Онлайн чтение книги 5 сантиметров в секунду: Другая сторона 5 Centimeters per Second: one more side
3 5 сантиметров в секунду

20

 

— Что? Что ты только что сказала?

Услышав неожиданную новость, Акари Шинохара быстро обернулась.

Легкомысленная по натуре, она редко двигалась так быстро.

Она готовила раздаточный материал для презентации в подземном студенческом холле.

В этом году ей исполнился двадцать один год, она училась на факультете японской литературы в так называемом частном «мегауниверситете» в Токио.

На младших курсах ей предстояло посещать всё больше и больше семинаров, и она просматривала литературные журналы в поисках материала для своих презентаций. Их качество зависело исключительно от времени и усилий, затраченных на них, поэтому, в отличие от тестов, зубрить всю ночь не получалось.

Акари не могла смириться с мыслью о том, что ей придётся опозориться перед всей группой, но в то же время ей нравилось размышлять над интересными литературными произведениями. С каждым днём она всё больше продвигалась в учёбе.

Была зима. В гостиной с прохладным виниловым полом она, как всегда, писала от руки памятку, когда услышала неожиданную новость и не удержалась от вопроса.

— Я сказала, что Сасаки из «Британской и американской литературы» выходит замуж.

— Но разве она не одного возраста с нами?

— Да, но она хочет выйти замуж как можно скорее. И это не потому, что она залетела или что-то в этом роде. Она собирается провести церемонию на Гавайях, а потом взять год перерыва в колледже и вернуться к учёбе через год, прежде чем снова начнутся семинары.

— Как роскошно, — завистливо протянула одна из подруг Акари по литературе. Другая девушка, глядя сквозь запотевшее окно на зимнее небо, пробормотала, что хотела бы тоже поехать на Гавайи.

— Но ведь ей едва за двадцать... — ошеломлённо произнесла Акари.

— И что? Я имею в виду, это удивительно, ведь она ещё учится, но в нашем возрасте это не такая уж и редкость. Очень скоро мы перестанем думать об этом. Ты никогда раньше не думала о замужестве, Ака?

— Нет, никогда...

Разговор перешёл на будущего жениха, но Акари уже перестала слушать.

«Надо же, я уже достаточно взрослая для замужества и это вовсе не странно. Когда это произошло?»

Это была совершенно нереальная идея, которая, как ни странно, оказывала влияние.

Она чувствовала себя немного ошарашенной.

«В детстве я даже не представляла, что когда-нибудь стану достаточно взрослой, чтобы выйти замуж».

Простой акт жизни раньше приводил её в ужас.

С каждым годом жизнь становилась только легче. Как забавно.

На мгновение Акари задумалась о своём детстве.

Раньше она была уверена, что никто и никогда не полюбит и не примет её.

Она была абсолютно уверена.

Должно быть, случилось что-то, что перевернуло её представление о мире.

Точно.

Тот мальчик позаботился о том, чтобы с ней всё было в хорошо.

Тихое потрескивание газовой плиты внезапно привлекло внимание Акари.

«Интересно, как у него дела?»

Она принялась думать о мальчике из своих далёких воспоминаний.

Не украла ли она у него что-то очень важное в тот ветреный день?

Она не знала, хорошо ли так говорить, но похоже, что это что-то вроде «силы», необходимой для выживания.

Тогда они ютились вместе, и каждый из них был лишь половинкой человека. Разделив силу одного человека на двоих, они каким-то образом смогли выжить.

 

19

 

— Все расстраиваются, когда всё не идеально, но нельзя ожидать от людей совершенства. Нормальные отношения должны быть основаны на реалистичных стандартах. Но ты особенно беспощадна, когда пытаешься оценить меня по какой-то предвзятой системе, где всё, что не идеально, получает оценку «неудовлетворительно». Это просто несправедливый способ судить о людях. Я не прав? — обратился к женщине Такаки Тоно.

Такаки был двадцать один год, и сейчас был почти конец зимы. Он изучал анализ в Школе наук своего университета, куда ходил пешком из своего дома в Икебукуро.

В начале того же года он начал подрабатывать учителем в подготовительной школе.

Там он влюбился в женщину своего возраста и начал отношения, которые теперь должны были закончиться.

С самого момента знакомства она показалась ему особенной.

Такаки было несложно понять ту её часть, которую она тщательно скрывала и которую никто не понимал.

Когда он впервые взглянул на неё, в его сердце пронёсся торнадо.

Казалось, почти каждая его частичка бешено вращается, и само его самоощущение запуталось. Шум, накопившийся в нём, был разрушен, исчез. Глас этой бури пригласил его войти. Там, в спокойствии, под светом прожектора, находилась самая суть её существования. Он прикоснулся к ней.

Такаки чувствовал, что она испытывает к нему то же самое.

Они встретили свои вторые половинки, как бывает только раз в жизни.

Они были уверены в этом.

Словно потерпевшие кораблекрушение, натолкнувшиеся на пресную воду, они утолили взаимную жажду. Когда они не могли встретиться, то скучали друг по другу так сильно, что их руки дрожали. Их сердца содрогались, словно готовые вот-вот разорваться. Такаки чувствовал её тоску по нему и знал, что она тоже чувствует его тоску по ней.

Они могли ощущать чувства друг друга почти полностью, не полагаясь на ненадёжные слова.

Целый бурный месяц они жаждали друг друга.

Ровно через месяц, словно с расчётливой точностью, эти чувства превратились в ненависть.

Они презирали друг друга. За два последующих месяца Такаки в пугающей степени овладел искусством нанесения эмоционального ущерба.

Определённые приёмы могли задеть глубже, чем прямое оскорбление. Например, перечисление вещей, о которых она прекрасно знала, но не могла исправить, как будто вообще о них не знала.

 

У женщины было заболевание, при котором ей нужно было постоянно иметь при себе лекарства.

Несколько раз во время приступов Такаки приходилось подносить к её губам таблетки и стакан воды.

Когда они впервые занялись любовью, он был потрясён, обнаружив, насколько она худа.

— Ты уверена, что ты не просто кожа да кости? — пошутил он.

Она сделала серьёзное лицо и замолчала.

— У меня только одна половина органов.

— А как насчёт мозга?

— Это первый раз, когда кто-то спрашивает, — сухо ответила она. На её лице появилась облегчённая улыбка. — Половина моих органов досталась моей сросшейся сестре-близнецу, когда нас разлучили в детстве.

Такаки немного поразмыслил над этим. Он был уверен в своей способности выяснять детство людей и не предполагал, что у неё есть сестра-близнец.

— Серьёзно? — спросил он.

Она хихикнула.

— Просто шучу. У меня полный комплект.

 

Они явно ненавидели друг друга, но продолжали встречаться.

Они просто не могли удержаться от того, чтобы не встретиться один на один, прекрасно понимая, что будут бросать друг в друга обидные слова.

Несмотря на всю ненависть, оба отчаянно нуждались в партнёре.

Они надеялись, что с ними будут нянчиться, хотя бы в их дикой манере, как понял Такаки много позже. Именно тогда, когда человек ничего не значил, можно было проявить полную щедрость.

Однако ни один из них пока не мог выдержать такой пытки.

Для Такаки найти в ней недостатки было сродни детской забаве.

Это были просто те черты, которые он не хотел принимать в себе.

Ему оставалось только скрыть своё уродство и навязать его ей.

 

В тот день, когда он решил больше никогда не встречаться с ней, он попробовал реплику, которую до этого момента держал в запасе.

—  Кстати, а где сейчас твоя сестра-близнец?

— А мне почём знать?

Шёл снег.

18

 

После долгих месяцев подготовки ко вступительным экзаменам Акари Шинохара сумела сдать их и стать первокурсницей колледжа в девятнадцать лет. Иными словами, она поступила с первой попытки.

Она прошла через парадные ворота университета, над которыми возвышались большие сакуры.

Крошечные лепестки, почти чисто белые, порхали вниз.

«А-ах, свобода!»

Акари была в восторге.

Целый год она провела под знаменем «вступительных экзаменов» и многое откладывала на потом.

Впервые она сняла квартиру и начала жить самостоятельно. Это была её мечта.

Хотя они ссорились из-за этого, её мать понимала, что ездить каждый день из Ивафунэ (Точиги) в Токио невозможно, и в конце концов уступила.

Акари была вполне довольна своей квартирой. Здание было деревянным, но чистым внутри, чтобы привлечь студенток колледжа. В её квартире был эркер, а на двери имелось несколько замков. Учебное заведение было в пешей доступности.

Иногда она готовила сама, иногда просто пропускала приём пищи. Просыпалась и ложилась спать, когда ей вздумается, и никто не указывал ей, что делать. Она находила всё это невероятно приятным.

Говоря о приятном, она купила себе полный набор аппликаторов и впервые попробовала нанести настоящий макияж.

Однако даже ей пришлось признать, что её неумелая попытка вышла ужасной.

Лучше бы она вообще не красилась. Удалив всё это, она дулась всю дорогу до колледжа.

В тот день она поняла, что может отличить первокурсниц, по тому, как хорошо они нарядились. Оглядевшись по сторонам, она заметила, что новенькие тоже накрасились по-дилетантски. Это было даже забавно.

Классные комнаты с нераспределёнными местами и длинными девяностоминутными лекциями показались ей освежающими.

Она, конечно, нервничала в новой обстановке, но это уже не заставляло её дрожать или чувствовать себя больной, как раньше.

Она без труда заводила друзей.

У неё никогда не было проблем с поиском партнёров по обеду.

Она не волновалась, если с ней не было кого-то круглосуточно. Она могла веселиться в одиночестве.

Проще говоря, Акари чувствовала себя полноценной.

Её ближайшей подругой в колледже была девушка по имени Номия. Номия, обладательница бесстрастного взгляда и фигуры модели, ходила по кампусу большими, сильными шагами, говорила, как член якузы и не боялась проклясть любого парня, который осмеливался к ней подойти. Акари восхитилась всеми этими чертами, как только увидела её.

«Я должна с ней подружиться».

Она ходила за Номией по пятам, пока они не подружились. Акари была приятно удивлена собой: её детская сущность никогда бы так не поступила.

Примерно через год после поступления в колледж её страстно преследовал парень из её группы, и он стал её первым настоящим парнем. Хотя он был интересным и вообще весёлым человеком, их отношения закончились всего через полгода.

«Я просто не могу сказать „нет“, когда кто-то признаётся мне в любви...»

Она стала осознавать эту свою сторону.

Когда кто-то признавался ей в своих чувствах, она думала: «Что?! Но я тебя совсем не люблю!» Однако вскоре ей хотелось хотя бы подумать над этим.

Похоже, она так устроена. Парень потрудился признаться ей, и это было бы пустой тратой сил. В сущности, она подозревала, что была как накопительница.

В этом отношении Акари была полной противоположностью Номии, которая с грубостью отвергала любого мальчика, который ей не нравился.

— Но Шино, ты тоже не такая девчонка, какой кажешься, — заметила Номия. Она стала называть Акари по первому иероглифу её фамилии.

— Ты так думаешь?

— Внешность обманчива. Ты ведёшь себя как девчонка, но при этом прямая как стрела.

— Для меня это как стрельба из лука?

— Нет, нет, ты пытаешься максимально приблизиться к своему идеалу, как аскет. Возможно, ты даже не знаешь, что делаешь это.

— Ты уверена в этом? — хотя Акари наклонила голову, слова Номии, казалось, затронули какое-то воспоминание.

— Водный мир. Мир тонет.

Номия была из тех, кто говорит странные вещи ни с того ни с сего.

— И что теперь?

— Ну, есть два типа людей. Люди, которые начинают плыть в суете, чтобы достичь какой-то цели, и люди, которым хорошо просто спокойно плыть по течению. Благодаря учёбе в колледже, мне это стало очень понятно. Ты, очевидно, пловец в суете, Шино.

— Такой простой способ навешивать ярлыки на людей...

Несмотря на то что схема классификации была ужасающе грубой, в ней был какой-то смысл, и Акари слегка хмыкнула в знак согласия.

— Мне приходится всё упрощать, иначе будет слишком сложно объяснить. Конечно, можно разделить группы. Есть два вида плывущих по течению: те, кто расслабляется, думая, что находится на горячих источниках, и те, кто упорствуют с гирями на лодыжках. Так что, учитывая всё вышесказанное, я думаю, что у нас с тобой всё очень даже неплохо. С точки зрения того, где мы находимся.

Акари тоже так считала. По крайней мере, ей не приходилось упорствовать за то, чтобы всё оставалось как есть.

— Кстати, есть ещё два вида пловцов в суете.

— Ладно, ладно, слушаю. Какие?

— Одни знают, куда плывут, и плывут к своей цели, а другие слепо барахтаются в воде, пытаясь понять, куда плыть. Если пловцы, у которых есть цель, переусердствуют, то они становятся почти такими же, как поплавки, которых тащат вниз грузы. У них разные цели, но не действия.

— Ха... ты правда так думаешь?

— Наш мир, похоже, соединяется в круг. Это Мир-Кольцо.

Оглядываясь назад, можно сказать, что таким образом Номия хотела предупредить Акари, которая в то время была влюблена. Серьёзно влюблена, если не сказать больше.

 

Лил зимний дождь.

Не потому, что Акари слышала, что её знакомая выходит замуж, но, не желая чувствовать себя движимой игрой ассоциаций, она, по крайней мере, постаралась подождать некоторое время, прежде чем медленно покинуть холл.

Она прошла по внешнему коридору к другому зданию кампуса. Когда повеяло холодным воздухом, она почувствовала, как зябкая влага просочилась в волосы.

В коридоре располагались кабинеты профессоров британской и американской литературы. Она увидела, что в классе, куда она направлялась, горит свет, и толчок, пробежавший по её телу, был почти магнитным.

Поскольку на её стук никто не ответил, она распахнула дверь.

Глаза профессора не отрывались от компьютера.

— Простите, можно войти?

— Если только ты будешь молчать, пока я работаю.

В груди защемило от боли, но Акари глубоко вздохнула и села на маленький диванчик напротив его стола.

Мужчина продолжал печатать на клавиатуре, не отрываясь от работы даже на мгновение, чтобы подумать.

Она представила себе большие руки, скрывающиеся за монитором.

Университет позволял студентам получать общеобразовательные зачёты за прохождение основных курсов другого факультета.

Будучи второкурсницей, Акари взяла вводный курс «История британской и американской литературы» и семинар по переводу. Перед ней сидел преподаватель этих курсов.

Он был больше известен как переводчик, чем как учёный, но у него был прекрасный стиль письма. Именно поэтому Акари изначально записалась на его занятия.

Однако вскоре у неё появилась другая причина.

Мужчина, который полностью игнорировал её, словно она была лишь воздухом, когда работал, излучал уникальную ауру, например, в том, как он вытягивал шею.

Единственное, что она могла сказать, это то, что ей это нравилось.

Не было чёткой причины, почему.

Если бы она знала, почему любит его, то, возможно, ушла бы от него навсегда. Убедив себя, что это плохая причина, она бы на этом и остановилась.

Однако без причины она остановилась на нём.

Она страдала без причины.

Всё это было в её голове, так почему же она не могла остановиться?

Хотя, если подумать, никогда нельзя объяснить, почему ты влюбился.

Некоторые вещи можно описать словами, а некоторые нет.

Называть причину, по которой ты любишь кого-то, было ярким примером последнего.

Она всерьёз сомневалась во всех этих журнальных опросах, утверждавших, что «доброта» — самое желанное качество для противоположного пола.

Акари, по крайней мере, никогда не влюблялась в «доброго» мужчину. Ни разу.

Она не думала, что эти опросы были подделкой. Конечно, большинство женщин должны были ответить именно так.

И всё же она сомневалась, что они когда-нибудь влюблялись в мужчину, потому что он был добрым. Он мог оказаться добрым.

Скорее всего, респондентки влюблялись по причинам, которые даже не могли понять или описать, и просто отвечали «добрый мужчина», потому что это был самый безопасный вариант.

Скорее всего, так оно и было.

Если нет, то...

— Хорошо, у тебя есть ко мне вопросы?

Рука мужчины слегка помахала, но не для того, чтобы поприветствовать Акари. Он просто расслаблял мышцы, оторвав руку от клавиатуры.

— Не совсем...

— Тогда зачем ты пришла?

— Я не могу зайти без веской причины?

— Это было бы пустой тратой времени для нас обоих.

Почему она испытывала к нему такие глубокие чувства, когда он не был добр, не говоря уже о том, что не интересовался ею?

Она постаралась говорить как можно спокойнее.

— Мне трудно поверить, что вы слишком заняты, чтобы поболтать хотя бы немного.

— Если я сосредоточусь на этом разговоре и направлю его куда-нибудь ещё, меня может осенить ещё одно гениальное озарение. Всё, что лишает меня этой возможности, должно рассматриваться как пустая трата времени. Это не такая уж и новая концепция, знаешь ли. Может быть, однажды ты поймёшь.

— Тогда могу я задать вам вопрос?

— Отвечать на вопросы — часть моей работы.

— Вы думали о нас с тех пор?

Выражение его лица не изменилось.

— Честно говоря, совсем нет.

— А вы разве не одиноки, профессор?

— Это личное дело каждого, но да, это так.

— Я слышала, что в настоящее время вы ни с кем не встречаетесь.

— Это тоже частная информация, но да, это правда.

— Гипотетически, у вас может появиться интерес ко мне из-за того, что мы проводим время вместе вне занятий. Что вы думаете об этом?

— Это возможно, конечно. Однако я уже решил не доводить дело до этого. Я должен посвятить это время другим делам.

Акари не удержалась и вздохнула. Это был болезненный выдох, от которого зудели лёгкие.

— Теперь я знаю, каково это — спрашивать: «Что для тебя важнее, любовь или работа?»

— Это всего лишь вопрос о том, что интересует тебя больше в данный момент. На него не существует правильного ответа. Бывают случаи, когда меня больше интересует работа, и случаи, когда партнёр не кажется мне таким уж интересным.

— Что именно вас так интересует?

— Собирать данные, всесторонне анализировать их и создавать новую информацию. Благодаря этому процессу я могу совершенствовать свои навыки.

— А как в этот процесс вписываются другие люди?

— В моём случае — никак.

— Тогда что делает вас счастливым?

— Я живу не для того, чтобы найти счастье. Те, кто это делает, живут впустую. Цель должна быть более конкретной.

— Значит, ваша цель не в том, чтобы быть счастливым?

— Верно.

— И вы планируете жить так всегда?

— Да.

— Не думаю, что кто-то может посочувствовать этому.

— Сочувствовать кому-то бессмысленно.

— Что?

— Я не думаю, что чьё-либо сочувствие чего-то стоит. Логическая аргументация и абсолютная ценность, которую она может дать, — вот что универсально.

 

Оставшись одна и чувствуя себя не в своей тарелке, Акари зашла в кафе на бульваре.

Кофе она, как всегда, взяла чёрный. Ей хотелось, чтобы горький вкус компенсировал горечь в сердце.

«Ты мне ни к чему».

В конце концов, именно это имел в виду преподаватель.

Это был первый раз, когда ей сказали подобное, да ещё и так прямо.

«Ну, может, и не первый...»

В прошлом Акари было много отказов, даже если они не были выражены словами. В её жизни был такой период.

Она опёрлась локтями о стол.

Приложила руки ко лбу.

Зонтик, которым она подпирала стул, стремительно сполз на пол.

Она чувствовала, что обречена на жизнь безответной любви.

Вдруг по радио USEN зазвучала меланхоличная песня. Акари знала эту песню. Это была «First Love» Маюми Коджимы. Именно эту песню она не хотела слышать.

Она хотела встать и уйти, но не было сил.

Это было самое ужасное чувство, которое только можно себе представить.

«Я скучаю, — подумала она. — Но по кому — не знаю».

17

 

После запоздалых поисков работы Такаки каким-то образом получил должность. Был уже конец осени.

Один из его профессоров сумел устроить его на работу в компанию по разработке программного обеспечения в городе Митака. Фирма получала прибыль, принимая заказы, разрабатывая программы, производя и поставляя продукт.

Такаки стал так называемым «инженером-программистом». В узком смысле слова это означало, что он занимался и проектированием систем, и маркетингом, но при этом он ещё и кодил, поскольку проекты были небольшими по масштабу.

Хотя компания среднего размера не была известна широкой публике, она находилась на пути роста и была высоко оценена в отрасли. Все говорили, что ему «повезло», что он нашёл дорогу в эту компанию.

И Такаки тоже это понимал. Ему повезло.

Потому что там он понял, что именно программирование подходит ему больше всего.

В колледже он уже использовал компьютер для исследований и понимал его основы. Однако в компании он пришёл к выводу, что это поле было создано для него.

«Повезло» — только так можно охарактеризовать его случайную встречу со своим призванием.

Он мог погрузиться в монитор за своим рабочим местом, проводить целые совещания по электронной почте и не тратить время на монотонные светские беседы с коллегами — ему нравилась эта работа и по этим антисоциальным причинам.

Но что его поразило, так это то, что, когда он неустанно нагромождал одно «описание» на другое и компилировал эти сценарии, возникла работающая структура.

Он никогда бы не подумал, что ему так подходит инженерное дело.

Он зарылся в ящик.

Само его существование переходило в создаваемые им последовательности кода.

Когда он отрывал от себя кусочки и складывал их в коробку, они начинали функционировать, размножаться и работать сами по себе.

Он упивался этим циклом.

Компьютер на его столе, казалось, существовал в своём собственном независимом мире. За его монитором находилась альтернативная вселенная, законы которой отличались от реальности.

Он проник в эту вселенную и перестроил её содержимое по своему вкусу. Усилием воли и упорным трудом он смог дать жизнь вещам, которых раньше не существовало.

Ещё до того, как он осознал это, он начал думать о своей работе как о строительстве башни на пустом поле. Иногда он представлял, что создаёт вымышленных животных.

Он мог оживлять вещи.

В следующий раз он сделает что-то большее.

Это было захватывающе интересно: удовольствие и удовлетворение от овладения новым навыком.

Придумать идею.

Воплотите её в жизнь.

Совершенствоваться в этом процессе.

Будущее казалось таким ярким.

Он гордился своими творениями.

Быстро прогрессировал и не собирался останавливаться. Двигался вперёд.

Среди ежедневных повторений это возносило его к небесам.

Выше.

Он хотел подняться выше.

 

Пролетело несколько лет, пока он погружался в эти мысли.

Не успел он оглянуться, как стал одним из самых опытных сотрудников в своей компании.

И хотя этот факт приносил ему радость, он чувствовал, как вокруг него нарастает шум. Он изо всех сил старался отмахнуться от него, не обращать внимания, но это было бесполезно.

Всё чаще и чаще узкое место в компании мешало ему продвигаться вверх. Его тащили вниз менее опытные коллеги, и это было мучительно.

Он пытался подняться выше, но потолок мешал, а на лодыжках висели гири.

Это угнетало и удушало.

Ничто так не расстраивало Такаки, как немотивированные сотрудники и застопорившиеся проекты.

Он понял: чем некомпетентнее работники, тем больше они склонны отрицать, что они — мёртвый груз. В конце концов, именно это и означало некомпетентность.

Он застрял за бегуном, который отставал на целый круг.

«Ну же. Для чего ты вообще живёшь? По крайней мере, не задерживай меня...»

— Некоторые люди боятся идти кратчайшим путём. — Так с тихим вздохом сказала Риса Мизуно в один из редких случаев, когда Такаки откровенно рассказал ей о своих раздражениях на рабочем месте. — Большинство специально выбирают длинный путь. Они предпочитают не торопиться с пониманием вещей, зацикливаясь на том, как устали их ноги. Многие просто не могут принять то, что им говорят другие, даже если это правда, и не убедятся ни в чём, если не заметят сами. Так уж мы устроены.

После того как она мягко упрекнула его, напряжение ушло, и он почувствовал себя намного лучше.

Голос и слова Рисы, казалось, обладали тем самым таинственным эффектом. Конечно, по возвращении на работу его снова стали раздражать разные вещи.

И всё же Такаки удивлялся, почему в её лице появляется нотка грусти, когда она так говорит.

 

— Господин Тоно! Из «...систем», правильно?

Именно так Риса обратилась к Такаки на платформе станции «Шинджюку». Позже он вспоминал, что это было совсем нехарактерно для неё.

По его мнению, она была не из тех, кто заговаривает с простым знакомым на улице.

— Э-э... да? — ответил он, несколько опешив.

Он полагал, что на улице к нему обращаются только опросчики или продавцы, поэтому был удивлён, когда кто-то назвал его фамилию и компанию.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто она такая.

Этого небольшого промежутка времени хватило, чтобы Такаки опоздал на поезд. А ведь он просто направлялся домой после просмотра фильма.

Риса работала в компании-клиенте Такаки и была помощницей человека, который занимался его счётом.

Единственное общение Рисы и Такаки произошло во время короткой встречи, когда они обменялись визитными карточками.

Такаки никогда не смог бы подойти к едва знакомому человеку на улице. Её спокойная манера подходить к нему вызвала у него интерес.

Возможно, он был сексистом, но в то же время считал, что молодая женщина редко проводит свободное время, бродя в одиночестве по улицам Шинджюку в выходной день.

Он вежливо пригласил её выпить чаю, и Риса с улыбкой и кивком согласилась.

Эта улыбка до сих пор хранилась в его памяти.

Они вышли через восточный выход и два часа проговорили за чаем в кафе «Омокаге».

За всё это время в их разговоре не было ни единой паузы.

Такаки подумал, что это, наверное, самая долгая беседа в его жизни.

Они говорили с большой страстью.

По многим вопросам у них было одинаковое мнение. Хотя они не всегда сходились во мнениях, Такаки уважал логичные и обоснованные взгляды Рисы, даже если не был с ней полностью согласен.

Она была вдумчивой и отзывчивой. Он уже давно ни с кем не делился своими мыслями.

Он хотел поговорить с кем-то, но так и не смог этого сделать.

Или же он пытался убедить себя, что вообще не хочет ни с кем разговаривать.

Такаки говорил до тех пор, пока у него не заболело горло. Раньше он считал, что «говорить до боли в горле» — это нереальная ложь, придуманная знаменитостями, чтобы похвастаться тем, как много они говорят, но теперь он знал, что это может произойти на самом деле.

Всё, что ему требовалось, чтобы заговорить, — это кто-то, кто бы его понял.

Это была самая насыщенная, освежающая и весёлая пара часов за последние несколько лет. Так ему казалось.

Однако одно событие не давало ему покоя.

Такаки затеял игру в угадайку, касающуюся Рисы.

— Если вы считаете, что можете угадать правильно, то конечно, — игриво согласилась она. Скорее всего, она недооценила его интуицию.

Он молча смотрел на женщину, которая выглядела очень мило в своих очках, играя соломинкой на противоположной стороне стола.

Такаки умел определять, есть ли у человека братья и сёстры, даже если они только что познакомились. Просто по разговору он в восьми случаях из десяти мог угадать, является ли человек старшим или младшим ребёнком и есть ли у него братья и сёстры.

«Старшей сестры нет. Младшей — тоже нет. Не похоже, что она росла с другой девочкой примерно её возраста. Нет и младшего брата, учитывая то, как она общается со мной, парнем».

— Если вы не единственный ребёнок, то у вас есть брат, который намного старше.

Это был выстрел наобум, но в тот момент, когда он это сказал, она заметно расстроилась. Казалось, он посягнул на какое-то серьёзное личное дело.

Риса попыталась скрыть своё расстройство, и, можно сказать, у неё это неплохо получилось. Однако Такаки слишком привык видеть подобное.

Он считал, что она из тех, кто скрывает различные тайны под поверхностью.

— Верно, — ответила Риса, притворно улыбнувшись.

Но не сказала, какое из его утверждений.

— Полагаю, вы общительный? — спросила она.

Такаки только улыбнулся. Всё было с точностью до наоборот. Он не интересовался и не привязывался ни к одному человеку, поэтому подгонял их под шаблоны.

Однако Риса, которую он пригласил на чай только по своей прихоти, вызвала сильный интерес, когда он понял, что она пытается что-то скрыть.

Казалось, она отчаянно отводит глаза.

Возможно, это пробудило в нём чувство солидарности.

Они обменялись номерами телефонов и адресами электронной почты. С тех пор они стали встречаться почти каждую неделю.

— Я бы очень хотел взглянуть на твою квартиру, — сказал Такаки после одного из свиданий.

— Конечно, — согласилась Риса.

 

16

 

Её квартира была аккуратной, как выставочный зал.

Похоже, она старалась свести количество мебели к минимуму, отчего её комната средних размеров казалась довольно большой.

Хотя в тот момент он мог только догадываться, но, похоже, все свои вещи она запихнула за жалюзийные дверцы гардеробной.

Стены были белыми, а вся мебель и фурнитура — деревянными. Полы орехового цвета были натёрты воском, а кухня, несмотря на регулярное использование, сверкала чистотой.

Риса готовила себе еду каждый день, как узнал Такаки позже. Это был скорее «ритуал», чем рутина.

Он видел, что она прикладывает много усилий для организации своего пространства.

«Это полная противоположность моему неряшливому образу жизни», — подумал он.

Хотя комод, стулья и кровать были антикварными, у неё не было ни дивана, ни низкого столика. Иными словами, обустраивая свою комнату, она не ожидала гостей.

После того как Такаки стал часто навещать её, она купила низкий столик и подушки.

Ему нравилось, как она выглядит. Ведь комната очень многое говорит о характере человека, а её обстановка произвела на него благоприятное впечатление. Он нашёл её дом довольно уютным.

Во время первого визита ему вдруг захотелось узнать, каково это — поработать здесь.

— Ты не против, если я немного поработаю? — спросил он, доставая свой ноутбук.

Она выглядела удивлённой, немного рассерженной и совершенно поражённой. После такого наплыва эмоций на её лице появилось покорное выражение.

— Да пожалуйста, — сказала она довольно равнодушно.

Однако наблюдение за тем, как Такаки с удовольствием печатает на клавиатуре, улучшило её настроение.

Такаки никогда не чувствовал себя более расслабленным за работой, чем в то короткое время, когда он делал это в квартире Рисы. Он редко когда-либо напевал так удовлетворённо, как в тот день.

— Но я удивлена. До сих пор не могу в это поверить.

Она сказала это уже после того, как они несколько раз переспали.

— Долгое время я думала, что меня никто никогда не полюбит. Я никогда не представляла, что смогу прикасаться к кому-то или что кто-то будет прикасаться ко мне. Я всегда думала, что проживу всю свою жизнь нелюбимой.

— Похоже, ты ошибалась.

— Можно я ещё немного потрогаю тебя?

То, как нервно она гладила его по щеке, показалось ему таким новым, но в то же время вызвало странное чувство дежавю.

— Тепло твоего тела так успокаивает. И ощущение твоих костей тоже.

«Меня тоже».

Мимолётное воспоминание, которое исчезло почти сразу же, как появилось, заставило его согласиться.

 

Риса была ошеломлена хаотичным состоянием его комнаты.

— Можно я немного приберусь? — попросила она.

— Нет.

С годами Такаки утратил способность не захламлять своё пространство.

Он считал процесс возвращения каждого предмета на своё место пустой тратой времени. Если бы кто-нибудь когда-нибудь навёл у него порядок, он, скорее всего, не смог бы ничего найти.

— Зачем тебе эти вещи? — спросила Риса из кухни.

Там всё было аккуратно, но только потому, что это место не использовалось. В правой руке она держала ножницы, а в левой — чайную чашку «Якишимэ».

Казалось, она недоумевает, зачем ему такая качественная кухонная утварь, если он даже не готовит.

— А, это. Они с Танэгашимы.

Под раковиной лежал совершенно новый нож с Танэгашимы, но он никогда им не пользовался. Он привёз его с собой, когда переехал в Токио.

— Я жил на Танэгашиме, пока не закончил школу.

— Танэгашима? Место, известное тем, что там появились первые пушки в Японии?

— Да, именно тем, что там были пушки.

— Я не знала, что ты вырос на острове, Такаки. От тебя совсем не исходит «островитянской ауры».

— Ну, на самом деле я не оттуда родом. Я переехал туда, когда учился во втором классе средней школы. Но на острове делают очень хорошие клинки, так что, думаю, я избалован в этом плане.

— Танэгашима находится в Кагошиме, верно?

— Верно.

— Ты не похож на человека с южных островов. Если судить по твоему образу.

— Какому образу?

— Ты скорее с севера. Оттуда, где выпадает снег.

Такаки улыбнулся. Риса передала ему чашку, которую он поставил на тарелку на столе. Воде на плите нужно было ещё немного времени, чтобы закипеть.

— Танэгашима красная, как и эта чашка.

— Красная? Почему?

— Это из-за почвы.

— Что?

— Вся почва на острове. Почва красная по той же причине, что и кровь: в ней много железа. Вот почему вся керамика Танэгашимы красная. Когда-то остров был крупным производителем стали. Вообще-то, я думаю, он и сейчас является таковым.

— И там также делают ножи?

— Да. Никогда не слышали о ножах Танэгашимы? Они очень знамениты.

— Не припоминаю.

— Они даже мушкеты называли «Танэгашимами», но дело не в том, что первые мушкеты были привезены именно туда. На самом деле это потому, что на Танэгашиме их производили.

Такаки чувствовал себя немного сентиментальным, когда говорил.

«Если подумать, жизнь на острове действительно была не так уж и плоха».

Впрочем, сейчас это уже ничего не меняло.

В ту ночь Риса осталась ночевать. Он слушал, как она дышит во сне, как прижимается лбом к его плечу, и всё это казалось ему довольно странным.

Рядом с ним спала беззащитная женщина. Он никогда не представлял себе такой ситуации.

У него было несколько отношений, но ни с кем не было ничего подобного.

Риса полностью потеряла бдительность.

Она была настолько уязвима, что Такаки засомневался, всё ли с ней в порядке.

Он не знал, что люди могут так легко впускать в свою жизнь других, как она впустила его.

Он был поражён.

За всю его жизнь никто не спал рядом с ним так спокойно.

Её дыхание напоминало шум прилива и отлива.

Некоторое время Такаки наслаждался ностальгической иллюзией того, что его окутывает воздух острова.

 

15

 

Мягко говоря, Акари было очень трудно найти работу.

Это было время, когда экономика, по слухам, переживала десятилетний спад, и казалось, что каждая компания стала особенно тщательно подходить к найму новых выпускников. Ветер перемен был особенно холоден к девушкам, изучавшим литературу и не обладавшим никакими особыми навыками.

Профессора и окружающие предупреждали, как трудно будет найти работу, так что она, по крайней мере, была готова. Она носилась туда-сюда, ходила на собеседования и подавала заявки на все возможные вакансии.

«Кто вообще сказал, что „колледж — это четырёхлетний мораторий“?»

Акари никогда в жизни не была так измотана. Сдать вступительный экзамен в колледж было в тысячу раз легче, чем найти работу.

В конце концов сеть книжных магазинов с большим количеством точек продаж в Токио приняла её.

Компания не была лидером номер один в своей отрасли, но была вполне адекватным предприятием, конкурирующим за место номер два или три.

Сначала Акари работала продавцом в магазине. Окружённая тысячами книг каждый день, она чувствовала, что её рабочее место близко к идеалу.

Когда она привыкла упаковывать книги, организовывать книжные полки, пользоваться кассовым аппаратом и общаться с покупателями, ей показалось, что год пролетел незаметно.

После двух лет работы в магазине её просьба перейти в другой отдел была удовлетворена, и она сразу же начала обучение на закупщика.

Она работала с книгами не только потому, что любила их, но и потому что хотела попробовать продавать их как правильный вид бизнеса.

Она начала просматривать еженедельники, журналы сплетен и журналы для мальчиков, а также книги тех жанров, которые ей были совершенно неинтересны.

Она отбросила свои личные предпочтения и задумалась о том, насколько эти товары будут востребованы на рынке. Она также думала о людях, которым они нужны.

После того как она допустила несколько ужасных промахов и получила строгий выговор, она ещё долго не могла встать на ноги.

Тем не менее её любовь к книгам и чтению никогда не ослабевала.

Её работа не была сплошным весельем и играми, но всё равно была интересной.

Она была просто счастлива работать с книгами и быть окружённой ими на своём рабочем месте. Отправка любимых книг в мир приносила ей огромную радость.

После того как Акари перешла в другой отдел, её круг общения значительно расширился.

В магазине она общалась с «широкой публикой», но, перейдя в отдел закупок, стала общаться с гораздо большим количеством «людей, у которых есть имена и лица».

В этом смысле её нынешняя должность действительно расширила её горизонты.

Став закупщиком, она также познакомилась с одним человеком. Он был торговым представителем издательства.

Будучи представителем рабочего мира, Акари заметила, что почти все продавцы излучают определённую уникальную энергию.

Она полагала, что это происходит потому, что быть напористым и блефовать было необходимо для их работы.

Казалось, что многие продавцы носят образ «добытчика», как броню. Хотя сама она не работала в сфере продаж, её беспокоило, что это, должно быть, очень выматывает человека.

— Это изнурительно, и это действительно так, — признался мужчина. — Я имею в виду, что вся эта игра в продавца совсем не естественна. Я, конечно, научился хитростям профессии и теперь делаю это не задумываясь, но это как переполненный поезд: даже если привыкнешь, всё равно устаёшь.

Ей показалось забавным, что, когда она видела его на работе, он представлял собой образ «Да, я могу!», но при этом был совершенно спокоен, когда они встречались наедине.

Ей также нравилось, что он, похоже, получил хорошее воспитание и не казался жадным.

Честно говоря, он оказался более глупым, чем она ожидала. И это не было плохо. На самом деле ей очень нравилась его рассеянность.

Она была рада, что он не зациклен на бизнесе: такой парень точно вымотал бы её.

— Готов поспорить, что вы преуспеваете в любви, госпожа Шинохара.

Он сказал, что, по его мнению, в прошлом у неё было много прекрасных отношений.

— О, это неправда.

— Ну, я думаю, что это может быть так.

Он добавил, что, естественно, у неё был и тяжёлый опыт.

— Но я уверен, что эти переживания сделали из вас прекрасного человека, которым вы являетесь сегодня.

«Неужели он всерьёз думает, что какие-то ласковые слова меня покорят?» — подумала она. Но, честно говоря, такой комплимент был не так уж и плох.

14

 

Такаки и Риса встречались уже два года.

Поскольку у обоих была напряжённая работа, они всегда встречались по ночам. Как только за окном его офиса темнело, Такаки думал о Рисе.

Они переписывались по электронной почте, встречались, чтобы пообедать и выпить. Таков был их обычный распорядок дня.

Они сидели за стойкой бара в Накано под названием «Шанхайская кукла», который с тех пор закрылся. Такаки всегда заказывал виски, а Риса — кислый бренди или коктейли.

— Каким ты был в юности, Такаки?

— Я был довольно обычным ребёнком.

— Ты шутишь.

— Ну, я часто менял школы.

— Из-за работы твоих родителей?

— Да.

Риса посмотрела на освещённые разноцветные бутылки с выпивкой.

— Я немного завидую... Мне всегда хотелось перевестись из одной школы в другую, — пробормотала она.

— Почему?

— Ну как, ты получаешь чистый лист, верно? Ты можешь очистить свой образ, свою репутацию, всё. Всё, чего я хотела, — это второй шанс.

— Это гораздо сложнее, чем ты думаешь.

— Почему это?

— Ну, тебе приходится пробиваться в полностью сформировавшиеся отношения в качестве чужака.

— Знаешь, когда я училась в начальной школе, в мой класс перевелась одна девочка. Она была очень красивой и очень, очень популярной. Многие ребята завидовали ей, но большинству она действительно нравилась.

— Ты никогда не видела, чтобы она ослабляла бдительность, не так ли?

— А? Ну, нет, наверное, нет.

— Наверное, у неё была хорошая голова на плечах. В глубине души она, должно быть, всегда была на взводе.

— Ты тоже был таким?

— Возможно. Я не уверен, как меня воспринимали другие люди.

— Над тобой ведь не издевались?

— Нет, не совсем... Когда ты снова и снова меняешь школу, то через некоторое время учишься вливаться в коллектив.

 

Когда они шли домой бок о бок тем вечером, Риса сказала:

— Я очень стесняюсь знакомиться с людьми.

— Знаю.

— Поэтому я удивляюсь, почему мне было так спокойно с тобой с самого начала. — Взявшись за руки с Такаки, она прислонилась к нему верхней частью тела. — О, что же мне делать? Я действительно люблю тебя, Такаки.

Он смог ответить лишь смущённой улыбкой. Несмотря на запах её кожи и волос, касающихся его шеи, он продолжал идти, глядя прямо перед собой.

Его смущённая улыбка была лишь притворством.

Он должен был сказать: «Я тоже люблю тебя».

Но почему-то не смог.

 

С Рисой что-то было не так. Такаки почувствовал это при первой же встрече с ней, и это впечатление не покидало его.

То, что тяготило её, открылось без предупреждения.

Однажды поздно вечером в квартире Такаки она начала всхлипывать во сне, как маленький ребёнок. Он проснулся от неожиданности.

— Что случилось?

Он перевернулся в постели и коснулся её плеча. Как будто это включило какой-то переключатель, она свернулась в клубок и скорчила рожицу, плача.

— Мне приснился мой старший брат. Он стоял на железнодорожной платформе, — задыхаясь, выдавила она между истерическими всхлипами.

Такаки приподнялся и посмотрел на неё. Она натянула на себя одеяло и обхватила себя руками, словно пытаясь подавить конвульсии.

«Её старший брат?»

Такаки сходил на кухню и принёс ей холодной минеральной воды. Усадил её, но она не смогла даже сделать глоток.

Такаки просто молча наблюдал за происходящим. Что ещё он мог сделать?

Долгое время она продолжала икать.

Он ни о чём не спрашивал.

Прижав руку ко лбу, Риса неожиданно заговорила дрожащим голосом в перерывах между трепетными выдохами. Она говорила более или менее сама с собой, и многие моменты Такаки не мог понять, но кое-что ему удалось уяснить.

Когда Риса училась во втором классе средней школы, её старший брат спрыгнул с платформы под прибывающий поезд.

Предполагалось, что это было самоубийство.

— После этого... всё закончилось, всё полетело к чертям...

Шестерёнки, питающие её, вышли из строя. В одночасье рассыпались цепи, которые помогали ей «ладить» со сверстниками и ориентироваться в окружающей обстановке.

С этого момента ей было трудно вписаться в общество, где бы она ни находилась.

Она рассказывала о горьком одиночестве в школе. О днях, когда на неё никто не смотрел.

Просто слушая, как она дрожащим голосом рассказывает обо всём этом, Такаки замирал на месте.

Он вспомнил слова своего коллеги Хасэгавы, который однажды сказал ему: «Смерть старшего брата означает для младших братьев и сестёр нечто иное, чем любая другая смерть в семье».

Поскольку Хасэгава работал в отделе кадров, он утешал сотрудников, когда они переживали тяжёлую утрату. Благодаря этому опыту он заметил, что среди смертей братьев и сестёр переносимость смерти старшего брата была самой тяжёлой.

Иногда сотрудники, пережившие смерть в семье, с трудом вставали на ноги, и это сказывалось на их работе. Чаще всего в таких случаях умирал не родитель, сестра или младший брат, а именно старший брат.

У Такаки не было братьев и сестёр, и он поверил Хасэгаве на слово — вернее, не совсем поверил. Разве уровень страданий не был бы одинаковым независимо от того, кто из братьев и сестёр ушёл из жизни?

Но теперь Такаки подозревал, что его коллега прав.

По мнению Хасэгавы, старший брат, вероятно, был ближе к братьям и сёстрам, чем их родители, и являлся для них большим примером для подражания. Его задача — уравновешивать семью.

Риса горько плакала в позе эмбриона, её грудь всё ещё сотрясалась.

С каждым переживанием смерти близкого человека выживший всё глубже погружался в реальность. Как будто усилилась гравитация.

Такаки был достаточно взрослым, чтобы понять это. Он вспоминал смерть нескольких знакомых ему людей. Ему показалось, что он снова набрал немного веса.

Он молчал, не в силах говорить.

Белый шум флуоресцентных ламп гудел в его ушах и дурманил голову.

Риса плакала из-за сна, в котором ей приснился старший брат.

Он ничего не мог сделать.

Но он знал, что делать. Он должен был прижать её к себе и сказать, что всё будет хорошо. Он действительно должен был это сделать. Это простое действие облегчило бы её боль.

Почему он не мог сделать этого?

 

И зачем же её брат спрыгнул с платформы?

 

13

 

В следующий раз, когда Такаки встретился с Рисой, она вела себя так, словно ничего этого и не было. Если внутри она и страдала, то внешне выглядела невозмутимой.

Видя это, он сделал вид, что ничего не видел и не слышал той ночью, и просто разговаривал с ней в обычном режиме. Единственное отличие заключалось в том, что он был нежнее, когда протягивал руку, чтобы прикоснуться к ней.

Он был занят работой как никогда раньше.

Помимо того, что он был умелым, он был страстным, поэтому, естественно, получал выдающиеся оценки. В благодарность он получал задание на какой-нибудь другой застопорившийся проект, который нуждался в нём, и цикл продолжался.

Не жалуясь, он пробивался вперёд, словно бур, прокладывающий новый тоннель метро.

В конце концов, ему достался самый «медленный» проект в компании.

Начатый ещё до прихода Такаки в компанию-разработчика, он не знал, куда тот движется и когда закончится.

Это было похоже на рытьё ямы, чтобы засыпать другую яму. Цель заключалась в том, чтобы создать ровную поверхность, но это казалось совершенно невозможным.

Такаки неустанно трудился.

— Так адски тяжело... — пробормотал он.

Он обращался к программе, которую обрабатывал, но слова пронеслись по его телу.

Его тело стало тяжёлым.

Он поднял бумажный стаканчик из «Старбакса» и отпил из него, но не почувствовал никакого вкуса.

Откинулся в кресле и выпрямил спину.

«Ой, — подумал Такаки. — Это не умственная и не физическая усталость, тогда что же это?»

Он беззаботно уставился в белый потолок. Его шейные сухожилия напряглись.

«Что же это?..»

Он подыскал подходящее слово.

— Так адски больно... — пробормотал он.

«Да. Правильный ответ. Почему так больно?»

Он закрыл глаза. Сделал глубокий вдох.

Затем попытался ощутить своё окружение.

Вокруг него гравитация ощущалась гораздо тяжелее одного грамма...

Что это за планета?

Она должна была стать ещё тяжелее.

Он чувствовал это.

Он не сможет двигаться...

Его словно привязывали.

«Понятно. Меня начинает придавливать, и это больно».

Куда?

Сюда.

Точно. Он не заметил. Или притворялся, что не замечает.

Ему казалось, что здесь его заставили замедлиться.

Уже давно он стал намного быстрее, чем в этом месте.

Всё вокруг было слишком тяжёлым, слишком медленным.

Если он не сбежит сейчас, то не сможет выбраться.

Нужно было бежать как можно скорее.

Он заставил себя открыть глаза. Он знал, что это место ему не подходит. Он находился в болоте. Если он не будет шевелить ногами, то утонет.

Это было плохо.

Если он не завершит проект в ближайшее время, то никогда не сможет выплыть.

У программы были неправильные условия победы. Её цель была неверной. Её нужно было перезагрузить и уменьшить размер, чтобы выровнять векторы. Несколько двигателей вращались в разных направлениях, и их сила не имела центральной оси.

Такаки начал яростно печатать, и всего за полдня он завершил радикальный пересмотр плана. Возможно, он и превысил свои полномочия, но у него не было другого выхода. Он запустил программу по новой методике.

Сравнительные данные он представил своему непосредственному начальнику.

Такаки объяснил, что прежний метод ни к чему не приведёт.

Их усилия просто заглохнут и распадутся в воздухе.

Возможно, он использовал не совсем правильные слова. Его предложение было категорически отвергнуто.

Это была не шутка. Такаки сходил с ума от осознания того, что он находится на борту тонущего судна.

Он мог либо заткнуть течь и поспешить к месту назначения, пока оно не затонуло, либо просто спрыгнуть с корабля.

Он решил, что лучше будет уплыть.

Поднявшись на ступеньку выше в компании, он встретился с операционным директором и обратился к нему с тем же предложением об изменении политики.

Тот ответил прямо: «Просто делай свою работу и не создавай проблем».

Такаки упрямо экспериментировал с собственным методом, создал данные, сравнивающие уровни эффективности, и представил свои выводы нескольким другим начальникам. Положительных ответов он не получил.

Всё было безнадёжно.

— Пожалуйста, примите решение.

Лицо Такаки было лишено выражения, когда он однажды произнёс эти слова, обращаясь к операционному директору.

Тот мог либо пересмотреть политику, либо снять Такаки с проекта. Если директор отказывался выбрать любой из вариантов, Такаки увольнялся.

Это была угроза, которую так и восприняли. С его манёвром не согласились, но руководители обсудили этот вопрос и в итоге решили принять план Такаки.

Он почувствовал некоторое облегчение от того, что некоторые руководители смогли принять логичное решение. Без них Такаки уволился бы без малейших угрызений совести.

Начальник, который сначала отверг его план, был переведён в другой отдел.

Вся команда проекта перешла в подчинение Такаки. Он провёл несколько совещаний и начал продвигать проект с немыслимой ранее скоростью.

Это приносило глубокое удовлетворение.

Но только поначалу. Вытеснив собственного босса, Такаки притянул его рабочее место к себе. Ему нужно было взять на себя ответственность. Это было логично, и он ожидал именно этого.

На его столе начали скапливаться всевозможные папки. Над его головой начали нависать обязанности, с которыми он никогда раньше не справлялся.

Например, ему никогда не приходилось заставлять группу людей с разными характерами работать как единая команда.

Как бы эгоистично это ни звучало, но работа с их причудами его крайне раздражала. Приходилось выверять их отношения, заполнять формы одобрения и заниматься прочими хлопотами...

Тем не менее было удивительно, как проект ускоряется и продолжает ускоряться. Компания казалась чрезвычайно довольной. Каждый раз, когда Такаки представлял один из отчётов о ходе проекта, высшее руководство осыпало его комплиментами, говоря, что он проделал фантастическую работу и что он всё время был прав.

И всё же...

Тонны мёртвого груза теперь висели на Такаки, и он терял скорость.

Он пытался представить себе, что груза нет.

Он не хотел мириться с тем, что он медленный.

Утомительная работа на дому только увеличивалась, но он не хотел снижать ежедневную нагрузку, которую сам для себя установил.

Когда он приезжал к Рисе, то часто просто работал.

В некоторых случаях он работал часами, забывая о её присутствии, а потом паниковал и спрашивал, как прошёл день.

Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что ему совершенно не хватало умения ценить эти маленькие повседневные вещи.

Он почти никогда не жаловался Рисе на работу.

В первый раз, когда он это сделал, она настоятельно попросила его:

— Даже если ты не хочешь говорить об этом, ты должен.

Почему она настаивала? От разговоров ничего не изменится.

Высказав всё, он мог почувствовать себя лучше, а если и нет, то слушатель мог притвориться, что всё понял, и расслабиться — он понимал, как работает эта система.

Но Такаки так не думал.

— Почему бы тебе не постараться показать, что ты чувствуешь, — сказала она.

«Если я буду выглядеть счастливым, люди будут чувствовать себя спокойно. Если я буду выглядеть несчастным, люди могут забеспокоиться».

Другими словами, это была проблема всех остальных.

Но не его.

В предложении «Такаки Тоно должен попытаться показать свои чувства» речь шла не о его внутреннем мире, а о внутреннем мире окружающих. Честно говоря, ему было всё равно.

Если бы ему позволили, он хотел бы сам разобраться со своими эмоциями.

— Кажется, теперь я поняла, — сказала Риса.

— Что?

— Однажды ты сказал, что смена школы тебя ничуть не смущает.

— Верно.

— Ты практически слился с окружающей средой.

— Ага.

— Это потому, что ты не возражал против того, чтобы тебя не понимали?

«Наверное, она права», — подумал Такаки.

Легко хотеть, чтобы твой характер был идеальным перед тем, кому всё равно.

— Остался только след, — сказала Риса.

— Всё, что осталось, — продолжала она бормотать про себя, — это след чего-то важного, чего-то жизненно необходимого в тебе. Кто-то забрал его. Поэтому всё, что я слышу, — это мой вздох, отдающийся эхом в пустом сундуке с сокровищами.

 

До поздней ночи Такаки снилось его детство.

Это был жалкий сон, в котором всех детей в классе объединили в команды, но только он остался в стороне.

Он проснулся с грустным чувством. Казалось, будто кисть с краской прикоснулась к его сердцу. Случалось ли такое вообще? Он не мог вспомнить.

На самом деле, это точно произошло в юности, когда он был совсем маленьким.

Пока Такаки умывал лицо и пил воду из-под крана, слабо пахнущую хлоркой, ему пришла в голову одна мысль.

«Интересно, случалось ли такое с Рисой?»

Наверняка случалось.

Он был почти уверен.

— Почему ты спрашиваешь?

Она сделала бы грустное лицо и, вероятно, сказала бы так, если бы он спросил. Он живо представил себе это, вплоть до тона её голоса.

Он быстро выяснял о ней всё.

В серьёзных отношениях это вполне естественно.

Ты понимаешь своего партнёра, а партнёр понимает тебя.

Фразы, которые он когда-то слышал, как Риса бормотала про себя, неожиданно возникли в его голове.

«Кто-то забрал его. Пустой сундук с сокровищами».

Его прошлое, которое он запечатал на дне своей памяти, раскапывали.

Страх.

Почему?

Незнание пугало его.

 

— Я не хочу здесь оставаться, — сказало его отражение в зеркале в ванной. — Не хочу быть массовым присутствием в чьих-то мыслях.

Парень в зеркале снова заговорил.

— Хочу уехать куда-нибудь...

 

Он вышел на улицу посреди ночи. До утра оставалось ещё несколько часов. Он шёл по жилому району, фонари были единственным источником света. Звёзд не было.

На мгновение его озадачило, почему на улицах нет запаха.

Почему не было запаха?

Почему он не чувствовал запаха зелёных листьев, моря и грязи на ветру?

Ну, конечно. Это был Токио.

Такаки чувствовал себя ужасно неуравновешенным.

Он дошёл до бульвара. Там он поймал такси и направился в свой офис.

Он прошёл через охрану, введя пароль от чёрного входа. Его коллеги любили похвастаться, что «компания никогда не спит», но в этот час там никого не было.

Включив только флуоресцентные лампы над своим рабочим местом, он запустил компьютер и начал яростно печатать. Его лицо сияло голубым светом от подсветки монитора. Он печатал так быстро, что удивлял сам себя. Он упивался темпом и ритмом своих пальцев. «Ну же, — призывало что-то в нём. — Быстрее».

Если он этого не сделает, то это его доконает.

Рука потянулась к его плечу.

Если он не бежал быстро, это было страшно.

Он не знал, чего боится, но понимал, что нужно бежать быстрее и дальше.

Но чем дальше он бежал, тем сильнее запутывалось его тело.

Тем сильнее сопротивлялся ветер.

Он пытался сбить его с ног.

Неудача была доказательством слабости.

Он не мог мириться с такой слабостью.

Он должен был быть сильным.

И у него всё всегда должно быть хорошо.

 

12

 

Его связывали. Он не был создан для этого.

Поскольку он отставал по работе, то приходил в офис рано утром и уходил позже всех.

Он проводил меньше времени с Рисой.

В офисе он чувствовал себя заторможенным и измотанным, как обычно. Трение было огромным. Это было похоже на нажатие на педаль газа при нажатых ручных тормозах.

Когда офис опустел, он услышал, как его пальцы ударяют по клавишам, и ему захотелось увидеть Рису.

Это чувство, его собственное, показалось ему тяжёлым.

Это пугало.

То, что он так привязался к ней. Беспокойство и зарождающаяся ревность, которые он испытывал по отношению к Рисе Мизуно, всё это пугало.

Иногда, как сейчас, он скучал по ней и сильно хотел её увидеть. По какой-то причине этот факт причинял боль. Он жалел, что не может убить в себе эти эмоции.

Ему не удавалось увидеться с ней в течение нескольких недель.

Когда он наконец впервые за долгое время пришёл к ней, она неожиданно спросила:

— Я подумываю о покупке машины. Что скажешь?

— У тебя есть водительские права?

— Да, я получила их, когда была ещё студенткой. Подумала, пригодятся при поиске работы.

— Но зачем тебе снова нужна машина? Ведь расходы на обслуживание — это такая морока.

Когда Такаки учился в колледже, он купил машину на деньги, заработанные на подработке. Это был подержанный Suzuki Swift, который работал исключительно хорошо для своего пробега.

Затем он отправился в одиночное путешествие по Японии. Он никогда не останавливался в отелях, предпочитая многие ночи проводить в машине. В конце концов, он не заработал достаточно денег, чтобы покрыть расходы на парковку и техническое обслуживание, и ему пришлось расстаться с машиной чуть больше чем через год.

— Знаешь что, я буду возить тебя на работу каждое утро.

— Всю дорогу? Тебе не обязательно. Я имею в виду, до моего офиса всего лишь поездка на поезде...

— Я хочу, — перебила Риса.

Эта женщина всегда думала, прежде чем говорить, и никогда ещё её слова не звучали так серьёзно.

— Если это возможно, я не хочу, чтобы ты стоял на платформе.

Такаки притворился, что не услышал её не слишком деликатных доводов.

— Я не могу позволить тебе сделать это. Я и так очень благодарен тебе за то, что ты готовишь для меня, и мне неловко, что я так занят. Если бы ты ещё и возила меня по городу, ты бы стала моей матерью или кем-то в этом роде. Я немного сомневаюсь в этом. Было бы хорошо, если бы я сам отвозил тебя на работу.

— Эй, дело не в том, что ты чувствуешь, а в том, чего хочу я.

— Слушай, если ты хочешь купить машину, это твой выбор. Я просто не могу позволить тебе возить меня по городу, так как мне будет слишком неприятно.

Риса посмотрела на свою опущенную правую руку и прикусила нижнюю губу. У неё была привычка делать так, когда ей хотелось что-то сказать, но она не знала, как.

Такаки подумал, что он хорошо справился с этой задачей. Он почувствовал облегчение.

— Я имею в виду, могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Риса? Со своей стороны, я не могу придумать ничего такого, чего бы ты уже не делала. Вообще-то, мне бы очень хотелось, чтобы ты более открыто говорила о том, что хочешь, чтобы я сделал.

Риса посмотрела на Такаки с шокированным выражением лица, будто её сердце на мгновение остановилось.

Казалось, её больше расстроили собственные мысли, чем его слова.

— Такаки, — сказала она, — у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Даже одного раза будет достаточно.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы ты сказал это.

— Сказал что?

Он не должен был спрашивать.

— Скажи, что любишь меня.

 

Такаки отправился домой. Даже не включив свет, он открыл ноутбук и создал документ в Microsoft Word.

С полуудивлённым выражением лица он наблюдал за тем, как его руки начинают печатать заявление об увольнении.

 

Вероятно, всё было кончено.

Такаки и Риса, виня свои плотные графики, проводили всё меньше времени вместе, когда встречались.

Что-то умерло.

Он бессознательно избегал её.

Начиная с октября, они стали встречаться реже, а месяцы шли.

Он убрал летнюю одежду и достал зимнюю.

Наступило время зябких ночей.

Такаки ходил на работу, плотно закутавшись в пальто.

Он старался не думать о том, что сегодня 19-ое декабря, день рождения Рисы. Любой ценой избегал календаря. Постоянно отводил глаза, чтобы не дать ей всплыть в памяти.

К тому времени, когда Такаки закончил работу, сел на поезд из Митаки в Шинджюку и выскользнул из здания вокзала, дата уже изменилась.

Три дня назад он завершил этот печально известный, приводящий в ярость проект. Однако у него оставалась ещё целая гора задач. Ему предстояло встретиться с коллегами и начальством, чтобы передать им свои обязанности и попрощаться. Он не мог покинуть офис до самого позднего времени.

В тот вечер он уже подал заявление об уходе.

Через месяц или около того, когда ему придётся заниматься утомительной работой по уборке за собой, он наконец-то освободится от этой компании.

От этого ему было ни тепло, ни холодно.

Он просто знал, что больше не может этого выносить.

Усталость обволакивала его тело и тяготила. Он подумал о том, чтобы взять такси до своей квартиры в Накано Сакауэ, но отказался от этой идеи через 0,2 секунды после того, как увидел жуткую очередь.

Линия «Маруноучи» уже закрылась на ночь, и он решил отправиться домой пешком. Он не возражал против лавирования между небоскрёбами Шинджюку.

Когда он вышел на другую сторону западного выхода, похожего на туннель, его окутала сырость прохладного ночного воздуха.

Деревья, отделявшие тротуар от улицы, были украшены голубовато-белыми огнями.

Наступило то самое время года. Такаки не очень любил рождественские праздники.

Тем не менее он не мог отрицать, что прямая линия деревьев, каждое из которых было украшено крошечными зёрнышками снега, выглядела потрясающе в перспективе. Он почувствовал, как усталость в груди ослабевает.

Такаки шёл, засунув руки в карманы.

Его кожаные ботинки постукивали по каменной земле. Казалось, этот звук разносится по пустынному району высоток, которым и являлся ночной Западный Шинджюку.

Когда он приблизился к зданию «Сумитомо», из кармана раздалось тихое жужжание.

Такаки замер на месте, его нервы были расшатаны вибрацией мобильного телефона.

Он взял в затянутую в перчатку руку свой потрескавшийся Willcom. Подул морозный ветер. Он игнорировал перчатку и холодил руку, которой ещё несколько мгновений назад было тепло и уютно в кармане.

Он открыл телефон. Проверил пропущенные вызовы.

Риса Мизуно.

Такаки взглянул на возвышающуюся перед ним высотку. Она была похожа на округлую треугольную колонну.

Он посмотрел на небо над зданием.

Внизу мелькали маленькие белые крапинки.

Начался снегопад.

Это был тонкий, нежный снегопад.

Одна хлопья, похожая на пылинку на воротнике пальто Такаки, мгновенно исчезла и впиталась в ткань.

Казалось, будто бесчисленные пятна света за окнами высотки создают и роняют эту субстанцию.

Телефон продолжал тихонько гудеть.

Он не мог ответить на звонок Рисы.

Его пальцы просто не двигались.

«Я люблю тебя, Риса».

Слова просто не шли.

Несмотря на то что он испытывал к ней такие глубокие чувства.

Такаки задумался.

Он вспомнил, что когда-то давно чувствовал себя загнанным в угол.

Разочарование от того, что не может найти что-то важное, как бы усердно он ни искал...

И всё же желание обнять её только усиливалось.

И вскоре просто протянуть руку стало больно.

Вибрация прекратилась.

Он подумал:

«Почему у меня нет сил? Сил остаться на одном месте. Сил, чтобы укрепить привязанность к кому-то. Сил полюбить человека. Сил, чтобы нести на своих плечах чужую боль. Почему их нет?»

Он не был ракетой.

Он был как машина без двигателя.

Он мог ехать только вниз.

В таком случае...

Когда он был на вершине?

В какой момент его время беспечно достигло вершины... и свернуло на дорогу, которая медленно превращалась в насмешку над всем этим?

 

11

 

Этой ночью она видела старый сон.

И он, и Акари — они были ещё детьми.

Это всё письмо, которое она нашла вчера...

 

Акари казалась единственной пассажиркой в поезде линии «Рёмо». Даже когда она сидела прямо, то не видела ни одной головы, торчащей над зелёными сиденьями.

В это время суток здесь всегда было пусто.

В утренние и вечерние часы пик пассажиров почти никогда не было.

Поезд медленно продвигался к станции «Ояма».

А может, ей так казалось из-за неторопливости проплывающих мимо пейзажей.

Засыпанные снегом поля неуловимо менялись по мере того, как скользили вдаль.

Акари пользовалась этой линией все шесть лет своего обучения в средней и старшей школах.

Несмотря на то, что она наблюдала за знакомыми видами из знакомого поезда, что-то изменилось, несомненно, потому, что её чувства были другими, чем тогда.

Попытка откинуться на спинку жёсткого, неподвижного сиденья только мешала ей принять правильную позу. Поэтому она повернулась лицом к окну. Её дыхание затуманило стекло.

Вот так, должно быть, ощущается «внутренняя опустошённость».

Она вздохнула. Когда она положила подбородок на руку, драгоценный камень кольца прижался к её щеке.

«Я такая суетливая», — подумала Акари.

Брак — это как-то странно.

Она чувствовала себя неуверенно, как и все остальные.

Родители казались более взволнованными, чем она сама.

Акари заехала в родительский дом, чтобы собрать вещи, и уже собиралась вернуться в Токио. Это была единственная причина её поездки, но родители настояли на том, чтобы проводить её на вокзал, как будто это было очень важно.

На платформе в Ивафунэ шёл снег. Сосульки свисали с карнизов здания станции, а окружающие поля были окрашены в белый цвет.

Она говорила своим стареющим родителям, что это необязательно, но они всё равно пришли. Они даже прошли через безлюдную зону ожидания, чтобы попрощаться с ней на платформе.

Акари прожила в Токио одна почти десять лет.

Она просто собиралась туда вернуться, но её родители так не считали.

— Вдруг ты сможешь приехать до Нового года... — сетует её мать.

— Угу, надеюсь, но столько всего надо успеть...

— Э-эх, мы понимаем. Ты там, главное, корми его повкуснее, — сказал её отец.

— Конечно.

— Акари, если что случится, сразу звони, — сказала её мать.

— Всё будет хорошо, — ответила Акари с кривой улыбкой.

Ветер уносил каждое белое дыхание.

Вокруг них простирался снежный пейзаж.

Это было похоже на сцену из драмы.

От сходства с сопливой телепередачей ей захотелось хихикнуть от смущения, но, тем не менее, она была тронута.

— Не волнуйтесь так, до свадьбы осталось меньше месяца. Тут холодно, вам лучше вернуться, — умоляла Акари с гримасой, но голос её, возможно, слегка дрожал.

Колебания вагона поезда слегка подтолкнули её.

Её левый безымянный палец.

Это всё ещё было немного странно. Она так и не привыкла носить кольцо на безымянном пальце левой руки.

Говорят, что этот палец связан с сердцем, и это действительно так.

«Итак, я выхожу замуж».

Этот факт ещё предстояло осознать.

Жить с ним и быть внесённой в семейный реестр было ещё туманным понятием, перспективой. Не то что подготовка к свадьбе — это была неотвратимая, напряжённая реальность.

Возможно, она пыталась убежать от этого.

В этом пустом вагоне она всё время вспоминала ранние поезда, почти без пассажиров, на которых она ездила в свою среднюю школу на утреннюю баскетбольную тренировку.

Часто, уединившись, она клала на колени свои канцелярские принадлежности и писала письмо.

Она вспомнила свой сон.

В нём улица от станции сверкала белым от снега под одинокими фонарями.

Это был сон о том, как мальчик и девочка под этим светом не оставляют следов на холодной, белой, пустой дороге и уходят в темноту.

Оба они были ещё детьми.

Сон о том, что оба хотят поскорее стать взрослыми, но не могут и мучительно осознают это.

Это всё письмо, которое она нашла вчера.

Её первое любовное письмо.

Единственное, которое она написала за всю свою жизнь, но в итоге сохранила.

Она нашла его в глубине шкафа, в пустой банке из-под печенья, вместе с канцелярскими принадлежностями, на которых писала, кассетами с любимыми песнями, сборником выпускных сочинений, на который даже не хотелось смотреть. Письмо было в розовом конверте. Открыто оно так и не было.

В конце концов Акари открыла его и прочитала всё до конца. Только после некоторого колебания.

Её старая спальня. Под флуоресцентным светом, тусклым от многолетнего использования, она смогла закрыть глаза только после того, как закончила.

Почти умиляюще, почти щекочуще — сердце затрепетало, обволакивая Акари.

В памяти всплыло несколько сцен: как они, прислонившись друг к другу, читали одну и ту же книгу, как бежали по тропинке к святилищу и так далее.

Поезд, на котором он ехал в тот последний день. Она ехала тем же поездом в противоположном направлении.

Казалось, поезд не торопится, но на самом деле он мчался к своей цели.

В ней ожило то, что она чувствовала тогда.

Из разрыва в облаках в окно пробился свет.

Свет упал на лицо Акари.

Он был ярким.

Она закрыла глаза.

Горный хребет сверкал белым светом.

Она могла бы поклясться, что подул лёгкий ветерок.

«А-ах, — глубоко вздохнула она. — Вот что чувствует сердце, переполненное эмоциями».

 

10

 

Уволившись с работы, Такаки проводил дни, ничего не делая.

Он спал более десяти часов в сутки и всё равно чувствовал сонливость, голова ужасно немела.

Он просыпался, прислонялся к стене, садился, вытянув ноги, и оставался в таком положении. Он не включал ни свет, ни музыку.

Выходил на улицу только для того, чтобы купить случайные вещи и поесть. Это могло случиться в полночь или на рассвете. Он полностью отказался от правильного распорядка дня и жил, как раненый зверь, неподвижно лежащий в своей норе.

Очевидно, он был измотан сильнее, чем думал.

Так Такаки продолжал жить около месяца.

Затем, наконец, ему снова захотелось курить. Целый месяц он обходился без сигарет и даже не заметил этого.

Усталость не прошла, но он мог двигаться.

Он вышел на балкон и прикурил от зажигалки.

«Как странно, — подумал он. — Наполняя своё тело дымом, я проясняю голову».

Холодный февральский воздух колол кожу, но у него не было сил вернуться в дом и одеться потеплее.

Кончики пальцев болели.

Рука, державшая сигарету, дрожала.

Такаки поднял голову.

Невдалеке виднелись высотки Шинджюку.

Многочисленные квадратные башни возвышались на разных уровнях среди серого мегаполиса, состоящего из низких приземистых зданий.

Как кедры, стоящие прямо на травянистом поле.

Словно на ускоренной видеосъёмке, облака тянулись к нему.

Время, казалось, снова потекло.

Наверное, он надеялся, что время остановится, пока он будет лежать, свернувшись калачиком в своей комнате.

Возможно, это уравновесило годы, проведённые в ускоренной перемотке.

Отныне он никуда не собирался уезжать. Ничего не произойдёт. Как бы он обрадовался, если бы Земля перестала вращаться.

Но... он полагал, что это нелёгкая задача.

Сколько бы он ни бегал по кругу или ни стоял на месте, месяц оставался месяцем, секунда — секундой.

Какой удручающий вывод...

От собственных мыслей Такаки вздохнул.

«А ведь когда-то давно я мечтал, чтобы время шло быстрее, чтобы я сразу стал взрослым? Разве я не желал этого всем сердцем? Когда это было и почему я так думал?»

Именно после этого ему приснился «сон».

Он не был уверен, было ли это в то утро или некоторое время назад, но сон ему действительно снился.

После пробуждения он всегда исчезал из памяти, но тут ни с того ни с сего он его вспомнил. Сон, который снился ему в детстве.

«Ах, да. Навевает воспоминания...»

В этот момент на его мобильный телефон пришло сообщение.

 

Даже не открывая сообщение, он почувствовал, что знает, от кого оно и что в нём говорится.

Нажатие кнопки потребует некоторого мужества.

Такаки вернулся с балкона.

Его мобильный телефон мигал оранжевым светом на низком столике.

Он сильно нервничал. Он давно не проверял электронную почту. Ему просто не хотелось ни с кем общаться.

Такаки просто стоял и смотрел на телефон, как будто это могло приостановить его время и всё аннулировать.

Но огонёк на мобильнике продолжал мигать в тёмной комнате. Неустанно, словно напоминая ему, что время уходит...

Он поднял трубку.

Нажал на кнопку.

Слова выскочили сами собой.

На мгновение его сознание словно не хотело их воспринимать.

«Здравствуй».

И вот зазвучали слова.

 

Здравствуй.

Давно не слышались.

У тебя всё хорошо?

Мне очень неловко, но, видимо, я не могу не писать тебе писем.

 

Иногда мне кажется, что твои глаза смотрят прямо сквозь меня, на вид из окна, на еду на столе и на что-то бесформенное, как на концепцию или идею. Это всё, что я знаю. Когда ты смотришь сквозь вещи, кажется, будто ты пытаешься заставить себя исчезнуть.

 

Её сообщение было очень, очень длинным.

Он прокрутил его вниз, строка за строкой.

Когда он закончил чтение и поднял взгляд от телефона, ему показалось, что все цвета исчезли со всего, что находилось в поле зрения.

Он знал, что «этот момент» наступит, но надеялся, что сможет оттянуть его ещё на некоторое время.

Когда живёшь обычной жизнью, тоска пропитывает всё — желтеющие страницы книг, зубную щётку в ванной, сообщения в мобильном телефоне.

Всё говорило о том, что её больше нет.

 

Он поправил воротник шинели, надел ботинки и вышел из квартиры.

В ушах раздался металлический звук закрывающейся стальной двери.

Когда он повернул ключ, в груди раздался холодный щелчок замка.

Он нажал на кнопку и стал ждать лифта.

Растущие цифры на дисплее казались срочными и угнетающими.

Когда толстые автоматические двойные двери распахнулись, открыв пустую коробку, он почувствовал себя почти раненым.

Едва удержавшись на ногах во время короткой поездки до вестибюля первого этажа, он прислонился, а точнее, привалился к стене.

Гул мотора раздражал его...

Раздался металлический звук.

Ключи выскользнули у него из рук.

Он посмотрел на пол.

Ключница упала.

Он не мог её поднять.

К ней были прикреплены три ключа.

Ключ от квартиры, ключ от велосипеда и...

Ему захотелось перевести взгляд в другое место.

Он вдохнул.

Он медленно наклонился и поднял ключницу.

Даже это небольшое действие требовало огромной силы воли.

Он вышел из своего дома и подошёл к шоссе Оме.

Он изо всех сил старался не сутулиться, прогуливаясь в самом центре города. На шоссе было много проезжающих машин.

Прохладный воздух, проникающий сквозь пальто, не переставал шептать ему на непонятном языке.

Все мышцы его тела холодели. Они казались тяжёлыми, словно застыли.

Он прошёл мимо ограды пустыря.

Два жёлтых крана сгорбились на своих парковочных местах.

Возможно, на этом месте появится новое здание.

Красные и белые фары. Проезжающие мимо незнакомцы. Горящие вывески. Шум.

Пока Такаки сгорал от мучительной боли, городские пейзажи равнодушно взирали на него, продолжая жить своей повседневной жизнью.

Сердце защемило, как будто это безразличие сковало его.

Ему не нравилось, что всё вокруг смотрит на него с пустым выражением лица.

Разумеется, это было лишь отражением его собственного.

Но даже так.

Было бы просто приятно, если бы кто-нибудь прямо сейчас спросил его, в чём дело.

Так же, как когда-то давно на платформе к нему неожиданно обратилась она.

«После всего, что было, я всё равно люблю тебя, — написала Риса, с которой он встречался три года. — Мы с тобой тысячу раз обменивались письмами, но наши сердца сблизились едва ли на сантиметр».

«Она права, — подумал Такаки. — И это моя вина».

Тем не менее это был единственный путь, который он мог выбрать. Только так всё могло сложиться. Он просто не тот человек, который может менять направление по своему желанию. Он мог идти только прямо. Он решил жить именно так, в этом городе. Мир был миром, пейзажи — пейзажами, а он — самим собой. Разве не решил он однажды идти вперёд сам по себе и ни во что не вмешиваться?

Отражаясь от рамы припаркованного у дороги велосипеда, в глаза ему бросился слабый вечерний свет.

Он почувствовал, как его бровь поморщилась.

Отвёл глаза.

Косые лучи освещали лишь верхнюю половину многоквартирных домов.

Над главной дорогой висел синий указатель с указанием направления.

Подсвеченный заходящим солнцем, он был неразборчив.

Куда он вообще направлялся?

 

«Всё так, как ты и говорила, Риса. Чем ближе ты подходишь, тем больше я отдаляюсь. Но если это правда, то почему, получив твоё прощальное послание, я должен чувствовать себя так ужасно?»

 

9

 

Она всё ещё думала том о сне.

О тех минувших днях.

В нём им всё ещё по тринадцать лет...

 

Акари вышла из старого вагона поезда, зелёного с оранжевым, на станции «Ояма». Она спустилась в подземный переход, и когда вышла на платформу «Уэно», с неба посыпались мелкие снежинки.

Снег, скорее всего, не прилипнет. Она посмотрела на табло, но не похоже, что будут какие-то перебои в работе.

«Как вовремя», — подумала Акари.

Она не могла не вспомнить разные вещи.

В тот день тоже шёл снег.

Метель.

Поезда остановились.

В тот день, четырнадцать лет назад, Такаки стоял на той самой платформе, застигнутый ветром.

Он, наверное, сотни раз смотрел на одно и то же табло.

До того дня Акари не знала, что в такую погоду поезда имеют обыкновение опаздывать.

Должно быть, у него сложилось такое же впечатление.

Она посмотрела на небо, затянутое белыми облаками. Затем наблюдала за тем, как быстро падают одна за другой снежные крупинки.

Выросшая в Точиги, она привыкла к этому зрелищу, но оно всё равно вызывало странное беспокойство и тревогу.

Должно быть, он чувствовал то же самое.

Акари попыталась перенестись во времени и представить станцию такой, какой она была четырнадцать лет назад.

Мальчик стоял неподвижно, снежинки прилипали к его пальто.

Она уже не могла вспомнить его лицо.

Но каким-то образом его вид, дыхание и настроение, вырвавшиеся из её сердца, воспроизводились на экране её сознания.

На серой станции, где не ходили поезда, тринадцатилетний мальчик упрямо сжимал кулаки перед лицом тревоги и паники.

Он терпел всю эту горькую боль только ради встречи с тринадцатилетней Акари Шинохарой.

Как драгоценный камень.

Какая красота!

Когда в полночь, после бесчисленных остановок на единственном пути, он наконец прибыл на станцию «Ивафунэ», всё вокруг утопало в белом.

Они вдвоём шли под редкими уличными фонарями.

Вокруг — огромная равнина, вся покрытая снегом.

Далёкие огни домов расплывались и тонули во тьме.

Они шли по ковру свежевыпавшего снега, не оставляя следов.

Пока настоящая Акари погружалась в своё прошлое на платформе «Ояма», подъехал серебристый поезд.

Она поправила сумку на плече.

В ту ночь, когда им обоим было по тринадцать лет, только для них двоих трепещущий снег был лепестками сакуры.

 

«Идём и думаем...»

 

Поезд медленно замедлил ход.

Двери остановились прямо перед Акари.

 

«„Однажды мы снова будем любоваться сакурой вместе“».

 

Автоматические двери открылись.

 

«Ни он, ни я не сомневаемся в том, что всё будет именно так».

 

В этот момент Акари почти увидела, как из поезда на платформу выбегает юноша в тёмном пальто...

 

8

 

Бесцельно бродя по улицам, Такаки понял, что уже стемнело.

Он просто шёл, у него не было конкретного места назначения. Каким-то образом он добрался до самого Шинджюку и решил, что не покидал город. Об этом он мог судить по окружающей обстановке.

Мимо него то и дело проходили другие пешеходы, а он продолжал идти вперёд по району со смешанной застройкой, который нельзя было назвать центром города или деловым кварталом.

Слева от него на улицу падал слабый свет из круглосуточного магазина. Не раздумывая, он вошёл внутрь.

Если бродить по ночам, то рано или поздно магазин затянет к себе. Он был похож на лёгкую ловушку.

В колледже студенты собирались в столовой, когда им нечего было делать, и, возможно, круглосуточные магазины были обеденными залами для рабочей силы. Там можно было перекусить и даже полистать журналы.

Такаки привлёк журнальный отдел вдоль витрины.

Он выбрал экземпляр журнала «Наука» и пролистал его. Он не хотел читать именно этот журнал, ему просто было неинтересно читать другие. Он просто пытался отвлечься.

Он беспокойно перелистывал цветные страницы.

Его рука остановилась.

 

На него выскочила Вселенная.

Точнее, это была фотография космоса.

Крошечные звёзды были разбросаны по чёрному небу. Справа от центрального листа парил космический корабль с гигантской параболической антенной. Кажется, что он плывёт, но на самом деле он мчится с космической скоростью.

Заголовок гласил, что межпланетный зонд ELISH покинул пределы Солнечной системы.

Такаки прочитал статью. Японский межпланетный зонд ELISH, запущенный в 1999-ом году, совершил последний виток вокруг Нептуна и отправился в вечное путешествие на край Вселенной. Подобно тому, как вы можете зацепиться рукой за угол и повернуть под действием центробежной силы, «виток» использует гравитационное притяжение небесного тела, чтобы запустить корабль глубже в космос.

После последнего витка вокруг Нептуна ELISH будет полагаться исключительно на инерцию, чтобы продолжить свой бесконечный полёт за пределы Солнечной системы. Пока его атомная батарея будет работать, в течение примерно двадцати лет ELISH продолжит передавать данные на Землю. После этого зонд не вернётся в Солнечную систему. Чтобы проверить, насколько велико расстояние между ним и местом его рождения — правда, без всякой другой причины, — ELISH будет двигаться прямо в буквальную пустоту, вечно.

Такаки небрежно вернулся к развороту и его CGI-изображению космоса.

«Что и говорить... Без надежды случайно встретить на пути даже атом водорода».

По его позвоночнику внезапно пробежали мурашки.

Когда они утихли, он понял, что их вызвало.

«Она».

Та штука.

Оранжевый свет, поднявшийся в небо на острове той ночью.

Ракета, на которую смотрели Такаки и Канаэ.

В 1999-ом году...

Значит, всё зашло так далеко?

На Такаки нахлынули воспоминания.

Сумерки... Воздух казался другим. Как будто произошло затмение. Он что-то почувствовал и повернулся к нему. Восходящий свет. Столб дыма. Замедленные колебания...

В тот раз. Он почувствовал, как меняется сам.

Нет.

Он просто принял то, чем ему предстояло стать.

Он шёл в неизвестность с закрытыми глазами.

Он узнал это о себе.

Такаки понимал, что всё, что он может сделать, это наблюдать.

«Понятно...»

Она зашла так далеко за восемь лет?

Сейчас Такаки стоял в тупике.

Наверное, впервые с того дня, как он увидел ракету на Танэгашиме, он перестал двигаться.

И чувствовал себя виноватым...

Этот межпланетный зонд, эта ракета, не раздумывая, устремилась вперёд и уже была за Нептуном.

Она, ракета, даже не имея конечного пункта назначения, следовала приказу «идти как можно дальше, куда бы то ни было» и продолжала своё равномерное линейное движение.

Она была всего лишь машиной, но Такаки трепетал перед её силой.

Где-то он должен был оказаться. Хотя Такаки не знал, где именно, но это было место, куда стоило отправиться.

Точно так же, как оно потратила восемь лет на то, чтобы добраться до Нептуна, — через целую вечность она прибудет в неизвестное место.

А Такаки просто стоял...

«Нет, это неправда».

В этот момент его осенило.

 

«А-а-а...»

Нежное чувство в животе охватило всё тело.

Он не просто оказался в этом месте.

Он сам пришёл сюда.

Он не хотел быть здесь. Однако был.

Он не хотел оказаться здесь. Однако оказался.

Значит, это был Нептун.

 

«Я так далеко зашёл».

Это было не то место, куда он стремился попасть.

Но он прошёл этот путь на собственных ногах.

Долг и недочёт, тяготившие его, начали исчезать. Оторвавшись от его плеч и ног, они отступили.

Он вернул журнал на стойку.

Сделал шаг назад, а затем направился к выходу.

Он подумал о «сне», который приснился тем утром.

Он видел сон.

Очень старый сон.

О своём прошлом.

 

«В нём нам всё ещё по тринадцать лет...»

 

Такаки шёл.

Он чувствовал свои шаги на белом полу.

 

«Вокруг — огромная равнина, вся покрытая снегом. Мы идём по ковру свежевыпавшего снега, не оставляя следов».

 

Теперь каждый раз, когда Такаки делал шаг вперёд, он ощущал лишь грамм.

В те дни...

Он хотел скорее стать выше. Скорее дотянуться до небывалого.

Он хотел стать сильным по-настоящему.

Мальчик из его сна — его прошлый «я» — искренне желал этого.

Теперь у него была эта сила.

Он был тем, кем когда-то мечтал стать.

Когда-то, когда только для них двоих трепетный снег был лепестками сакуры.

 

«Идём и думаем: „Однажды мы снова будем любоваться сакурой вместе“».

 

Такаки понимал расстояние гораздо лучше, чем раньше.

И он мог брать в руки гораздо больше вещей.

Даже если его единственное желание с тех пор было уже недостижимо.

 

«Ни она, ни я не сомневаемся в том, что всё будет именно так».

 

В тот день он хотел стать старше и сильнее.

И теперь он достиг этого. Как и хотел.

Он стоял перед дверью во внешний мир.

7

 

Автоматические двери открылись.

Акари села в поезд, идущий в Токио.

 

6

 

Автоматические двери открылись.

Такаки шагнул навстречу бушующим февральским ветрам.

5

 

Средь толпы знакомый силуэт ищу,

За удачей призрачной вечно спешу —

На перекрёстках дорог, в летящих прочь поездах…

Мои наивные надежды — горький самообман.

 

Если чудо вдруг станет снисходительно,

То с огромной радостью тебе покажу,

Как изменился весь мир, как изменился я сам,

И, наконец, смогу признаться в своих тёплых чувствах.

Слова из песни Масаёши Ямазаки

«One more time, One more chance»

(Перевод Harmony Team)

 

4

 

Такаки Тоно осматривал Шинджюку, город, в котором жил, как будто видел его в первый раз. Он наполнил лёгкие холодным воздухом. Вытянул шею. Осознал, что при ходьбе он свесил голову.

Вдохнул, потом выдохнул.

Белое дыхание улетучилось.

Он был здесь.

Он шёл.

Краски пейзажа влетали в его сознание, а затем снова вылетали. Они что-то оставляли в нём.

Снег всё ещё шёл. Он хотел, чтобы снега было побольше.

Такаки уклонялся от встречного потока людей, проходя по оживлённым ночным улицам.

Сияние и суматоха центра города.

Запах и присутствие людей.

Неоновые вывески.

Чёткие очертания высотных зданий.

Размытый свет светофоров.

Различные лица, приходящие и уходящие.

Разнообразные наряды.

Светящиеся вывески. Ветер. Придорожные деревья. Опавшие листья.

Опавшие листья с придорожных деревьев кружились на ветру, словно танцуя, и задевали электронные рекламные щиты, прежде чем упасть на землю.

Зрительные нервы Такаки воспринимали всё как свет. Этот свет что-то зарождал в его сердце.

Он перешёл дорогу по пешеходному переходу.

Остановился посреди тротуара.

Посмотрел на заснеженное небо, в котором отражались огни города.

Бесконечный снег словно исходил из одной точки в небе.

Он наблюдал за птицей, летящей по ночному небу.

Узор мостовой на тротуаре.

Ограждение.

Он подошёл к строительной площадке.

Тень от передвижных кранов, сгрудившихся над недостроенным зданием.

Изношенная лестница вокзала.

Турникеты.

С платформы он посмотрел вниз на дорогу.

Фары создавали реку света.

Он вернулся в свою квартиру.

Прыгнул в кровать и провалился в глубокий сон.

И ему приснился сон.

О его юности. Его детство. Школьные годы. События из старшей школы воспроизводились на его мысленном экране.

Воспоминания о беге под деревьями в Нагано уступили место воспоминаниям о прохождении через городское святилище. Пока эти ощущения не утихали, он чувствовал, как мчится вверх по склону на велосипеде на Танэгашиме.

Он вспомнил нескольких друзей, которые произвели на него глубокое впечатление. Вспомнил каждую из немногих девушек, которые протягивали руку, чтобы коснуться его сердца.

В голове всплыли воспоминания о мягких руках и худых плечах Канаэ.

Он вспомнил тот день, когда уехал в Токио.

Когда Такаки прибыл в аэропорт Танэгашима с тяжёлой сумкой на плече, Канаэ была рядом, дабы проводить его.

Не сказав ничего важного, он произнёс обычное «ну что ж» и пошёл на посадку.

Ощущение было таким же горьким, как при разгрызании металла.

Он вспомнил холодную, благородную красавицу, с которой познакомился, подрабатывая инструктором в школе.

Ему захотелось встретиться с ней ещё раз.

Простые жесты и добрый голос Рисы.

Щекотка в горле, которую он испытывал, когда слышал её голос, оживала в нём.

Погрузившись в тёплую темноту, он не спеша наслаждался перекрёстным потоком воспоминаний.

Он проснулся.

Спустился по лестнице и вышел из своего дома.

Вдохнул утренний воздух.

И начал бродить по городу.

Даже после крепкого сна образы реальности, возникающие в его глазах, опьяняли.

Рассветные лучи освещали каждое аккуратное строение в жилом квартале.

Солнце взошло над огороженной дорогой, ведущей вверх по склону.

Мягкий свет проникал в скромный парк.

Он ощущал мир кожей.

Мир воспоминаний в нём смешался и стал единым целым с тем миром, который был здесь и сейчас.

Различные воспоминания.

Он пересёк большой старый каменный мост. Воспоминания о городе были старше, чем Такаки мог предположить. Он остановился на середине моста и посмотрел вниз на реку.

Вода переливалась светом.

Ему вдруг вспомнилось море.

Когда он ехал на своём «Кабе» домой по национальному шоссе, пейзаж резко обрывался справа и открывал взору бескрайнее море.

Он прошёл под эстакадой.

Увидел велосипед с корзиной, прислонённый к бетонной стене. За ним в светлом просторном небе висели тонкие облака.

Дорожный знак отбрасывал согнутую тень на обочину.

По улице спешила школьница со спортивной сумкой на плече.

На городском небе расстилалась полоса ясной погоды.

Солнечный свет отражался от краёв реки, протекающей через город.

Он зашёл в привокзальную булочную, которая открывалась рано утром, и выпил кофе.

Сел у большого окна, откуда открывался вид на улицу. Несколько часов он с нежностью смотрел на поток людей, идущих на учёбу и работу.

Когда он вышел из кафе, зимний воздух стал мягче и приятнее.

Ему захотелось пройти через террасу у южного выхода станции «Шинджюку».

Поднявшись по небольшой лестнице от станции «Шинджюку», он вышел на просторную набережную, сверкавшую белизной в лучах солнца.

Он остановился посередине.

Набережная была достаточно широкой для нескольких полос движения, если бы она предназначалась для машин. Сзади и спереди мимо него проходила толпа людей.

Другие праздно сидели на бордюрах клумб и наслаждались бризом.

Постепенно отклоняясь влево, Такаки прислонился к перилам, идущим вдоль дорожки.

Когда он посмотрел вниз с края приподнятой южной террасы, то увидел железную дорогу. Это было то же самое, что смотреть на реку с моста.

Он смотрел на поезда, снующие туда-сюда.

Дул ветер.

Небо было свежим, светло-голубым.

Низко в углу высилась башня «Докомо», напоминающая средневековую башню с часами.

Белый лепесток, от какого цветка, Такаки не мог определить, откуда-то прилетел, танцуя на ветру, и попытался пролететь мимо его глаз.

Он протянулся к нему.

Лепесток послушно лёг в его руку.

Такаки держал его нежно, бережно, стараясь не раздавить.

Он вспомнил, как весной, будучи школьником, поймал такой же лепесток сакуры.

Сакура цвела даже на Танэгашиме.

Тёплый островной воздух вновь ожил в нём.

Он вспомнил, как смотрел на огромное небо.

Освежающее голубое летнее небо Танэгашимы.

Когда-то этот глубокий синий цвет затронул его сердце.

Даже сейчас ему казалось, что он чувствует запах травы.

Его сердце устремилось к тускло-зелёному холму.

Колышущаяся трава.

Запах почвы, разносимый ветерком.

Запах прилива.

Далеко под холмом — синевато-чёрное море.

Белоснежные волны.

Солнце, тоже белое и сильное, согревало его тело.

Ослепительное.

Горячее.

Достаточное, чтобы расплавить его сознание.

Его разум закружился.

Окружённый миром.

Окутанный.

Убаюканный.

Летящие птицы.

Прекрасные, безымянные полевые цветы.

Крылатые насекомые, перепрыгивающие с одного цветка на другой.

С холма он смотрел на широкие равнины Танэгашимы.

Тёмно-зелёные горы, поросшие лесом. Нежная зелень полей сахарного тростника. Свежие листья сладкого картофеля Танэгашимы, выстроившиеся в ровные ряды. Красная земля. Голубое небо. Яркие, размытые облака. Колышущиеся лесополосы.

Жаркий солнечный свет.

Горячий ветер.

Вращающийся ветряк.

Этот пейзаж снова всплыл в его памяти из самых дальних уголков.

Ему захотелось заплакать.

Остров был так прекрасен.

Почему он никогда не замечал этого?

«Такой красивый. Такой прекрасный».

Это казалось очевидным, но он никогда не замечал.

Он был благословлён.

Он оглянулся.

Посмотрел вверх.

Он закружился.

Мир закружился.

Всё вращалось, как туманность, и собиралось в Такаки.

Он был в центре вселенной.

 

3

 

Они поженились в конце зимы, а сейчас был сезон цветения сакуры.

Их новая жизнь была идеальной даже с точки зрения самой Акари.

Они переехали в квартиру в Кичиджоджи. Она была довольно старой и тесной, но при этом вполне уютной. Небольшой размер давал дому и жильцам возможность сблизиться.

Правда, её муж часто морщился, вспоминая о выплатах по кредиту.

Несмотря на замужество, Акари продолжала работать. Она не видела причин бросать работу, которую любила.

— Я хочу услышать: «Что для тебя важнее — я или работа?» — шутила она. Он искренне рассмеялся и сказал, что с нетерпением ждёт этого вопроса. Конечно, Акари не собиралась заставлять его говорить что-то такое грустное и нудное. Он тоже не собирался, поэтому они и могли смеяться над этим.

Это радовало её.

Поскольку её муж ужасно умел готовить и стирать, Акари ничего не оставалось, как взять эти обязанности на себя. Он, конечно, умел нажимать кнопки на стиральной машине, но не умел складывать одежду.

Тем не менее он всегда старался сам гладить свои рубашки. Более того, у него это неплохо получалось. Похоже, это была одна из тех вещей, к которым некоторые парни были придирчивы. Акари этого не понимала.

Её муж взял на себя все обязанности по уборке и мытью посуды, чтобы уравновесить ситуацию. Очевидно, эти два занятия соответствовали его натуре и ничуть его не беспокоили. Находка для Акари.

«Я могу приготовить ужин и не беспокоиться о посуде. Это просто блаженство!»

Как бы то ни было, когда придёт время, она собиралась научить его хотя бы складывать одежду. Не помешает, если он также научится готовить простые гарниры и рисовую кашу.

Была суббота, и у Акари был выходной.

Её муж уехал утром по делам, которые требовали неотъемлемого внимания. Ему приходилось работать по выходным в период их медового месяца, но он любил свою работу и вышел за дверь в приподнятом настроении.

Акари тоже чувствовала себя довольно бодро, развешивая бельё на балконе для просушки.

Погода стояла прекрасная.

Дом сверкал чистотой благодаря стараниям мужа, поэтому настроение было особенно хорошим.

Акари наслаждалась жизнью, как на работе, так и дома.

Всё это было так приятно.

«Хм-м? Странно».

В этот момент в её груди зародилась какая-то мысль. Что-то заныло.

Как будто она забыла о важном обещании.

Может быть, она одолжила важную для кого-то вещь и не помнит об этом.

Стоя в бездействии на балконе, она разглядывала пейзаж.

Перед глазами заплясала какая-то мелочь.

Это был лепесток сакуры, пролетевший мимо. Она попыталась поймать его, но была слишком медлительна. Лепесток аккуратно выскользнул из её рук.

Возможно, именно лепесток и привлёк её.

Ей захотелось пойти посмотреть на цветущую сакуру.

Она направилась к парку «Ёёги».

 

2

 

Такаки устроился на новую работу.

Программирование было его единственным заработком. Он сосредоточился на этом единственном навыке, как работающий член общества. Однако он знал, что в этой области может добиться успеха практически везде.

Он попросил знакомых по старой работе в компании, чтобы они прислали какие-нибудь случайные задания, которые он мог бы выполнять самостоятельно теперь, когда уволится. Несмотря на рецессию и низкие ожидания Такаки, у них сразу же нашлось для него несколько проектов.

На одной из встреч один из них прямо сказал Такаки: «У тебя есть навыки, но я не знаю, каков твой характер». Они оба хорошо посмеялись над этим. Когда другой знакомый сделал прямое предложение попытаться нанять его, Такаки счёл, что у него нет другого выбора, кроме как вежливо отказаться.

Он переехал в двухкомнатную квартиру в Шибуе.

Купил высококлассную машину Apple и детали для сборки ПК с Windows, а также привёз широкий стол и кресло Aeron, чтобы превратить одну из комнат в офис. Он сделал заказ на визитки и начал работать программистом-фрилансером.

Новый образ жизни, когда он работал в своём собственном темпе, сам выбирал задания и просто следил за сроками, был удобным.

Иногда он получал неожиданные изменения в спецификациях, и необходимость выполнять их казалась ему абсурдной, но он научился принимать это как должное и не слишком беспокоиться (хотя иногда это всё же донимало его).

Он сам устанавливал время перерывов. Работал по ночам, когда ему хотелось.

Он был освобождён. Гравитация больше не становилась ни сильнее, ни слабее.

По какой-то прихоти, которую даже Такаки не мог понять, он начал пользоваться своей кухней. Каждый день он готовил себе три порции еды. Может же, когда захочет! Он заменил свой старый холодильник, потому что ему нужна была морозильная камера побольше.

Купил книжные полки и стеллаж для хранения и организовал свою комнату. Раньше он не хотел тратить время на подобные вещи.

Такаки проверил свой 24-дюймовый экран, убрал руки с клавиатуры и откинулся в кресле.

Он проработал всю ночь, и сейчас было десять утра.

Из открытого окна в комнату проникал лёгкий аромат весны.

Занавески колыхались.

Словно подхваченный тёплым весенним ветром, Такаки вышел на улицу.

 

1

 

По её мнению, это ноющее чувство появилось ещё до свадьбы. Она полагала, что это просто брачная хандра.

Но было ли это что-то ещё?

Где-то в глубине души она жалела, что вышла замуж?

Акари рассмеялась. «Нет».

Она пересела с линии «Инокашира» на «Одакю» в Шимокитазаве и вышла на «Ёёги-Уэхара». Дальше она пойдёт пешком.

Она была потрясена тем, что простое замужество могло вызвать у неё такое чувство удовлетворения.

Её быстрые шаги издавали лязгающие звуки.

Её кожа слегка нагрелась под лучами солнца, и она подумала, что может задремать ещё на ходу.

Она подошла к перекрёстку, который выглядел достаточно очаровательно, чтобы послужить местом для съёмок фильма или телевизионной драмы. Он был невероятно широким.

Вдоль дорожек стояли дома, а в садах, которые были слишком малы, чтобы назвать их таковыми, росли растения в горшках. В лучах весеннего солнца они сияли красивым ярко-зелёным цветом.

По другую сторону переезда виднелась роскошная зелень парка «Ёёги».

Прямо рядом с сигналом переезда стояло огромное дерево сакуры.

На нём ещё не проросло ни одного листочка.

Оно было в полном цвету.

Высокие ветви были окрашены в нежный светло-розовый цвет. Лепестки мягко отражали солнечный свет, отчего дерево светилось, как большой фонарь.

Лепестки опадали и, подхваченные ветром, танцевали над дорожками и переездом.

Акари ступила на него среди трепещущих лепестков.

Когда она прошла примерно треть пути, раздался предупреждающий сигнал. Судя по всему, шлагбаумы опустятся вскоре после того, как она закончит переход. Ей не нужно было ускорять шаг.

Это была поистине живописная сцена.

«Очень похоже на снег», — подумала Акари.

Тёплый воздух был приятен. Она чувствовала себя так спокойно, что сердце могло растаять. Она немного расслабилась.

 

Потом Акари прошла мимо кого-то.

 

0

 

Люди склонны думать, что я витаю в облаках, но на самом деле мои эмоции довольно сильно колеблются. Это очевидно, если я говорю серьёзно или нет. Когда я думаю о человеке, который мне нравится, или, когда он находится передо мной, я так сильно нервничаю, что почти теряю рассудок. Размышляя о самых разных вещах и корчась от боли, страдания, гнева, я пишу в уголке своего сердца много такого, чего никогда не смогла бы сказать. Но я становлюсь другой, когда остываю. Я спокойно занимаюсь своей работой и повседневной жизнью во всех её деталях. Какая-то часть меня относится к происходящему сдержанно и реалистично. Это как разница температур в пустыне. Я была бы совершенно нормальной, если бы могла их уравновесить.

Моя собственная сила удивляет меня, когда я включаю рубильник. Я обнаруживаю, что влюбляюсь с такой страстью. Иногда я удивляюсь, откуда берётся вся эта эмпатическая энергия.

Верно...

Это действительно важно и является ключом к жизни. Именно поэтому мне удалось выжить.

Смотреть на кого-то. Когда на тебя смотрят в ответ. Пытаться проникнуть в сердца друг друга. Пытаться понять кого-то. Жажда быть понятым.

Давным-давно, в один прекрасный момент, я открыла для себя этот замечательный опыт.

Жизнь — это не только солнечный свет и радуга. Иногда она похожа на рвоту кровью. Кажется, что боль выжимает всю жидкость из твоего тела. Но даже в те тяжёлые времена я всегда чувствовала себя защищённой. Даже когда меня горько предал человек, которому я доверяла, даже когда мне причинили гораздо более серьёзную боль, даже когда в школе всё стало настолько сложным, что мне приходилось прятаться в одиночестве во время обеда.

Я была защищена. Я продолжала получать эту силу. В глубине души, когда мне становилось совсем тяжело, я всегда чувствовала бесконечно благосклонное, таинственное присутствие, несущее на своих плечах половину моих тягот.

Это присутствие, по сути, всегда было со мной. Оно оставалось рядом со мной. За почтовым ящиком, когда я бросала на него быстрый взгляд, в окне переулка, на платформе — оно всегда было там, где находилось моё сердце.

Вот почему у меня всё было хорошо.

Я никогда не чувствовала себя одиноко.

 

1

 

Как только Такаки прошёл мимо женщины на него снизошло осознание.

Он всё понял. Это ошеломляющее осознание обрушилось на Такаки, как тонна кирпичей. И всё же он не мог воспроизвести своё понимание на сознательном уровне. Он получил ответы на все вопросы, но не мог выразить их словами.

Эмоции и воспоминания, которые он никогда не мог упорядочить, хаос, который он носил в себе, громко звенели, собирались, разъединялись, трансформировались и вставали на свои места.

Призрачный горизонт, над которым восходила двоичная звезда Такаки, сжался до одной точки, как множество песчинок, и рассыпался. Сверкающий порошок рассеялся, превратился в снег и собрался на оконной раме. Остановившийся поезд. Тёмный заснеженный пейзаж. Застывшее время. Время и пространство, застывшие, расширенные в другое измерение. Ракета превратилась в здание, здание — в строки кода, а строки кода кристаллизовались. Все его эмоции сгустились в прозрачный кристалл... который разлетелся на куски.

Получить выстрел в голову, не заметив этого, должно быть, то же самое.

Лепестки сакуры закружились.

Словно это были осколки его вырвавшихся эмоций.

Смятение.

Какая-то непонятная сила заставляла его.

Такаки просто продолжал идти.

Предупреждение всё ещё звучало.

Он знал, что если сейчас оглянуться, она тоже оглянётся.

Он уже миновал переезд. Шлагбаумы опустились за его спиной. Он остановился.

Иначе и быть не могло.

Он повернулся.

Женщина, стоявшая к нему спиной, медленно начала поворачиваться.

Наконец, её профиль...

В этот момент слева с грохотом пронёсся поезд линии «Одакю». Промчавшись мимо на бешеной скорости, он закрыл Такаки обзор. Серебристые вагоны с синими полосами текли по рельсам, как река, и отделяли его от прохожих, как стена.

Поезд был очень, очень длинным.

На другой стороне — женщина.

Поезд шёл целую вечность.

Это было похоже на стену шума. Он ничего не мог расслышать.

Скоро.

Скоро он пройдёт.

В тот момент, когда он думал, что поезд уже ушёл, справа пронёсся другой поезд, загородив ему обзор.

Он не мог видеть.

Не мог видеть её.

Ветер от мчащегося поезда обдувал его.

Он поставил одну ногу позади себя и, не задумываясь, слегка присел.

«Если бы это случилось несколько месяцев назад, я мог бы броситься вперёд и погибнуть».

Второй поезд прошёл мимо, оставив после себя эхо и слабый след.

Сигнал на переезде перестал звучать.

Шлагбаумы начали подниматься.

Густой весенний воздух, золотистые лучи солнца — лепестки, мягко танцующие над рельсами.

Розовое присутствие сакуры рядом с сигналом переезда.

В этом пейзаже... женщина исчезла.

Лепестки взметнул ветер.

Как ни странно, на его лице появилась улыбка.

Почему он почувствовал такое удовлетворение, когда она не обернулась?

Он мысленно задал ей вопрос.

«Что ты мне только что подарила?»

Хотя он лишь мельком видел её профиль, он мог сказать, что она симпатичная.

В ней что-то было. Да, аура счастья, удовлетворения, которое она испытывала, казалось, нахлынула на него, словно волна.

Хорошо.

Хороший настрой.

Приятно было видеть кого-то, кто казался счастливым. От этого стало так тепло на душе. Ему захотелось передать эту доброту.

Забавно, что он чувствовал себя сильным.

У него было ощущение, что он может взяться за что-то новое.

 

2

 

Такаки отвернулся от переезда и начал идти.

Тёплый воздух был приятен. Он чувствовал себя настолько расслабленным, что его сердце могло растаять.

Что же теперь делать?

Ничего не оставалось.

Может быть, ему стоит попробовать позвонить кому-нибудь?

Но кому?

Да кому угодно.

Пока он знал их номер, он мог с ними связаться. Он мог поговорить с кем угодно.

Он забыл свой телефон дома.

Может, здесь есть телефонная будка?

Он осмотрелся.

Точно.

Он может пойти куда угодно.

 

Такаки шагнул вперёд... и свернул за угол.

 

 

Дорогой Такаки.

 

Как поживаешь?

Я и представить не могла, когда мы договаривались о встрече, что сегодня пойдёт такой сильный снег. Даже поезда задерживаются. Поэтому я решила, дожидаясь тебя, написать это письмо.

Я сижу возле печки, здесь тепло. А в сумке у меня всегда есть почтовая бумага. Могу писать письма, когда только захочу. Потом я сама его тебе передам. Так что не объявляйся слишком рано: ты меня собьёшь. Не спеши. Езжай медленно.

 

Мы так давно не виделись до сегодняшнего дня. Целых одиннадцать месяцев. Признаться, я чуть-чуть волнуюсь. Что, если мы друг друга не заметим? Правда, в сравнении с Токио эта станция просто крошечная, и разминуться нам негде. Однако, как я ни пытаюсь представить тебя в школьной форме или в форме футбольной команды, ты выглядишь совершенно незнакомым человеком.

Итак, что же мне написать?

Ах да. Начну с благодарности. Опишу свои чувства, которые до сих пор не смогла до тебя донести.

Я считаю, мне крупно повезло: когда в четвёртом классе меня перевели в школу в Токио, рядом со мной оказался ты. Я рада, что мы стали друзьями. Без тебя мне бы там пришлось гораздо тяжелее.

Поэтому мне совершенно не хотелось переезжать на новое место и отдаляться от тебя. Я мечтала учиться с тобой в одной школе, вместе расти. Я так на это надеялась. Сейчас я здесь более-менее освоилась (так что особо не переживай), и всё же не проходит и дня, чтобы я не подумала: «С Такаки тут было бы куда лучше».

Мне ужасно грустно из-за того, что вскоре ты уедешь намного, намного дальше. Пусть сейчас ты в Токио, а я — в Точиги, я всегда помню: «Если что, Такаки рядом. Нам недолго встретиться, достаточно сесть на электричку». Но к югу от Кюшю — это уже слишком далеко.

Теперь я должна научиться жить самостоятельно. Хотя я не совсем уверена, что у меня получится. Но так надо. И мне, и тебе. Ты согласен?

 

И вот что ещё я обязана тебе сказать. Я рассчитываю передать это на словах, но на случай, если не получится, записываю на бумаге.

Я люблю тебя, Такаки. Уже не помню, как давно влюбилась. Это вышло само собой, и я не заметила когда. С первой нашей встречи ты был сильным и добрым. Ты всегда меня защищал.

Такаки, у тебя непременно всё будет хорошо. Я уверена: что бы у тебя ни приключилось, ты вырастешь замечательным, заботливым человеком. Как бы далеко ты ни уехал, я всегда буду тебя любить.

Пожалуйста, помни об этом.

 

* * *

 

Дорогая Акари.

 

Как поживаешь? Сейчас девять вечера, я сижу в своей комнате и пишу это письмо. За окном видны крошечные огоньки зданий. А что ты видишь сейчас из своего? Мне немного трудно представить.

Мне нужно делать домашнее задание по математике, но в последнее время я сильно халтурю. Никто из моих друзей в футбольном клубе не относится к домашнему заданию серьёзно, а мне не очень хочется его делать, когда я думаю о том, что скоро мне предстоит переезд.

Мы ведь встретимся через две недели, верно? Я рассчитываю передать тебе это письмо из рук в руки.

 

Я слышал, что остров на другой стороне Кюшю, куда я перееду, очень сельский, но на нём также есть пусковая площадка NASDA. Это единственная часть переезда, которая меня радует. Я расскажу о потрясающем запуске после того, как увижу его. На данный момент — это всё, чего мне действительно стоит ждать.

Честно говоря, я волнуюсь из-за переезда так далеко. Я просто хочу уже поскорее стать взрослым. Сейчас я чувствую себя застрявшим в странном возрасте. Я понимаю, что мне следовало приехать к тебе раньше. Не знаю, почему я этого не сделал. Я столько всего хотел тебе рассказать с тех пор, как перешёл в среднюю школу. Всё это время я скучал по тебе. Я люблю тебя, Акари.

 

Я пока плохо понимаю, что на деле означает «стать взрослым».

Но я хочу, чтобы мне не было за себя стыдно, если когда-нибудь в далёком будущем мы с тобой случайно где-нибудь встретимся.

Обещаю тебе, Акари: таким человеком я и стану.

 

Благодарности

 

Хочу поблагодарить Dazli (посетите его группу: vk.com/crazymangaproject) и Евгения Григорьевича за помощь в некоторых аспектах в переводе.

 

Благодарю Георгия, Олега, Михаила, Вадима, Наталью, Алексея и Александра за помощь с возникшей на работе странной ситуацией. Ваши советы мне были очень нужны, и я очень ценю вашу помощь и внимание, спасибо вам.

 

Наталья Владимировна П. является глубоко уважаемой мною персоной. Именно благодаря её появлению в моей жизни я смог найти силы закончить сей перевод и немного измениться сам (надеюсь в лучшую сторону). Данный перевод я хочу посветить именно ей, даже если она никогда его не прочтёт. Уверен, она знает почему я это делаю.

 

И конечно же благодарю тех, кто прочёл данный перевод. Я знаю, что он не идеален, но я вкладывал в него всю душу и надеюсь он вам понравился.