Онлайн чтение книги Красное и черное The Red and the Black
14 XIV. АНГЛИЙСКИЕ НОЖНИЦЫ

то касается Жюльена, то он после предложения Фуке чувствовал себя просто несчастным; он никак не мог ни на чем остановиться.

«Ах, должно быть, у меня не хватает характера! Плохим бы я был солдатом у Наполеона. Ну хоть по крайней мере, — заключил он, — мое приключение с хозяйкой дома развлечет меня на некоторое время».

На его счастье, подобная развязность даже и в этом весьма малозначительном случае совсем не вязалась с его истинным душевным состоянием. Г-жа де Реналь пугала его своим новым нарядным платьем. Это платье было для него как бы авангардом Парижа. Его гордость не позволяла ему ни в чем полагаться на случай или на собственную находчивость, которая могла бы выручить его в нужный момент. Основываясь на признаниях Фуке и на том немногом, что он прочел о любви в Библии, он составил себе весьма тщательный и подробный плац кампании. А так как он все же находился в большом смятении, хоть и не сознавался себе в этом, он решился записать для себя этот план.

Утром в гостиной г-жа де Реналь очутилась на минутку наедине с ним.

— Вас зовут Жюльен. А как ваше второе имя? — спросила она.

На этот столь лестный вопрос наш герой не сумел ничего ответить. Подобная возможность не была предусмотрена в его плане. Не будь у него в голове этого дурацкого плана, его находчивый ум тут же пришел бы ему на выручку, а неожиданность только подстегнула бы его остроумие.

От сознания собственной неловкости он еще больше смешался. Г-жа де Реналь тут же простила ему его замешательство. Оно показалось ей умилительно-простосердечным. По ее мнению, как раз только этого-то простосердечия и недоставало в манерах этого молодого человека, которого все считали таким умным.

— Твой юный учитель внушает мне сильное недоверие, — не раз говорила ей г-жа Дервиль. — У него такой вид, точно он все обдумывает и шагу не ступит, не рассчитав заранее. Вот уж себе на уме!

Жюльен испытывал острое чувство унижения оттого, что так глупо растерялся и не сумел ответить г-же де Реналь.

«Такой человек, как я, обязан перед самим собой загладить этот промах», — решил он и, улучив момент, когда они переходили из одной комнаты в другую, он, повинуясь этому чувству долга, поцеловал г-жу де Реналь.

Трудно было придумать что-либо более неуместное, более неприятное и для него и для нее, и, вдобавок ко всему, более безрассудное. Их чуть было не заметили. Г-жа де Реналь подумала: не сошел ли он с ума? Она испугалась и вместе с тем страшно возмутилась. Эта нелепая выходка напомнила ей г-на Вально.

«Что, если бы я была здесь совсем одна с ним?» — подумала она. И вся ее добродетель вернулась к ней, ибо любовь стушевалась.

Она постаралась устроить так, чтобы кто-нибудь из мальчиков постоянно находился при ней.

День тянулся скучно для Жюльена; он с величайшей неловкостью пытался проводить в жизнь свой план обольщения. Ни разу он не взглянул просто на г-жу де Реналь, он кидал на нее только многозначительные взоры. Однако он был не настолько глуп, чтобы не заметить, что ему совсем не удается быть любезным, а еще того менее — обольстительным.

Госпожа де Реналь просто опомниться не могла, так удивляла ее и эта его неловкость и эта невероятная дерзость. «А может быть это первая любовь заставляет то робеть, то забываться умного человека, — наконец догадалась она, и ее охватила неизъяснимая радость. — Но может ли это быть? Значит, моя соперница его не любила?»

После завтрака г-жа де Реналь прошла в гостиную; к ней явился с визитом господин Шарко де Можирон, помощник префекта в Брэ. Она уселась за высокие пяльцы и занялась вышиванием. Рядом с ней сидела г-жа Дервиль. И вот тут-то, средь бела дня, нашего героя вдруг осенило пододвинуть свой сапог и легонько наступить им на хорошенькую ножку г-жи де Реналь в ту самую минуту, когда ее ажурные чулочки и изящные парижские туфельки, несомненно, привлекали взоры галантного помощника префекта.

Госпожа де Реналь испугалась не на шутку; она уронила на пол ножницы, клубок шерсти, все свои иголки — и все это только для того, чтобы жест Жюльена мог кое-как сойти за неловкую попытку подхватить на лету соскользнувшие со столика ножницы. К счастью, эти маленькие ножницы из английской стали сломались, и г-жа де Реналь принялась горько сетовать, что Жюльен не подоспел вовремя.

— Вы ведь видели, как они у меня выскользнули? Вы заметили это раньше меня и могли бы их подхватить, а вместо этого вы с вашим усердием только пребольно ударили меня по ноге.

Все это обмануло помощника префекта, но отнюдь не г-жу Дервиль. «У этого хорошенького мальчишки преглупые манеры!» — подумала она; житейская мудрость провинциального света таких промахов не прощает. Г-жа де Реналь улучила минутку и сказала Жюльену:

— Будьте осторожны, я вам это приказываю.

Жюльен сам сознавал свою неловкость, и ему было очень досадно. Он долго рассуждал сам с собой, следует ли ему рассердиться на это «я вам приказываю». У него хватило ума додуматься: «Она могла сказать мне — я приказываю, если бы речь шла о чем-нибудь, что касается детей и их воспитания; но если она отвечает на мою любовь, она должна считать, что между нами полное равенство. Какая это любовь, если нет равенства…» И все мысли его сосредоточились на том, чтобы откопать в памяти разные прописные истины по поводу равенства. Он злобно повторял про себя стих Корнеля, который несколько дней тому назад прочла ему г-жа Дервиль:

Жюльен упорно продолжал разыгрывать донжуана, а так как у него еще никогда в жизни не было ни одной возлюбленной, он весь этот день вел себя как последний дурак. Одно только он рассудил правильно: досадуя на себя и на г-жу де Реналь и с ужасом думая о том, что приближается вечер и ему опять придется сидеть рядом с ней в саду, в темноте, он сказал г-ну де Реналю, что ему надо отправиться в Верьер, к кюре, и ушел сразу же после обеда, а вернулся совсем поздно, ночью.

Когда Жюльен пришел к г-ну Шелану, оказалось, что тот перебирается из своего прихода: в конце концов его все-таки сместили, а его место занял викарий Малой. Жюльен принялся помогать старику кюре, и тут ему пришло в голову написать Фуке, что он отказался от его дружеского предложения, потому что всей душой верил в свое призвание к служению церкви, но что сейчас он увидел такую вопиющую несправедливость, что его берет сомнение, не полезнее ли ему будет для спасения души отказаться от мысли о священном сане.

Жюльен был в восторге от своей блестящей идеи воспользоваться смещением кюре и сделать себе из этого лазейку, чтобы иметь возможность обратиться к торговле, если унылое благоразумие возьмет в его душе верх над героизмом.