Онлайн чтение книги Поворот винта The Turn of the Screw
17 XVI

Я была совершенно уверена, что возвращение моих питомцев будет отмечено шумным проявлением чувств, и опять разволновалась, когда увидела, что они замалчивают мое отсутствие. Вместо того чтобы шутливо упрекать меня и ласкаться ко мне, они даже не обмолвились о том, что я их бросила, и видя, что и миссис Гроуз тоже молчит, я стала вглядываться в странное выражение ее лица. Я была уверена, что они чем-то купили ее молчание, однако я решила нарушить его при первом же удобном случае. Такой случай выдался перед чаем: я улучила пять минут наедине с ней в ее комнате, когда уже смеркалось и пахло свежеиспеченным хлебом, но у нее все уже было прибрано, царил полный порядок, и она сидела перед камином в тягостном раздумье. Такой я вижу ее и сейчас, такой она лучше всего представляется мне, глядящей в огонь со своего кресла в сумрачной, с отсветами пламени комнате, как на картине, изображающей отдых после уборки — ящики стола задвинуты, заперты, покой нерушим.

— Да, они просили меня ничего не говорить и, чтобы их не огорчать, пока они были в церкви, я, разумеется, пообещала им. Но что с вами такое случилось?

— Я пошла только проводить вас и прогуляться, — ответила я. — А потом мне пришлось вернуться, чтобы встретить одну знакомую. — Она явно удивилась.

— У вас есть тут знакомые?

— О да, у меня их двое! — Я улыбнулась. — Но дети объяснили вам, в чем дело?…

— Почему не надо было поминать об вашем уходе? Да, они сказали, что вам это будет приятнее. Вам это правда приятнее?

Выражение моего лица ее растрогало.

— Нет, мне это совсем не приятно! — Но я тут же прибавила: — А они сказали, почему мне это должно быть приятнее?

— Нет, мистер Майлс сказал только: «Мы не должны делать ничего, что ей неприятно».

— Хотелось бы мне, чтоб он так и делал! А что же сказала Флора?

— Мисс Флора такая милочка. Она сказала: «О, конечно, конечно!» И я то же самое сказала.

Я подумала с минуту.

— Вы тоже такая милочка — я всех вас так и слышу. Но тем не менее между мной и Майлсом теперь все разладилось.

— Все разладилось? — Моя собеседница уставилась на меня. — Но что именно, мисс?

— Все. Это уже не имеет значения. Я уже решилась. Ведь я, дорогая моя, — продолжала я, — вернулась домой, чтобы объясниться с мисс Джессел.

К этому времени у меня уже вошло в привычку, прежде чем коснуться этой темы с миссис Гроуз, постараться, в полном смысле слова, подчинить ее себе; так что даже сейчас, когда она услышала мои слова и заморгала, храбрясь, я могла заставить ее держаться более или менее стойко.

— Объясниться? Вы хотите сказать, что она с вами говорила?

— Да, дошло и до этого. Когда я вернулась, я застала ее в классной комнате.

— И что же она вам сказала?

Я и сейчас как будто слышу эту добрую женщину в ее простодушном изумлении.

— Что она терпит адские муки!.. То, что представилось ей за этими словами, вот эта картина и вправду ошеломила ее.

— Вы хотите сказать, — запинаясь проговорила она, — муки отверженных?

— Да, отверженных. Обреченных. И вот поэтому она хочет разделить эти муки… — Я и сама запнулась, представив себе этот ужас.

Но моя собеседница, не столь поддававшаяся воображению, не отставала от меня.

— Разделить муки с кем?…

— С Флорой. — Не будь я готова ко всему, миссис Гроуз, наверно, отшатнулась бы от меня, услышав это. Но я держала ее в руках, мне надо было убедить ее. — Как я уже сказала вам, что бы там ни было, это не имеет значения.

— Потому что вы уже решились. Но на что?

— На все.

— А что значит «все»?

— Ну ясно, это значит, послать за их дядей.

— Ох, мисс, пошлите, ради бога, — вырвалось у моей собеседницы.

— Да, я и пошлю, пошлю! Вижу, что это единственный выход. А то, что у меня с Майлсом, как я вам сказала, все «разладилось» и он думает, что меня это отпугнет и он на этом выиграет, — то он увидит, что ошибся. Да, да, его дядя все от меня узнает тут на месте, и даже, если это понадобится, в его присутствии, потому что, если меня можно упрекнуть в том, что я так ничего и не предприняла насчет школы…

— Да, мисс? — понукала меня миссис Гроуз.

— Так причина этому — вот этот ужас. По-видимому, для бедняжки оказалось слишком много этих ужасов, и не удивительно, что она растерялась.

— Э-э… Но… о чем вы?

— Ну вот хотя бы о письме из его бывшей школы.

— Вы покажете письмо милорду?

— Я должна была сразу же это сделать.

— Ох, нет! — решительно ответила миссис Гроуз.

— Я скажу ему, — продолжала я, не сдаваясь, — что не могу взять на себя такое дело, хлопотать за ребенка, которого исключили…

— Ведь мы же не знали за что! — прервала меня миссис Гроуз.

— За испорченность. За что же еще — ведь он такой умница, очаровательный, просто совершенство? Разве он глупый? Неряха? Или калека? Разве он злой по натуре? Он прелестный — значит, только и может быть одно, — вот это-то и раскроет все. В конце концов виноват их дядя. Если он оставил здесь таких людей…

— Он же и вправду их совсем не знал. Это я виновата.

Она побледнела.

— Нет, вы не должны пострадать, — возразила я.

— Дети, вот кто не должен пострадать! — воскликнула она.

Я промолчала; мы глядели друг на друга.

— Так что же я могу ему сказать?

— Вам ничего не надо говорить. Я сама ему скажу.

Я задумалась.

— Вы хотите ему написать? — И тут же спохватилась, вспомнив, что писать она не умеет. — Как же вы дадите ему знать?

— Я поговорю с управляющим. Он напишет.

— И, по-вашему, он должен написать все, что мы знаем?

Мой вопрос, не совсем умышленно с моей стороны, прозвучал так язвительно, что мигом сломил ее сопротивление. На глазах у нее опять навернулись слезы.

— Ах, мисс, напишите вы сами!

— Хорошо, напишу сегодня же, — наконец ответила я.

И на этом мы расстались.