... нечестные действия легче оправдать, если они совершаются не ради себя, а во имя кого-то другого.
Мне кажется, я знаю, почему этот французский моряк сбежал. Он понял, что в её глазах можно утонуть.
Свет не сходится клином на одном человеке, и нельзя сдаваться после одного неудачного броска костей. Какой бы жалкой и пустой в железных тисках города ни казалась жизнь, нужно стойко держаться. И снова выходить в бездонный, соленый, равнодушный океан.
Он явился спасти её от нищеты, избавить от немилой службы в немилом доме. Явился, бряцая доспехами, готовый поразить дракона, — а принцесса нарушила все правила игры. Где цепи, где рыдания, где воздетые в мольбе руки? Он выглядел таким же остолопом, как человек, явившийся на официальный приём в уверенности, что он приглашен на бал-маскарад.
Одиночество либо ожесточает, либо учит независимости.
Девушка, которая чувствует, что в ней нуждаются, уже на четверть влюблена.
Невинность, конечно, прекрасная вещь, но, с другой стороны, очень плохо, что ее трудно сохранить и легко совратить.
для того чтобы знать, как поступать, чтобы быть честными и добрыми и даже мудрыми и добродетельными, мы не нуждаемся ни в какой науке и философии.
Извиниться ничего не стоит, а есть люди, которые совершают невежливости и никогда не извиняются, и их никто не любит.
«Во время обеда женщины оказались за столом, но они были так скованы, так угодливо улыбчивы, так мало и пугливо ели и так спешили, пользуясь любым предлогом выскользнуть из-за стола, что я, на себе испытавший, каково быть впервые за „чужим“ столом, когда из подзаборников превратился в детдомовца и прятал руки, порченные чесоткой, под клеенкой, боясь подавиться под десятками пристальных, любопытных глаз, более не настаивал на присутствии женщин за общим столом».
«Вот, смотри! — облегченно вздохнув, махнул мне на дорогу Отар и, откинувшись на спинку сиденья, как бы задремал, давши простор моему глазу. — Смотри на этот Грузыя. На этот грузын. Народ по рукам надо знать, которые держат мотыгу, а не по тем, что хватают рубли на рынку. Тут есть геноцвале, которые с гор спускаются на рынок, чтоб с народом повидаться — два-три пучка зелени положит перед носом — чтоб видно было, не напрасно шёл. Ц-ц-элый дэн просидит, выпит маленько з друззам, поговорит, поспит на зелэн свою лицом, потом бросит её козам и отправится за тридцать километров обратно и ц-цэлый год будет вспоминать, как он хорошо провел время в городе».
- Подвинься ко мне, скорее, — с трудом выговорил он. — Я умираю. Но мы можем дотронуться друг до друга, мы говорим друг с другом без Машины.
«Берегитесь оригинальных идей! — заявил один из самых передовых и ученых лекторов. — Оригинальных идей в буквальном смысле слова вообще не существует. Они являются лишь выражением таких чувств, как страх и любовь, то есть проистекают из чисто физических ощущений, а разве можно построить философскую концепцию на столь примитивной и грубой основе? Пользуйтесь заимствованными идеями, идеями из вторых, а еще лучше из десятых рук, ибо в этом случае они будут очищены от таких нежелательных наслоений, как непосредственное восприятие. Не стремитесь узнать что-либо о самом предмете моей лекции, в данном случае о Французской революции. Постарайтесь лучше понять, что я думаю о том, что думал Энихармон о том, что думал Урсин о том, что думал Гуч о том, что думал Хо Юнг о том, что думал Ши Босин о том, что думал Лафкадио Хёрн о том, что думал Карлейль о том, что говорил Мирабо о Французской революции. Благодаря последовательным усилиям этих великих умов из крови, пролитой на улицах Парижа, и осколков разбитых окон Версаля выкристаллизуется идея, которой вы сможете с пользой для себя руководствоваться в повседневной жизни. Нужно только, чтобы промежуточные звенья были достаточно многочисленны и разнообразны, потому что в исторической науке один авторитет всегда уравновешивает недостатки другого. Так, Урсин нейтрализует скептицизм Хо Юнга и Энихармона, а я умеряю излишнюю страстность Гуча. Вы, мои слушатели, можете составить себе более обоснованное суждение о Французской революции, чем я. А ваши потомки получат преимущество и перед вами, потому что им будет известно, что думали 'вы о том, что думал я, и, таким образом, к общей цепи присоединится еще одно звено. А со временем, — голос лектора зазвучал громче, — появится поколение, которое сумеет окончательно отрешиться от фактов, от собственных впечатлений, поколение, не имеющее своего лица, поколение, божественно свободное от бремени индивидуальных примет, и людям этого поколения французская революция уже будет казаться не такой, какой она была на самом деле, и не такой, какой им хотелось бы ее видеть, они будут воспринимать ее такой, какой она была бы, если бы происходила в век Машины».
Когда ранишь кого-то, это оставляет следы и в твоей душе.
Даже ласточка должна дать отдохнуть своим крыльям после долгого полёта. Не спеши. И ты обязательно достигнешь цели.
«В любви нет страха, ибо истинная любовь изгоняет страх».
она остановилась, достигнув того, что лежало в ее природе.
Человеческая память похожа на чувствительную фотопленку, и мы всю жизнь только и делаем, что стараемся стереть запечатлевшееся на ней.
– А я не вижу, почему нельзя высказать все, что имеешь на душе.
– Вы можете? – спросил Базаров.
– Могу, – отвечала Анна Сергеевна после небольшого колебания.
Базаров наклонил голову.
– Вы счастливее меня.
Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.
Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся…
– Но смех – это хорошо. Смех сближает и объединяет. Смех одного – всегда унижение другого.
Каждая встреча – крошечный глазок в мир, где ты мог бы жить.
Люди ищут ужасного в словах, в криках, в жестах.
Пока будет собственность, будет и нищета. Пока существует брак, не умрет и проституция.
Я не уважаю самоубийц. Чаще всего это – мальчишки, которые стреляются и вешаются по пустякам, подобно ребенку, которому не дали конфетку, и он бьется назло окружающим об стену.
Тайное сознание могущества нестерпимо приятнее явного господства
А что ж, может, и лучше, что оскорбляют люди: по крайней мере избавляют от несчастия любить их.
Реализм, ограничивающийся кончиком своего носа, опаснее самой безумной фантастичности, потому что слеп.
Такт — это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс.
Хороший конец бывает только тогда, когда до него всё было плохо. Уж куда лучше плохой конец.
Романтики — всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать
Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.
Дальше полуправд нам идти не дано. На то мы и люди. Зная одни только полуправды, мы и то творим немало глупостей. А уж если бы знали всю правду целиком, то вообще не могли бы жить.
Всегда-всегда страсть должна служить импульсом к работе.
Людям свойственно ненавидеть несчастных.
Остерегайся, ибо я бесстрашен и поэтому всесилен.
На меня никто не обращал внимания, и я был очень доволен этим вообще очень грустным для человека обстоятельством.
Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства.
Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Люди забывают долг повиновения, видя в самом господине своем раба гнусных страстей его.
Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы.
Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, – это вера.
Всякий подлинный поэт – непременно Колумб. Америка и до Колумба существовала века, но только Колумб сумел отыскать ее.
Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену.
Я чувствую себя. Но ведь чувствуют себя, сознают свою индивидуальность – только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый глаз, палец, зуб – их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание – это только болезнь.
Отчего же ты думаешь, что глупость – это нехорошо? Если бы человеческую глупость холили и воспитывали веками так же, как ум, может быть, из нее получилось бы нечто необычайно драгоценное.
Человек – как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…
1..30..149Дети – единственно смелые философы. И смелые философы – непременно дети.