Онлайн чтение книги Сотворение Святого The Making of a Saint
Глава 10

Придя домой, я упал в кровать и сразу провалился в крепкий сон. Пробудился хорошо отдохнувшим и очень счастливым.

— Что с тобой? — спросил Маттео.

— Я очень доволен собой.

— Тогда, если ты хочешь, чтобы и другие люди остались довольными, тебе лучше пойти со мной к донне Клодии.

— К прекрасной Клодии?

— К ней самой.

— Разведка в стане врага?

— Именно поэтому я и хочу, чтобы ты нанес визит даме. Сделаем вид, будто ничего не произошло.

— Но едва ли мессир Пьячентини обрадуется, увидев меня.

— Он будет скрипеть зубами и внутренне изрыгать огонь, но при этом раскроет объятия и крепко обнимет нас, пытаясь убедить, что любит ближнего своего, как и положено христианину.

— Очень хорошо, пошли!

Донна Клодия искренне обрадовалась нашему приходу и тут же принялась строить глазки, вздыхать и прикладывать руку к груди, демонстрируя самые теплые чувства.

— Почему вы не приходили ко мне, мессир Филиппо? — спросила она.

— Исключительно из опасения показаться назойливым, — ответил я.

— Ах, — она томно на меня посмотрела, — да как такое могло быть? Нет, причина вашего отсутствия в другом. Увы!

— Я не решался взглянуть в эти завораживающие глаза.

Она повернулась ко мне, встретилась со мной взглядом и потом закатила глаза.

— Вы находите их такими жестокими?

— Они слишком сверкают. Вы знаете, как опасна свеча для мотылька, только в нашем случае свечей две.

— Но говорят, что мотылек, сгорающий в пламени, ощущает небесное блаженство.

— Я очень приземленный мотылек, — будничным тоном ответил я, — и боюсь обжечь крылышки.

— Как прозаично! — пробормотала она.

— Муза теряет свое могущество в вашем присутствии, — галантно заметил я.

Она, вероятно, не совсем поняла, что я хотел этим сказать, потому что в глазах мелькнуло недоумение. Меня это не удивило, я и сам представления не имел, какой смысл вкладывал в эту фразу. Но она восприняла ее как комплимент.

— Ах, вы такой галантный!

Какое-то время мы молчали, не сводя друг с друга глаз. И вновь она глубоко вздохнула.

— С чего такая грусть? — спросил я.

— Мессир Филиппо, — ответила она, — я несчастная женщина. — И она ударила себя в грудь.

— Вы же такая красивая, — попытался подбодрить ее я.

— Ах нет, нет! Я несчастна.

Я посмотрел на мужа, который мрачно слонялся по комнате, напоминая отставного солдата, мучающегося подагрой, и подумал, что одного общества такого человека достаточно, чтобы почувствовать себя несчастной.

— Вы правы. — Она проследила за моим взглядом. — Все дело в моем муже. Он напрочь лишен сочувствия.

Я тут же ей посочувствовал.

— Он так ревнует меня, хотя, как вам известно, в Форли я идеал добродетели.

Никогда не слышал, чтобы так характеризовали таких, как она, но, разумеется, подыграл ей:

— Одного взгляда на вас достаточно, чтобы успокоить самого буйного из мужей.

— Ох, уверяю вас, у меня так часто возникает искушение, — быстро ответила она.

— Могу в это поверить.

— Но я абсолютно ему верна, будто я старая и уродливая. Тем не менее он все равно ревнует.

— В этой жизни каждому из нас приходится нести свой крест, — вздохнул я.

— Бог свидетель, я несу свой. Но у меня есть отдушина.

Я, собственно, в этом не сомневался и ответил:

— Правда?

— Я изливаю душу в сонеты.

— Второй Петрарка!

— Мои друзья считают, что некоторые из них достойны этого великого имени.

— Я без труда могу в это поверить.

Затем, как усталый часовой, я сдал пост. Думал о своей сладкой Джулии, о ее красоте и обаянии, перед которыми окружавшая меня бренность бытия отступала на второй план. Я ушел, потому что жаждал уединения, чтобы предаться грезам о моей любимой.

Наконец время пришло, долгий день покинул Форли, и ночь, подруга влюбленных, открыла для меня дорогу к Джулии.