Автор Дина Ильинична Рубина

Современный прозаик, автор популярных романов, лауреат и финалист множества литературных премий.

Один из наиболее ярких русских прозаиков она родилась 19 сентября 1953 года в Ташкенте, куда ее мать эвакуировалась еще во время войны. Там же Дина, получившая свое имя в честь американской актрисы Дины Дурбин, окончила сначала музыкальную школу при ташкентской консерватории, а потом в 1977 году и саму консерваторию.

Воспоминания о родном городе и жизни в нем в дальнейшем легли в основу романа  «На солнечной стороне улицы». Первый же рассказ писательницы «Беспокойная натура», созданный ею в 16 лет, попал на страницы журнала «Юность». В 1977 году вышла ее повесть «Когда же пойдет снег?..», которая принесла писательнице литературную известность, а также звание самого молодого члена Союза писателей УзССР (Дине тогда было всего 24 года).

Позже писательница переехала в Москву, откуда уже в 1990 году эмигрировала в Израиль. Там она занимала должность литературного редактора в литературном приложении одной из русскоязычных газет, а также продолжила литературную деятельность. 
Дина Рубина о первых годах в Израиле:  "Было, само собой, нелегко. И срывы были, и отчаяние, и эйфория – все своим чередом. Сейчас так много написано об эмиграции и о стрессе, который она с собой несет – даже самая благополучная эмиграция. А у нас она была очень сложной: писатель и художник в стране иного языка и иных традиций, да крошечная дочь, да подросток-сын… И ничего в карманах: все, что было нажито, мы оставили в России. Я много раз писала об этом. Иногда даже не верится, что это происходило с нами. И тут речь не о том, чтобы «прощать друг другу» – у нас как-то с самого начала семейной жизни не стоял вопрос о чьей-то вине в самых разных ситуациях… Просто, мы сразу почувствовали, что только прижавшись друг к другу, сможем выстоять." 

Перу автора принадлежат такие романы, как «Почерк Леонардо», «Белая голубка Кордовы», «Синдром Петрушки» и многие другие. В своих произведениях она описывает реальные факты из собственной биографии, семейные предания, а также известные исторические события, которые преломляются в судьбах героев, с помощью блестящих образов и манеры изложения превращая повседневную жизнь в практически магические истории. Трилогия  «Русская канарейка» вошла в шорт-лист премии «Большая книга» 2015 года.

О совместной работе с мужем (Борисом Карафеловым):  "Мы никогда не работали «совместно». Кроме того, что совместная работа даже в одном виде искусства – вещь чрезвычайно редкая (успешных соавторов можно пересчитать по пальцам), нельзя забывать, что мы с Борисом работаем в разных видах творчества. Это – разные материалы, разный взгляд на предметы и образы, и разное «нутро» художника. Те немногие мои книги, где встречаются рисунки Бориса или репродукции его картин, это вовсе не «совместные проекты». Скорее, это реакция Бориса на какие-то мои уже написанные тексты. Кроме всего, он как художник настолько самодостаточен, что в творчестве вполне может обходиться без подпорок в виде моих идей или текстов. Это я, наоборот, ищу у него какие-то параллели со мной. Так, лет семь назад у нас вышла книга «Холодная весна в Провансе», в которой есть 16 работ Бориса – масло, акварели, гуашь… Но случилось это «слияние» потому, что я решила собрать под одной обложкой творческий результат наших совместных путешествий. Так и книга «Окна» получилась. " (из интервью для телеканала Домашний)

Семья и личная жизнь

Замужем во втором браке за художником иллюстратором Борисом Карафеловым ( Пара познакомилась во время съемок фильма «Наш внук работает в милиции», после свадьбы в 1984 году, переехали в Москву).
 Двое детей: старший сын — Дмитрий (родился 1976 году) и дочь - Ева Гасснер (родилась в 1986 году). 

Дина Рубина о доме, родителях и семье:

"В Ташкент родители попали каждый своим путем. Мать — с волной эвакуации, явилась девчонкой семнадцати лет, бросилась поступать в университет, (страшно любила литературу). В приемной комиссии ее спросили строго — "Вы на филологический или на исторический?" Она закончила украинскую школу, слово "филологический" слышала впервые, спросить — что это значит — стеснялась, так и поступила на исторический. Ночью работала охранником на оружейном заводе, днем спала на лекциях, которые читали блестящие профессора московского и ленинградского университетов, эвакуированных в Ташкент. Зимы те военные были чудовищно морозными. Картонные подметки туфель привязывались веревками. От голода студенты спасались орехами — стакан стоил какие-то копейки. Тогда еще не знали, что они страшно калорийны. Кроме того, в студенческой столовой давали затируху. И студенты и профессора носили в портфелях оловянные миски и ложки… Однажды моя восемнадцатилетняя мать случайно поменялась портфелями (одинаковыми, клеенчатыми) со знаменитым московским профессором, который читал курс средних веков по собственному учебнику. Обмирая от стыда, она подошла к учителю и сказала: "Профессор, вы случайно взяли мой портфель и мне ужасно стыдно: если вы его откроете, то обнаружите, что в нем нет ничего, кроме миски и ложки для затирухи". Профессор сказал на это: "если бы вы открыли мой, то увидели бы то же самое."…

Отец родом из Харькова — вернулся с войны молоденьким лейтенантом — в Ташкент, к эвакуированным родителям. Поступил в художественное училище, где историю преподавала его сверстница — очень красивая, смешливая девушка… Так встретились мои родители.

У того и другого в семьях есть легенды, вполне литературные. Из одной легенды я уже состряпала "путевые записки" — "Воскресная месса в Толедо", которые были опубликованы во 2-м номере "Дружбы народов" и вошли в книгу, вышедшую в издательстве "Вагриус". А "цыганская" легенда материнской родни еще ждет своего часа. Написать в двух словах не получается. Уж больно романтична.

Полагаю, что на отрезке — до и после революции — мои предки занимались ровно тем, чем занимались сотни тысяч украинских евреев: немножко торговали, немножко учились, немножко учили других. Прадед по матери был человеком религиозным, уважаемым и — судя по некоторым его высказываниям, которые до сих пор цитируются в семье — необычайно остроумным. Прадед по отцу — варшавским извозчиком, человеком необузданной ярости, от чего дед в четырнадцатилетнем возрасте бежал из дома и никогда не вспоминал о своей семье. От этого, не слишком далекого, предка — вспыльчивость и умение портить отношения с людьми.

Детство мое, равно как и юность, и молодость, да и вся последующая жизнь — в домашней тесноте, буквальной: маленькие квартирки, где у растущего человека нет своего угла. Одна из комнат обязательно — мастерская, — ибо сначала отцовские холсты расставлены по всем углам, потом — мужнины. Про все это я писала в повести "Камера наезжает!" Итак, теснота физическая, бытовая, а также теснота обстоятельств, постоянно давящая… Ну, и занятия музыкой по нескольку часов в день — специальная музыкальная школа при консерватории…в общем, было о чем писать."

"Брак очень сложный организм. Считается, что в этом могут помочь какие-нибудь семейные психологи. И я бы даже в это поверила, если б не бывала свидетелем распада браков у этих самых психологов. Давайте, наконец, посчитаем брак великой тайной за семью печатями, и не станем искать в нем залогов и предлогов. Просто будем любоваться удачными парами и сокрушаться при сломах и распаде."

Как устроен ваш быт? Сами ведете дом или у вас есть помощница?

"Помощница есть, приходит раз в неделю, очень симпатичный человек. Но я и убираю, и готовлю, делаю все, что положено делать жене и матери семейства. Я вообще семижильная, и по характеру люблю порядок, устойчивый и надежный быт, люблю свои многолетние привычки, раздражаюсь, когда чашку ставят не на то место, или кто-нибудь садится на мой стул… совсем как тот мишка из сказки…"
"Это дом, привычки, семейный уклад. Я чрезвычайно консервативна в вопросах семьи – это фамильное. Но если вы имеете в виду – могу ли я, вместо того, чтобы обед приготовить, купить и сварить пельмени и сочту ли это вселенской катастрофой? Могу и не сочту." (из интервью для телеканала Домашний) 

Фрагмент интервью в Нью-Йорке с Виктором Топаллером (6 апреля 2010 года)

Виктор Топаллер (далее — ВТ): Добрый вечер, дорогие друзья! Вот и прошла еще одна неделя, и мы с вами долго встречаемся. Сегодня долгой преамбулы перед представлением гостьи не будет. Потому что у меня, вернее — у вас, в гостях женщина, которую не только я очень нежно люблю, но и многие из вас, смею утверждать, очень хорошо знают и очень любят — Дина Рубина. Диночка, добрый вечер.

Дина Рубина (далее — ДР): Добрый вечер!

ВТ: Как ты считаешь, тебя с годами стали больше любить читатели или меньше?

ДР: Меня с годами, вообще, стали любить больше, потому что я сильно поправилась. Но судя по тому, что я где-то постоянно, как вечный жид, выступаю…

ВТ: Сколько ты уже, кстати, мотаешься по Америке?

ДР: Полтора месяца я отмотала по Америке, причем использовала, по-моему, весь транспорт, который существует, мне кажется, на земле, кроме батискафа и гужевого транспорта.

ВТ: А что ты делаешь? Деньгу зашибаешь?

ДР: Я выступаю, в том числе и деньгу. И вообще, как-то так, рекламирую свой новый роман.

ВТ: Дин, извини, пожалуйста, я тебя перебью. Скажи, а зачем ты рекламируешь свой роман? Я вот знаю — не потому, что я хочу тебе приятное сказать — что твои книжки улетают как горячие пирожки. У тебя все в порядке с тиражами. Тебе мало? Тебе хочется еще больше? Нет предела совершенству?

ДР: Ты знаешь, мне кажется, это инерция — я привыкла выступать. Я привыкла, что я раз в два года появляюсь в Америке, что я выступаю. Это моя публика, это мой допинг, кстати, тоже — потому что это общение с человеком, с людьми, которые читают мои книги.

ВТ: Обратная связь такая?

ДР: Это обратная связь. Я просто хочу рассказать, что, конечно, уже совершенно обалдела от этой обратной связи, потому что отмотала очень много выступлений. Сегодня утром я слышу сквозь сон, что звонит телефон. Трубку взял наш друг, у которого мы остановились — Юлий Китаевич — и говорит кому-то: «Хорошо, я передам. Я постараюсь ей передать.  Я не знаю, как это получится. Дина очень много ездила по Америке, стала говорить по-английски, и я ее не понимаю».

ВТ: Диночка, так сколько городов ты проехала?

ДР: 27!

ВТ: Обалдеть!

ДР: Да! Но это не мой рекорд. Мой рекорд — 40 за один раз.

ВТ: Мы договорились до того, что это, наверное, такая инерция существования, потому что тебе раскручивать свою книжку, чтобы ее больше покупали, по счастью, нет необходимости. В основном писатели встречаются с читателями, чтобы подписывать книжки, продавать, чтобы все рассказали, что эти книжки замечательные, пошли в магазин, купили. Слава Богу, можно еще пару тысяч допечатать. У тебя такой проблемы нет и необходимости.

ДР: У меня есть другая проблема, Виктор, о которой я умолчала сейчас. Дело в том, что я такой вечный жид, джентльмен в поисках сюжета, диалога, сценки, картинки. Я даже здесь уже насобирала за эту поездку. Например, история. Звонит моему организатору в Торонто звонит некий голос:

- Вот тут у вас «Дина Рубина» написано. Что это?

- Ну, это израильская писательница.

- Да, хорошо, но что это?

- Я же вам объясняю, это израильская писательница.

- Что она делает? Поет танцует?

- Послушайте, я же вам говорю, это израильская писательница. Она что-то расскажет, что прочтет.

- Хорошо, а сколько это стоит?

Ну, он называет цену билета:

- Что?! Но в это по крайней мере входит ужин?!

Понятно, что я не могу это не написать. У меня уже полна коробочка, полный блокнот записей.

ВТ: Хитрая еврейская женщина — одним махом семерых «убиваха». И немножко помогло тиражам, хотя это уже и не надо, и немножко обратная связь, потому что привыкла. И немножко заработала денег. И при этом сделала кучу наблюдений, которые напихала в последующие книжки. Замечательно!

ДР: Именно!

ВТ: Хорошо, разобрались с этим. Давайте теперь перейдем — ненадолго, потому что в основном это люди знают — к твоему невинному детству в городе Ташкенте. Скажи, пожалуйста, ты ведь в консерватории училась?

ДР: Вот так вот сразу, сразу на больную мозоль — наступить и наступить. Ну, во-первых, я закончила специальную музыкальную школу для одаренных, между прочим, детей — школу имени Успенского.  Дальше была консерватория.

ВТ: По классу чего?

ДР: Вот этого (показывает пальцами игру на клавишных).

ВТ: По классу клавиш!

ДР: Вот, кстати, тоже хорошее наблюдение за эту поездку. Моя приятельница, которая ведет культурную программу в доме для престарелых, в таком детском садике в Америке, обращает внимание на то, что некий Самуил всем мешает. Он давно «в полете», но он всем мешает — потому что он играет на фортепиано. Играет на столе, сильно стучит, совершенно всем мешает. И тогда человек, который там работает, решил эту проблему. Он нарисовал клавиши на мягком полотенце и ему, значит, подложил. Тот с возмущением отпихнул и опять барабанит по столу. И тогда моя приятельница говорит: «Самуил, тебе же положили играть!» Он говорит: «Ты что, совсем сумасшедшая? Здесь же октавы не хватает!»

ВТ: Ох ты, класс! А вот смотри, возвращаясь к писательству, ведь не придумаешь такую штуку? Такую штуку можно только подсмотреть!

ДР: Именно поэтому — котомку за спину и каждый год куда-нибудь.

ВТ: Ну так вот. Родители учили одаренную девочку, государство деньги тратило. Выяснили, что талантлива, и вместо того, чтобы тихо-спокойно ездить и бацать на рояле, кстати, между прочим, и вопросы не задавали бы дурацкие. Что она делает? На рояле играет!

ДР: Никто бы! Потому что, когда израильский чиновник спросил моего мужа, какая его профессия, и тот говорит: «Я художник». Ему отвечают: «Художник? Такой профессии нет!» И поэтому действительно. А так вот — на рояле все играют.

ВТ: Жалеешь иногда? Помнишь, у кого это стихи были «Уплывал не простивший мне рояль»?

ДР: Я не помни, чьи это были стихи, но надо сказать, что это не относительно меня. Поэтому вот это так и не простивший мне рояль я спустила с лестницы. У меня нет в доме инструмента. И те 17 лет моей жизни, которые отданы музыке, я не могу простить тому самому роялю, который уплыл от меня.

ВТ: То есть ты сразу поняла, что это не твое и твоим не будет никогда.

ДР: Я сразу поняла, что это не мое. Я с 15 лет публикуюсь в самом тиражном журнале «Юность». Я, в общем-то, всегда старалась вырваться из этого. Но как-то было в семье решено, что это кусок хлеба. Ты помнишь, все эти наши разговоры семейные: кусок хлеба, закончи сначала консерваторию, а там уже дальше… Когда мои пьесы уже пошли в Москве, мой папа сказал: «Бросай все! Ты писатель!»

ВТ: Сколько, ты же наверняка это знаешь, хотя считать со стороны может только литературовед или профессиональный критик — сколько книг вышло всего кругом-бегом? Включая и советские годы, и израильские.

ДР: Это надо подумать. Не смогу уже посчитать.

ВТ: Сколько всего книг. Я не имею в виду переиздания.

ДР: Написанных мною книг? Книг 10 — это чтобы совершенно не повторялось ни одно произведение в другой книге.

ВТ: Сколько лет ты в Израиле?

ДР: В Израиле я 16 лет. Барух Ашем, как говорят у нас.

ВТ: К чему веду, число книг, написанных в Израиле, уже перевалило число книг, написанных в России?

ДР: Давно. Давно! В России у меня вышло 4 книги, и как раз в «Советском писателе» вышла книга перед моим отъездом. Рукопись лежала 10 лет. И, как сейчас помню, я подарила Люсе Улицкой экземпляр этой книги. Там была повесть «На Верхней Масловке», по которой потом сняли фильм. И Люся мне позвонила на следующий день и сказала: «Знаешь, я читала ночью. Куда ты едешь? Кому все это нужно?» И тогда это была большая травма для меня. И я действительно думала, что это никому не нужно.

ВТ: Какая интересная ситуация сложилась. Я думаю, мало кого можно поставить здесь рядом с тобой. Что я имею в виду: русская писательница, у которой счастливо складывается здесь писательская судьба, и большая часть этой писательской судьбы прошла уже вне России.

ДР: Да, мне очень повезло, Виктор. И я думаю, что мне очень повезло чисто жанрово, я это повторяю во многих интервью. Я совпала по жанру с Израилем. Я пишу в жанре трагифарса, а та страна существует в жанре трагифарса. И наверняка у тебя есть что по поводу фарса спросить. Тут у нас недостатка нет — ни в трагедии, ни в фарсе.

ВТ: Я хочу тебе сказать, что касается жанра трагифарса, то тут и в России все в порядке.

ДР: Да, но, по-видимому, эмоционально и, я бы сказала, как-то импульсивно мне подошло здешнее существование, израильское.

Награды и звания

Член СП СССР (1979), междун. ПЕН-клуба, Союза русскоязычных писателей Израиля (1990). Член редколлегии ж-лов “Контрапункт” (США; с 1998), “Иерусалимский ж-л” (с 1999).

Премии Мин. культуры Узбекской ССР (1982), им. Арье Дульчина (Израиль, 1990), Сохнута, Союзарусскоязычных писателей Израиля (1995), сети книжных магазинов Франции (1996).