А разве можно человека эдак бросать? Он – каков ни есть – а всегда своей цены стоит…
Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь, а себя оправдываешь.
Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то не понимаете! Человека не уважаете, себя обижаете...
...Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними [за "необычными" людьми] этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее).
Увы, он и по-русски-то не умел объясняться порядочно (не зная, впрочем, никакого другого языка)...
Да ведь я ничьим мнением особенно не интересуюсь,(...) а потому отчего же и не побывать пошляком
Русские люди вообще широкие люди, Авдотья Романовна, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особенной гениальности.
Полагаю, что, как любому живому человеку, вам приходилось говорить неправду. Но это не делает вас лжецом.
Чем ближе победа, тем больше трудностей
... иногда слезы приносят облегчение.
Некоторые мгновения имеют привкус вечности.
Достаточно на одну секунду перестать верить — и мечта разобьётся на тысячу осколков.
Я советовал тебе перевернуть страницу с той женщиной, а не сжечь библиотеку с прошлым.
Время прошло так быстро, а шло так медленно...
Только глупцы никогда не меняют своего мнения.
Важно знать, не в каком городе или в какой части света находится другой, а какое место он занимает в твоём сердце.
Юмор — замечательный способ сладить с действительностью, когда она обрушивается вам на голову.
Гоните лишние мысли, так вы избежите многих разочарований!
Нет на свете ничего более совершенного, чем два любящих друг друга существа.
Достаточно крохотного зернышка надежды, чтобы засеять целое поле счастья.
- Я всегда сам был своим учителем, - хладнокровно ответил я. - И должен признаться, я всегда был своим самым любимым учеником.
Хотел бы я в эту минуту поверить во что-нибудь, кроме любви, но не могу.
Потому что все пережить нельзя, важно пережить главное, и это главное у каждого свое.
Если уж дружба не годится для того, чтобы делить с другом любой бред, то что она вообще такое, я спрашиваю?
Хотелось опустеть как перевернутый кувшин. Но я была переполнена как камень.
Может, это и делает нас теми, кто мы есть: различие между тем, какие мы внутри и какие мы снаружи.
Она умерла у меня на руках, повторяя: "Я не хочу умирать". Вот что такое смерть. Неважно, какая на солдатах форма. Неважно современное ли у них оружие. Я подумала, если бы все видели то, что видела я, мы бы никогда больше не воевали.
Я ощущала одиночество сильнее, чем если бы была одна.
Прости, что неспособен забыть все неважное и что неспособен все важное сохранить.
Его взгляд залатал дыру в самом центре моего существа.
Вы же тут все — кретины. А опасность грозит только умным людям.
Поскольку настоящего противника не существует, необходимо его придумать. А как показывает мировой опыт, самый страшный противник — это противник придуманный.
Особенно я ненавижу, когда вечностями швыряются. Братья навек. Вечная дружба. Навеки вместе. Вечная слава... Откуда они все это берут? Что они видят вечного?
Делам надо поклоняться, а не статуям. А может быть, даже и делам поклоняться не надо. Потому что каждый делает, что в его силах. Один — революцию, другой — свистульку. У меня, может, сил только на одну свистульку и хватает, так что же я — говно теперь?..
Мы провели столько времени, высмеивая созданное другими людьми, что сами создали очень и очень мало.
Есть состояние противоположное дежа-вю. Оно называется «жаме-вю». Это когда ты постоянно встречаешься с одними и теми же людьми или приходишь в одно и то же место, из раза в раз, но каждый раз для тебя – как первый. Все – незнакомцы. Всё – незнакомо.
Никто не прекрасен настолько, насколько оказывается таким у тебя в голове.
Мы разобрали мир на части, но теперь понятия не имеем, что делать с этими частями.
Все больше и больше кажется, будто я плоховато изображаю сам себя.
Палки и камни могут покалечить, а слова могут и вовсе убить.
Хороший способ забыть о целом - пристально рассмотреть детали. Хороший способ отгородиться от боли - сосредоточиться на мелочах.
Вот так и надо смотреть на Бога.
Как будто всё хорошо.
Может быть, мы попадаем в ад не за те поступки, которые совершили. Может быть, мы попадаем в ад за поступки, которые не совершили. За дела, которые не довели до конца.
Никто не хочет признать, что мы подсели на музыку, как на наркотик. Так не бывает. Никто не подсаживается на музыку, на телевизор и радио. Просто нам нужно больше: больше каналов, шире экран, громче звук. Мы не можем без музыки и телевизора, но нет – никто на них не подсел.
Пережить можно все - даже самую страшную боль. Только тебе нужно что-то, что будет тебя отвлекать. Попробуйте вышивать.
Нет такого заклинания на счастье. Для этого есть наркотики.
Я уже не понимаю разницы между тем, чего я хочу, и тем, что меня выдрессировали хотеть.
-С красою рядом как противно мрачное!
-С рассудком рядом глупость отвратительна.
Не уходит, потому что это моя мысль. И не смерть страшна, а знание ее; и было бы совсем невозможно жить, если бы человек мог вполне точно и определенно знать день и час, когда умрет.
И всегда, в самое последнее мгновение может что-нибудь измениться, может явиться неожиданная случайность, и оттого никто не может про себя сказать, когда он умрет.
1..55..151Чтобы не верить в смерть, нужно видеть и слышать вокруг себя обыкновенное: шаги, голоса, свет, щи из кислой капусты, а теперь все было необыкновенное, и эта тишина, и этот мрак и сами по себе были уже как будто смертью.