Онлайн чтение книги Том 2. Нервные люди
248 Приятная встреча

Презабавная история произошла со мной на транспорте этой осенью.

Конечно, эта история, как бы сказать, не бичует разные темные стороны нашей жизни и не откликается на урожай, на отсутствие тары, и так далее, и тому подобное. А просто в ней говорится, чего со мной этим летом произошло.

Хотя, с другой стороны, прочитавши этот рассказ, можно, безусловно, заклеймить порядочки и вообще железнодорожную администрацию, зачем она допускает такие прискорбные факты. Так что, вообще говоря, эта сатира не совсем беззубая. Она кое-кого кусает и кое-кого призывает к порядку.

Тем более, действительно, нельзя же допускать подобные обстоятельства. Что вы, что вы!

А ехал я, конечно, в Москву. Из Орловской губернии. Я там был в одном совхозе. Поглядел, как и чего там делается.

Действительно верно, очень грандиозные картины наблюдаются. Тракторы ходят взад и вперед. Всюду на сегодняшний день пшеница поспевает. Овес так и растет из-под земли.

Но, конечно, не об этом речь.

А сажусь я в поезд на своей станции Петровская, чтобы, конечно, после незабываемых картин природы следовать в Москву.

И вот, подходит почтово-пассажирский поезд в 6.45 вечера.

Сажусь в этот поезд.

Народу не так чтобы безобразно много. Даже, в крайнем случае, сесть можно.

Прошу потесниться. Сажусь.

И вот гляжу на своих попутчиков.

А дело, я говорю, к вечеру. Не то чтобы темно, но темновато. Вообще сумерки. И огня еще не дают. Провода экономят.

Так вот гляжу на окружающих пассажиров и вижу — компания подобралась довольно славная. Такие все, вижу, симпатичные, ненадутые люди.

Один такой без шапки, длинногривый субъект, но не поп. Такой вообще интеллигент в черной тужурке.

Рядом с ним — в русских сапогах и в форменной фуражке. Такой усатый. Только не инженер. Может быть, он сторож из зоологического сада или агроном. Только — видать — очень отзывчивой души человек. Он держит своими ручками перочинный ножик и этим ножичком нарезает антоновское яблоко на кусочки и кормит своего другого соседа — безрукого. Такой с ним рядом, вижу, безрукий гражданин едет. Такой молодой пролетарский парень. Без обеих рук. Наверное, инвалид труда. Очень жалко глядеть.

Но он с таким аппетитом кушает. И, поскольку у него нету рук, тот ему нарезает на дольки и подает в рот на кончике ножа.

Такая, вижу, гуманная картинка. Сюжет, достойный Рембрандта.

А напротив них сидит немолодой седоватый мужчина в черном картузе. И все он, этот мужчина, усмехается.

Может, до меня у них какой-нибудь слишком забавный разговор был. Только, видать, этот пассажир все еще не может остыть и все хохочет по временам: «Хее и хее!»

А очень меня заинтриговал не этот седоватый, а тот, который безрукий. Такой, вижу, молодой, а уж безрукий.

И гляжу я на него с гражданской скорбью и очень меня подмывает спросить, как это он так опростоволосился и на чем конечности потерял. Но спросить неловко.

Думаю, привыкну к пассажирам, разговорюсь и после спрошу.

Стал посторонние вопросы задавать усатому субъекту, как более отзывчивому, но тот отвечает хмуро и с неохотой.

Только вдруг в разговор со мной ввязывается первый интеллигентный мужчина, который с длинными волосами.

Чего-то он до меня обратился, и у нас с ним завязался разговор на разные легкие темы и за жизнь — куда едете, почем капуста и есть ли у вас жилищный кризис на сегодняшний день.

Он говорит:

— У нас жилищного кризиса не наблюдается. Тем более, мы проживаем у себя в усадьбе, в поместье.

— И что же, говорю, вы комнату имеете или как, угол?

— Нет, говорит, зачем комнату. Берите выше. У меня шестнадцать комнат, не считая, безусловно, людских, сараев и так далее.

Я говорю:

— Что ж, говорю, вас не выселили в революцию, или это есть совхоз?

— Нет, говорит, это есть мое родовое поместье, особняк. Да вы, говорит, приезжайте ко мне. Я еще довольно роскошно живу. Иногда вечера устраиваю. Кругом у меня фонтаны брызжут. Симфонические оркестры поминутно собачьи вальсы играют…

— Что же вы, говорю, я извиняюсь, арендатор будете или вы есть частное лицо?

— Да, говорит, я частное лицо. Я помещик.

— То есть, говорю, как вас, позвольте, понимать? Вы есть бывший помещик? То есть, говорю, пролетарская революция смела же вашу категорию. Я, говорю, извиняюсь, мне чего-то не разобраться в этом деле. Может быть, у вас дарственное имение за особые заслуги перед революцией? Он говорит:

— Ну да, безусловно, за особые заслуги… Да вы приезжайте — увидите. Ну, хотите, — сейчас заедем ко мне? Очень, говорит, роскошную жизнь встретите. Поедем.

Что, думаю, за черт! Поехать, что ли, поглядеть, как это он сохранился сквозь пролетарскую революцию. Или он брешет.

Тем более — вижу — седоватый мужчина смеется. Все хохочет: «Хее и хее!»

Только я хотел сделать ему замечание за неуместный смех, а который усатый, который раньше нарезал яблоко, отложил свой перочинный нож на столик, дожрал остатки и говорит мне довольно громко:

— Да вы с ними перестаньте разговор поддерживать. Это психические.

Тут я поглядел на всю честную компанию и вижу — батюшки мои! Да ведь это, действительно, ненормальные едут со сторожем. И который длинноволосый — ненормальный. И который все время хохочет. И безрукий тоже. На нем просто смирительная рубашка надета — руки скручены. И сразу не разобрать, что он с руками. Одним словом, едут ненормальные. А этот усатый — ихний сторож. Он их перевозит.

Гляжу я на них с беспокойством и нервничаю — еще, думаю, черт их побери, задушат, раз они есть психические и не отвечают за свои поступки!

Только вдруг — вижу — один ненормальный с черной бородой, мой сосед, поглядел своим хитрым глазом на перочинный ножик и вдруг — хватает его в руку.

Тут у меня сердце екнуло, и мороз по коже прошел. В одну секунду я вскочил, навалился на бородатого и начал у него ножик отбирать.

А он отчаянное сопротивление мне оказывает. И прямо меня норовит укусить своими бешеными зубами.

Только вдруг усатый сторож меня назад оттягивает.

— Чего вы, говорит, на них навалились, как вам, право, не совестно! Это ихний ножик. Это не психический пассажир. Вот эти трое — да, мои психические. А этот пассажир просто едет, как и не вы. Мы у них ножик одалживали — попросили. Это ихний ножик. Как вам не совестно!

Которого я подмял, говорит:

— Я же им ножик давай, они же на меня и накидываются! Душат за горло! Благодарю — спасибо! Какие странные поступки с ихней стороны!

Я говорю:

— Я извиняюсь, я думал — вы психический.

— Вы, говорит, думали! Думают индейские петухи!..

Чуть, сволочь, не задушил за горло.

Тут, слегка побранившись, мы вскоре приехали на станцию Игрень, и наши психические со своим проводником вышли. И вышли они довольно в строгом порядке. Только что «безрукого» пришлось слегка подталкивать.

А после кондуктор нам сказал, что на этой станции Игрень как раз имеется дом для душевнобольных, куда довольно часто возят таких психических. И что как же их еще возить? Не в собачьей теплушке же? Обижаться нечего.

Да я, собственно, и не обижаюсь. Глупо, конечно, произошло, что разговорился, как дурак, но ничего! А вот которого я подмял, тот, действительно, обиделся. Он долго глядел на меня хмуро и следил за моими движениями. А после, не ожидая от меня ничего хорошего, перешел с вещами в другое отделение.

Пожалуйста!