестидесятых годов. Нередко в этих изданиях участвовала и жена Биоя Касареса, писательница Сильвина Окампо.
Давая интервью, Биой Касарес неохотно говорит о содержании своих книг, об их героях, он предпочитает рассказывать о том, как он пишет, делится мыслями о писательском труде. Видишь, что для него это процесс глубоко осознанный, трудоемкий и необходимый. Исследовательница его творчества Офелия Ковасси справедливо замечает, что литература для Биоя Касареса — это гносеология, применяющая почти научные методы, и сам писатель часто подчеркивает, что в литературе существуют свои законы: «Писать — значит непрерывно открывать эти законы или терпеть поражение... Работа писателя — это задача, которую решаешь, отчасти применяя общие, уже установленные законы, отчасти — законы особые, которые тебе предстоит открыть и принять». Он говорит, что никогда не испытывает мук, сидя перед белой страницей; у него всегда есть больше тем, чем написанных рассказов. Но написать хороший рассказ — длительный и тяжелый труд. «Писать — значит сделать плохой черновик, а потом править его, пока не прояснишь, что же думаешь на самом деле (...) Фраза может быть великолепной, но если она не выражает идею, не передает истину, приходится отказываться от нее; надо уметь отказываться — но порой как же это больно».
