Онлайн чтение книги Ночной полёт
21 XXI

Робино меланхолически бродил по конторе. Жизнь компании приостановилась: ночное отправление почтового, обычно вылетающего в два часа, видимо, отменено, и самолёт вылетит только с рассветом. Служащие с хмурыми лицами ещё дежурили, но их дежурство было бесцельным. С северных аэропортов метеосводки ещё поступали с обычной регулярностью; но все эти слова о «ясном небе», о «полной луне» и «совершенном безветрии» вызывали теперь лишь представление о каком-то мёртвом царстве. Лунная, каменистая пустыня…

Перебирая без всякой цели папку с бумагами, над которыми трудился заведующий бюро, Робино вдруг обнаружил, что тот стоит прямо перед ним с нагло-почтительным видом — в ожидании, когда ему вернут наконец его папку. Казалось, он говорил: «Разумеется, как вам угодно, но всё же это мои бумаги…» Такое поведение подчиненного покоробило инспектора; но он не нашёлся что сказать и раздражённо протянул ему папку. Заведующий бюро вернулся на своё место с выражением величайшего благородства. «Мне следовало послать его ко всем чертям», — подумал Робино. И, сохраняя достоинство, он сделал несколько шагов по комнате, думая о драме. Эта драма повлечёт за собой опалу для Ривьера и всей его политики. Робино страдал и за Фабьена и за Ривьера.

Потом перед его глазами возник образ Ривьера, одиноко сидящего в своём кабинете, Ривьера, который сказал ему: «Старина…» Никогда ещё человек так не нуждался в поддержке. Робино от души пожалел Ривьера. Он перебирал в уме несколько туманных фраз, предназначенных для сочувствия и утешения. Его охватил порыв, показавшийся ему прекрасным. Робино тихонько постучал в дверь. Ответа не было. Не осмеливаясь нарушать тишину более громким стуком, он отворил дверь. Ривьер был в кабинете. Впервые Робино входил к Ривьеру не на цыпочках, а ступая почти на всю ступню, входил почти как друг; ему представлялось, что он сержант, который под пулями следует за раненым генералом, не отходит от него ни на шаг в часы разгрома и, как брат, идёт вместе с ним в изгнание. Казалось, Робино хотел сказать: «Что бы ни случилось, я всегда с вами».

Ривьер молчал и, наклонив голову, смотрел на свои руки. И Робино, стоя перед ним, не смел заговорить. Лев, хотя и поверженный, вселял в него робость. Инспектор подыскивал высокие слова, которые должны были выразить его стремление к самопожертвованию; но каждый раз, подымая глаза, он видел перед собой склонённую голову, седые волосы, горько — о, как горько! — сжатые губы. Наконец он решился:

— Господин директор…

Ривьер поднял голову и посмотрел на него. Он очнулся от задумчивости такой глубокой, вернулся из такой дали, что, вероятно, даже не заметил присутствия Робино. И никому никогда не узнать, какие видения прошли перед глазами Ривьера, что пришлось ему испытать в эти минуты и какая печаль охватила его сердце… Ривьер смотрел на Робино долгим взглядом, словно на живого свидетеля каких-то событий. Робино смутился. И чем дольше смотрел на него Ривьер, тем яснее обозначалась на его губах непостижимая для Робино ирония. Чем дольше смотрел на него Ривьер, тем больше краснел Робино. И Ривьеру всё больше казалось, что Робино с его трогательно добрыми и, к сожалению, необдуманными намерениями пришёл сюда живым свидетельством человеческой глупости.

Робино охватило сомнение. Сержант, генерал, град пуль — всё оказалось неуместным. Он не понимал, что происходит. Ривьер всё смотрел на него. И Робино невольно даже переменил позу, вытащил руку из левого кармана. Ривьер всё смотрел на него. Тогда, с чувством огромной неловкости, сам не зная почему, Робино произнёс:

— Я пришёл за распоряжениями.

Ривьер вынул часы и просто сказал:

— Два часа. Почтовый из Асунсьона приземлится в два десять… Прикажите дать отправление европейскому почтовому в два пятнадцать.

И Робино разнёс по конторе удивительную весть: ночные полёты не отменены. Он обратился к заведующему бюро:

— Принесите мне ту папку, я проверю её.

Когда заведующий бюро подошёл к нему, Робино сказал:

— Ждите.

И заведующий бюро ждал.