Онлайн чтение книги Белый снег, черные вороны 白雪乌鸦
2 Торговля телом

Семейная лавка Ди Фангуй находилась на Пристани, на 2-й Диагональной улице, и ее облюбовали вороны. Во-первых, перед входом росли два коренастых вяза, на которых птицам было удобно сидеть. Во-вторых, лавка торговала зерном. Запах злаков безусловно был для воронов соблазнительным.

Воронам нравилось летать стаей, поэтому, когда они садились на деревья, было их никак не меньше трех, а то и пяти. Обычно стоило Ди Фангуй утречком отворить дверь, как она обнаруживала, что деревья будто стали ниже – вороны, словно тяжелые плоды, прогибали ветки. И если вам хотелось вернуть вязам прежний вид, то надо было не пожалеть пригоршни проса, рассыпать его под деревьями, и тогда вороны бросались на землю клевать зерно. Колыхнув пару раз ветками, вязы распрямлялись.

Ди Фангуй к воронам относилась хорошо: прежде всего, они были одеты в ливрею, а черный цвет никогда не выходил из моды. Ну и еще они отличались горячим нравом и не боялись морозов. С приходом зимы птицы с ярким окрасом становились на крыло и улетали на юг, вороны же выдерживали северные холода. Опять же, их хриплые крики были будто наполнены обидой и чем-то напоминали речь людей. Этим они отличались от дроздов, иволг и ласточек, певших красиво, но уж слишком по-небесному и чересчур издалека. И поскольку Ди Фангуй нравились вороны, то она порой тайком бросала им несколько пригоршней зерна. Однако ж стоило это заметить ее муженьку Цзи Юнхэ, как он покрывал бранью и жену, и птиц: «Если вы такие умные, то сами ищите себе пропитание, нечего задарма есть мое, чтоб вы подавились!» В его представлении вороны были обряжены в траурное платье, их карканье напоминало ему плач, в общем, не приносили они удачи. Птицы тоже разбирались в людях, и если дверь открывал Цзи Юнхэ, то они не дожидались, пока он их прогонит, а все разом взлетали и отправлялись на берег Сунгари.

Цзи Юнхэ к воронам относился плохо, и стоило его торговле пойти чуть хуже, как он сразу возлагал вину на пернатых. Дабы отбить у них охоту прилетать сюда, он забирался на деревья, забирал все вороньи яйца, а затем разрушал и сами гнезда. Яйца у воронов зеленоватого цвета[6]Зеленый цвет содержит намек на измену, человеком в зеленой шляпе китайцы называют рогоносца.; разбивая их, Цзи Юнхэ злобно выговаривал супруге: «Тьфу, побывавшая в „весенних палатах“[7]«Весенние палаты» – публичный дом. – та еще птица». Когда Ди Фангуй напоминали о днях, проведенных в борделе, ей оставалось лишь вздыхать. Вороны обладали хорошей памятью, и после того, как их гнезда разрушали, они их не восстанавливали, однако к этим двум деревьям все же сохранили привязанность и по-прежнему наведывались сюда по утрам и вечерам. Цзи Юнхэ это так бесило, что он даже хотел срубить вязы. Однако хоть деревья и росли перед его дверями, все же они принадлежали не хозяину лавки, а русским. Срубить вязы было все равно что выдернуть волосы с головы у иностранцев, для такого у Цзи Юнхэ кишка была тонка.

Когда Цзи Юнхэ костерил воронов, то старался, чтобы его не услышали окружающие, в частности, Чэнь Сюэцин – владелица лавки сладостей с 3-й Диагональной улицы. Та была маньчжуркой, а, по преданию, вороны спасли первого правителя империи Цин. То есть для маньчжуров вороны были божествами, приносящими радость и защиту. При дворе даже установили священный шест для поминания этих птиц. Когда маньчжуры видят воронов, то очень радуются, бросают зерно и никогда не вредят им. У Чэнь Сюэцин было небесного цвета атласное ципао[8]Ципао – традиционное женское платье в Китае, изначально появилось у маньчжурок., на груди которого была вышита пара воронов. Как-то раз Цзи Юнхэ бранил птиц, а ровно в это же самое время к нему в лавку зашла Чэнь Сюэцин, она вспылила, развернулась и вышла. Пришлось Цзи Юнхэ броситься за ней и молить о прощении.

Цзи Юнхэ славился скупостью, но в отношении Чэнь Сюэцин ему приходилось проявлять щедрость. Когда она покупала зерно, он отпускал ей по низкой цене. Кроме того, что Цзи Юнхэ был очарован этой женщиной, он еще боялся ее мужика, так как тот был хунхузом[9]Хунхуз – участник разбойничьей шайки в Северо-Восточном Китае в конце XIX – первой половине XX в.. На самом деле его почитай никто и в глаза не видел. Он возвращался в Харбин почти всегда по ночам, запирался дома и через два-три дня снова уезжал. Можно было догадываться о внешности этого бандита лишь по тому, как выглядел мальчик, рожденный Чэнь Сюэцин. У него, должно быть, квадратное лицо, маленькие глазки, нос чесночиной и большой всеядный рот.

Лавка у Чэнь Сюэцин была небольшой, и продавала она там только сладости, что производили неподалеку на кондитерской фабрике в Ашихэ. Товар однообразный, торговля шла не очень, но ела и одевалась Чэнь Сюэцин изящнее и роскошнее, чем кто-либо. Люди за спиной судачили: мол, лавка для Чэнь Сюэцин – всего лишь прикрытие. Настоящим источником ее богатства был ее мужчина, неуловимый словно призрак. Он щедро одаривал ее серебром, а она чувствовала себя человеком, только когда тратила деньги.

С того момента, как стали строить КВЖД[10]КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога) – построенное Российской империей в 1897–1903 гг. ответвление Транссибирской магистрали, соединявшее Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. Проходила через Маньчжурию., район Пристани стал миром русских. В открытые ими булочные, кофейни, колбасные лавки, киоски с лимонадом, цветочные магазины китайцы ходили совсем мало, но вот Чэнь Сюэцин туда наведывалась постоянно. На лето у нее было не меньше десятка разноцветных ципао, на зиму же имелись аж две шубы из сурка – сиреневая и черная. По выходным Чэнь Сюэцин, таща за собой сынишку, обычно отправлялась в кинотеатр «Иллюзион» на Коммерческой улице, чтобы посмотреть иностранные фильмы, напрямую закупленные в Париже и Берлине. В день открытия кинотеатра Ди Фангуй как раз проходила мимо. Увидев больше тысячи свечей, зажженных у входа, Ди Фангуй подумала: как было бы здорово посмотреть там кино вместе с близким человеком! Для нее пойти в кино само по себе не составляло труда, а вот найти для совместного просмотра кого-то по сердцу уже было весьма непросто.

Ди Фангуй была уроженкой округа Шуньдэ в провинции Чжили[11]Чжили – провинция в Северном Китае, окружает Пекин, примерно соответствует современной провинции Хэбэй., у нее имелись старший брат и младшая сестра, она была по возрасту второй. Из-за бедности в тех краях многие мальчики шли в дворцовые евнухи. Как говорится, внизу что-то убыло, зато всего другого прибыло, можно было обеспечить им богатство и почет. Всем сердцем жаждавший преуспеть брат, когда ему исполнилось четырнадцать, добровольно пошел на оскопление и поступил на службу во дворец. С того дня на балке под крышей их дома подвесили сверток, затянутый в красный холст, в котором хранились пересыпанные известью мужское достоинство и яички брата, а поверх лежал договор о кастрации, обернутый в промасленную бумагу. Домашние называли это «высоким свертком», желая отбывшему достичь высокого положения.

После отъезда брата Ди Фангуй часто видела, как мать со слезами на глазах смотрит на этот сверток, качает головой и вздыхает. Ее отец же по ночам взял в обыкновение приносить скамеечку, садиться прямо под подвешенным сокровищем и курить там трубку за трубкой. Страдающее унынием и тоской их семейство под влиянием французских миссионеров стало последователями Христа. В конце каждой недели, как бы заняты они ни были работой в поле, домашние шли в церквушку на молитву. Ди Фангуй не нравились крестики на груди у родителей, они казались ей двумя перекрещенными мечами и внушали страх. Однако их маленькая деревенская церковь была ей по душе, так как оттуда разливался благозвучный перезвон колокола.

Не прошло и нескольких лет после крещения родителей, как поднялось восстание ихэтуаней[12]Восстание ихэтуаней (оно же Боксерское восстание) – вооруженный протест китайского народа в 1898–1901 гг., направленный против иностранных колонизаторов и имевший выраженную антихристианскую направленность.. Под лозунгом «Поддержим Цин, уничтожим иноземцев» большинство иностранных церквей было разрушено. Иностранных миссионеров восставшие называли большими волосатиками, приверженцев католицизма и протестантизма из числа китайцев – холуями волосатиков, а тех, кто пользовался заморскими товарами, – собаками, рабами волосатиков и так далее. Всех, кто связался с «волосатиками», подвергали расправе.

Когда Ди Фангуй шел шестнадцатый год, одной летней ночью ей из-за жары не спалось. Увидев округлившийся диск луны, девушка захотела пойти на речку помыть голову и освежиться. Из-за обильного пота ее длинные волосы слиплись, словно заплесневелый сельдерей, от них исходил неприятный запах. Если мыть голову дома, то, во-первых, на то ушло бы много воды, а во-вторых, она перебудила бы родителей и сестренку. Ди Фангуй потихонечку притворила дверь, выскользнула из дома и отправилась на берег. Та речушка протекала в половине ли[13]Ли – китайская мера длины, около 0,5 км. от их деревни. Ди Фангуй по природе была смелее прочих девчонок, а тут еще и луна светила ярко, превращая ночь в день, поэтому, направляясь к реке, девушка не испытывала ни малейшего страха. Прополаскивая волосы, она несколько раз задевала руками мягких рыбок, которые, должно быть, принимали ее волосы за водоросли.

Закончив с мытьем головы, девушка обернулась и вдруг заметила, что вся деревня охвачена пламенем, поднявшимся до самых небес. Небеса словно решили пожарить что-то и посчитали деревню растопкой, которую и подожгли. Ди Фангуй перепугалась и бросилась назад. Когда она запыхавшаяся подбегала к околице, то наткнулась на нескольких спасавшихся односельчан, среди которых был и ее сосед Чжан Эрлан – хозяин маслодавильни.

Чжан Эрлану было слегка за тридцать, у него было острое лицо, маленькие глазки, он был тощий, как стебель льна, – казалось, в своей маслодавильне он и из себя весь жир выдавил. Чжан Эрлан, очевидно, удивился, увидев Ди Фангуй: «Ихэтуани поджигают дома всех христиан; кто якшался с иноземцами, может попрощаться с жизнью, беги отсюда! Твой дом скоро сгорит дотла, а тебя судьба спасла!» Из деревни доносились крики птиц и лай собак, висевший в воздухе запах гари раздирал нос. Девушка в ужасе спросила: «Мои батюшка, матушка и сестренка, они сбежали?» Сосед топнул ногой: «Окна и двери забили, а потом подожгли дом, как тут спасешься!» Ди Фангуй разрыдалась: «Я должна вернуться к дому и проверить, я же не верю в Христа, не может быть, что они лишат меня жизни». Мужчина перепугался и схватил ее за руку: «Ты не веришь, так твои отец с матерью верили. Они были „холуями волосатиков“, и тебя посчитают такой же. Если сейчас пойдешь туда, то будь у тебя девять жизней, ни одной не останется». Не терпя дальнейших возражений, Чжан Эрлан потащил девушку за собой.

Видя, как из деревни выбегают простоволосые односельчане, Ди Фангуй последовала за соседом. Неизвестно, сколько они были в пути, уже и луна дошла до середины небосклона, когда беглецы наконец добрались до тихой тополиной рощи. Этой ночью и лунный свет, и ветерок, и травка под деревьями – все было прекрасно, а еще прекрасней был аромат, исходивший от Ди Фангуй. Давно мечтавший о дородной жене, но так и не сыгравший свадьбу Чжан Эрлан, глядя на особенно соблазнительную под серебристым лунным светом девушку, не выдержал и сгреб ее в объятья. Когда девушка стала сопротивляться, сосед пообещал ей: «Будешь со мной, вся жизнь пойдет как по маслу». Ди Фангуй молила его: «Мне не нужно масло, отпусти меня». Однако Чжан Эрлан – словно тот охотник, что после нескольких дней наконец наткнулся на пятнистого оленя, – как же он мог не натянуть лук и не пустить стрелу? Девушке и в голову не приходило, что у такого тощего на вид человека может найтись столько силы. Ее сопротивление для него было что тонкая травинка для изголодавшегося быка. В ту ночь Ди Фангуй возненавидела не только Чжан Эрлана, но и вездесущий лунный свет, который лишь лился в танце, но не протянул ей руку помощи. В ее представлении лунный свет обладал такой способностью.

Когда на следующий день беглецы вернулись в деревню, перед их взором предстали руины. Развалины напоминали грибы, испорченные затяжным дождем. Церковь сожгли, из жилья деревенских христиан тоже ни одно не уцелело. Единственным, что не сгорело в доме Ди Фангуй, были ворота. Прислонившись к столбу, Ди Фангуй подумала, что в черных развалинах лежат кости родителей и сестренки. В тот же миг земля ушла у нее из-под ног, и девушка потеряла сознание. Очнулась она уже в маслодавильне у Чжан Эрлана. Сосед предложил ей: «У тебя тоже из родных никого больше нет, оставайся со мной, научишься делать масло». Ди Фангуй зарыдала. Чжан Эрлан продолжил: «О чем тут плакать? Твоим родителям не следовало верить речам христианских проповедников! Люди с голубыми глазами и рыжими волосами путными быть не могут. Все они демоны. Разве ты не слышала, что в больницах, открытых иноземцами, у детей вырывают глаза для изготовления дурмана? А священники через специальное приспособление высасывают сперму у маленьких мальчиков! Кто поведется с иностранцами, непременно навлечет на себя несчастье!»

В хозяйстве у Чжан Эрлана тоже не обошлось без заморских товаров, например, были у него европейские гвозди, зонтик и носки – именно из-за них-то он от страха тогда и бежал из деревни. А когда беда миновала, он от всех заморских штуковин избавился, чтобы и следов их не осталось.

Чжан Эрлан, считай, проявил сочувствие: он купил гроб, собрал как хворост косточки родных Ди Фангуй, сложил их в гроб и захоронил на кладбище за околицей. Он сказал девушке, что, если та заскучает по родным, у нее будет место, где можно выплакаться. Изначально она хотела уйти от соседа, но после этих слов осталась.

Как-то раз Чжан Эрлан привез домой на тачке с одним колесом колокол, раскопанный им на руинах церкви. В возбуждении он поделился с девушкой: «Из всей церкви только эта штука и не сгорела! Думаю, сгодится нам вместо табуретки». Ди Фангуй подняла камень и несколько раз постучала по колоколу. Хотя звук и раздавался, но уже далеко не такой звонкий, как раньше, теперь колокол сипел, словно простуженный. Радостно размахивая руками, Чжан Эрлан воскликнул: «Какой он все-таки крепкий, такой пожарище, а немым его не сделал, можно считать, я нашел сокровище». Девушка усмехнулась: «Ты разве не боишься заморских вещей? Колокол-то из церкви, разве он не чужеземный?» Стоило ей сказать такое, как мужчину аж дрожь пробрала. Он не решился оставить колокол дома даже на ночь, а поспешил погрузить его на тележку и вернуть в церковь.

Домой Чжан Эрлан больше не вернулся. Когда он втаскивал колокол обратно, нога его повисла в воздухе, и он рухнул в подвал. Раньше вход туда ограждали расписные перила, но при пожаре они обратились в пепел.

После гибели Чжан Эрлана объявился его младший брат Чжан Саньлан. Он одарил девушку данем[14]Дань – мера веса, ок. 50 кг. масла и выпроводил ее из маслодельни. Ди Фангуй не хотелось оставаться в деревне, где все причиняло ей боль. Она продала масло, купила две пачки жертвенной бумаги, выплакалась на могиле родных и на оставшиеся деньги отправилась в путь. Ее тетушка жила в Чанчуне[15]Чанчунь – город на северо-востоке Китая, центр провинции Цзилинь (Гирин)., девушка решила поехать к ней.

К тому времени Объединенная армия восьми держав заняла Запретный город, жители столицы и окрестностей пребывали в панике, воцарился хаос, повсюду были беженцы. Говорили, что губернатор провинции Чжили покончил жизнь самоубийством, а вдовствующая императрица и император с родными и сановниками бежали аж в Сиань[16]Сиань – город на северо-западе Китая, центр провинции Шэньси.!

Когда Ди Фангуй проходила через столицу, то вспомнила о своем старшем брате, судьба которого была ей неизвестна, и глаза ее подернулись слезами. Из-за войны и смуты не везде можно было пройти напрямую, и когда девушка окольными путями наконец добралась до Чанчуня, уже наступили «Белые росы»[17]«Белые росы» – один из 24 сезонов традиционного китайского календаря, его начало приходится на 8–9 сентября.. Потратив столько сил, чтобы найти тетушку, девушка обрела у родственников не радость от встречи после разлуки, а скорбь и печаль. Половина тетушкиного тела была обездвижена, она лежала на кане и без посторонней помощи не могла ни поесть, ни нужду справить. Ее муж держал лавчонку и едва мог прокормить семейство из четверых человек. Когда объявилась Ди Фангуй, в доме добавился еще один едок, что его не обрадовало.

Лавки, как люди, делятся на тех, кто повыше и пониже. Торгующие табаком, вином, сладостями и чаем относятся к высшему разряду, а те, что занимаются маслом, солью, соевым соусом и уксусом, – к низшему. Семья тетушки жила за счет лавки низшего разряда. Для облегчения семейного бремени Ди Фангуй устроилась на работу в прачечную, а вечером приходила спать в лавку. Вдыхая тяжелый воздух, в котором перемешались соевый соус и уксус, девушка чувствовала, что превращается в копченую рыбину.

На третий год после приезда Ди Фангуй тетушка скончалась. Едва с кончины минула первая седмица, как теткин муж привел женщину за пятьдесят и сообщил, что договорился о помолвке Ди Фангуй. Жених пребывает в Харбине, старше ее на четыре года, держит аптеку, живет зажиточно. Из-за контрибуции, наложенной на Китай после восстания ихэтуаней, народ изнывал от податей, лавка родственников Ди Фангуй с каждым днем хирела, а прачечная вообще закрылась. Оставшаяся без дела девушка подумала, что все равно ей рано или поздно придется выходить замуж, ну а кто раньше выходит замуж, тот раньше рожает, а кто раньше рожает, того раньше начинают поддерживать дети. Поэтому она вместе с гостьей отправилась в Харбин.

Только оказавшись на месте, она узнала, что не было никакого владельца аптеки – теткин муж и эта женщина продали ее в один из публичных домов Фуцзядяня – «Читальню синих облаков». Хозяйка борделя доверилась той женщине и, посчитав, что Ди Фангуй девственница, определила для первого раза денежного клиента в надежде загрести кругленькую сумму. Когда разочарованный посетитель вышел и стал возмущаться обманом, хозяйка в гневе избила девушку: мол, на вид та порядочная, а на самом деле не такой уж и невинный птенец, купила ее себе в убыток.

У девушек, торгующих телом, всегда имеются прозвища, что-нибудь вроде Красной розы, Золотой хризантемы, Дикой лилии и тому подобные, обычно они связаны с названиями цветов. Глядя на луноподобное лицо, белую кожу и статность Ди Фангуй, хозяйка нарекла ее именем Белый пион. Однако девушке не нравились имена, связанные с цветами, поскольку даже самые красивые из них увядают. Она выбрала себе прозвище Морозный узор, ведь только его цветы распускаются в ледяную стужу и в своей надменности не имеют аромата. Хозяйка возражала: Морозный узор дышит холодом, кто захочет спать с такой? Точно не годится. Девушке было некуда деваться, и она предложила тогда назваться Орхидеей, так как ей нравилось мыло марки «Орхидея». Хозяйка пришла в восторг: «Женщине по природе предназначено смывать пыль с мужчины, так что использовать для прозвища название мыла – добрый знак». Имена девушек в их заведении состояли из нескольких иероглифов, поэтому хозяйка в итоге утвердила ей имя Ароматная орхидея.

Ароматная орхидея в «Читальне синих облаков» постепенно стала главной звездой. В этом мире она проявляла себя через кротость. Стоило ей осознать, что в жизни ничего особо хорошего ее не ждет, как Ди Фангуй сразу успокоилась. Удивительно, но сколь бы красивым кто ни уродился, если нрав дурной, лицо всегда останется хмурым и смотреть на него всегда будет неприятно. А если кто был по природе покладистым, то при самой заурядной внешности казался одухотворенным и притягательным. Ароматная орхидея относилась как раз к этому типу людей. Глаза у нее были посажены далековато от носа, словно колодезная вода, которой никогда не встретиться с речной. Однако поскольку девушка была смешлива, при улыбке края губ взмывали к уголкам глаз, и расстояние между ними удачно сокращалось, что придавало ее лицу невыразимое очарование. Да и мужчинам больше нравилась в ней не внешность, а характер.

Среди клиентов Ароматной орхидеи имелось много постоянных. Среди ее поклонников были хозяева чайных, торговцы морепродуктами, продавцы семян, работники иностранных банков и преподаватели учебных заведений. Более же всех по сердцу девушке пришелся Сюй Идэ, который был младше ее на три года. Его трудно было считать постоянным клиентом, так как за год он приходил всего три-четыре раза. У Сюй Идэ были светлая голова и умелые руки, занимался он лепкой глиняных человечков и изготовлением праздничных фонарей. Имелась у него крошечная лавчонка, где продавалась праздничная утварь – разноцветные свечи, огненно-красные фонари, хлопушки и новогодние картинки. К концу года Сюй Идэ закупал свежие новогодние картинки из Чжусяньчжэня[18]Чжусяньчжэнь – поселок в центрально-китайской провинции Хэнань, со Средних веков славящийся печатью лубочных картинок, которые в домах китайцев было принято обновлять к Новому году. с сюжетами о том, как небожители даруют сыновей, лотосы обеспечивают потомство, сосны и журавли продлевают годы, пять сыновей преуспевают на экзаменах, – все эти картинки народ очень любил.

Ароматной орхидее более всего запали в сердце изображения божественных стражей ворот. Стражники имели крепкое сложение, широкий лоб и густые брови, удлиненные прекрасные глаза, накидки их развевались на ветру, пояса украшали драгоценные мечи, руки держали кнуты. И хотя головы их были велики, а тела малы, но выглядели они настолько воинственно, насколько возможно. Девушка часто мечтала, что если бы повелась с мужчиной, подобным божественному стражу, то с радостью согласилась бы стать даже порогом под его ногами. У нее не осталось дома, к воротам которого можно было приклеить картинку со стражем, но каждый год она все равно покупала ее и в новогоднюю ночь укладывала у изголовья, только так ее сердце обретало покой.

Помимо божественных стражников, Ароматной орхидее еще нравилось рассматривать в лавке у Сюй Идэ вылепленных им разноцветных глиняных человечков. При входе в «Читальню синих облаков» располагался алтарь с фигурками четырех знаменитых красавиц, отобранных хозяйкой, все они вышли из-под руки Сюй Идэ. Это были ханьская[19]Династия Хань правила в Китае с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э. императрица Чжао Фэйянь, куртизанка Хунфу, жившая в период Южных и Северных династий[20]Период Южных и Северных династий приходится на 420–589 гг., танская[21]Династия Тан правила в Китае в 618–906 гг. поэтесса Сюэ Тао и сунская[22]Династия Сун правила в Китае в 960–1279 гг. певичка Ли Шиши. Сюй Идэ изобразил их соблазнительными прелестницами, способными погубить город или даже страну. Однако Ароматной орхидее эти статуэтки в борделе были не по сердцу, ей нравились разноцветные глиняные человечки, что стояли в лавке у Сюй Идэ, – расплывшийся в улыбке старик, прижавший к себе охапку кукурузы, занимающаяся рукодельем старушка с очками на носу, а также играющий на ивовой дудочке пастушок и вырезающая бумажные узоры девушка с длинной косой. Ароматная орхидея не раз дразнила Сюй Идэ: мол, ты выкупи меня, а я всю жизнь буду помогать тебе с продажей фонариков и фигурок. Сюй Идэ всегда отшучивался: «Да где уж мне такое потянуть… где уж мне…»

На самом деле Ароматная орхидея не питала надежд на выкуп из публичного дома, она понимала, что девушки ее занятий, сколь бы ни были соблазнительны и нежны, для мужчин оставались всего лишь игрушками. Однако четыре года назад владелец зерновой лавки Цзи Юнхэ, бывший ее на десять лет старше, вдруг не пожалел кровных и выкупил ее из борделя. Эта новость одно время здорово гремела, даже в газетах написали. Все ее наперсницы по «Читальне синих облаков» обзавидовались тому, что она обрела доброе пристанище. И только переступив порог семьи Цзи, девушка узнала настоящую причину произошедшего. Оказалось, что у Цзи Юнхэ уже были две жены и обе умерли. Первая жена пошла на реку наловить рыбешки и рачков для домашних уток да по неосторожности упала в воду, и ее унесло течением. Она погибла, будучи беременной на пятом месяце. Вторая же супруга умерла при родах.

Гибель женщин, вошедших в его дом, показалась Цзи Юнхэ подозрительной; опять же, они не оставили ему ни одного ребенка. Наверное, он в чем-то провинился, решил Цзи Юнхэ и пригласил гадателя. Гадатель расспросил его о времени рождения, сложил небесные стволы с земными ветвями[23]Небесные стволы и земные ветви – китайская система циклического летоисчисления, образованная из сочетания двенадцатеричного и десятеричного рядов. В данном случае речь идет о дате рождения героя. и в итоге сообщил Цзи Юнхэ, что тому не судьба жить с порядочной женщиной и завести сына. А если жениться на ком, так только на презренной шлюхе, с которой переспали сотни и тысячи мужчин, вот такой брак будет долговечен.

Цзи Юнхэ как узнал, что не судьба ему жить с порядочной женщиной и что детей с таковой ему тоже не завести, так и стал присматривать себе женщину в борделях. Узнав, что мужчины особенно вьются вокруг Ароматной орхидеи из «Читальни синих облаков» в Фуцзядяне, он решил взять себе именно ее и выкупил девушку из заведения.

Стоило Ди Фангуй попасть в зерновую лавку, можно сказать, больше она хороших дней не видела. Для привлечения покупателей и возврата потраченного на ее выкуп Цзи Юнхэ стал заставлять жену заниматься прежним ремеслом. При этом каждый раз после ее вынужденной встречи с клиентом Цзи Юнхэ, ощущая себя как будто обделенным, заваливал ее на кан и мучил по новой, только тогда обида его отпускала. Ди Фангуй казалось, что по сравнению с борделем воли у нее поубавилось. Она даже думала, что чем заниматься этим делом тайком, словно ночная крыса, уж лучше быть мухой, порхающей при белом свете, так-то оно чище. Если вернуться в «Читальню синих облаков», то, по крайней мере, можно словом сердечным перекинуться с сестрицами, это куда интереснее, чем торчать тут вместе с Цзи Юнхэ. Однако месяц назад на кухне в ее публичном доме опрокинулся бак с керосином, занялся большой пожар, и не только бордель сгорел дотла – из-за ветра огонь охватил всю 2-ю улицу, где располагалась «Читальня синих облаков», и дошел до 3-й улицы. Несмотря на все усилия полиции и пожарных, огонь был слишком силен, как говорится, чашкой воды не потушить горящий воз с дровами, все было напрасно, за одну ночь сгорело более ста домов. Захоти Ди Фангуй вернуться в бордель, ей уже некуда будет приткнуться.

Хотя в то утро ворота лавки открывала Ди Фангуй, муженек за ней неотступно присматривал, поэтому воронам, сидевшим на ветках вяза, оставалось лишь безнадежно поглядывать на дом, переполненный зерном. Однако вороньим желудкам повезло – едва они собрались улететь, как заявилась Чэнь Сюэцин. Она была одета в синее ципао из хлопковой ткани, на плечи набросила накидку гранатового цвета, на ногах были кожаные туфли на среднем каблуке, цоканье ее шагов звучно разлеталось по улице. Заметив через окно Чэнь Сюэцин, Цзи Юнхэ тотчас схватил две пригоршни риса и рассыпал его под вязами. Чэнь Сюэцин остановилась посмотреть, как вороны клюют зерно, и слегка улыбнулась. Однако в зерновую лавку она не зашла, вороны остались, а она удалилась.

Глядя на помрачневшее лицо мужа, Ди Фангуй поняла, что тому жалко тех двух пригоршней риса, она почувствовала себя отомщенной и невольно разулыбалась. Только Цзи Юнхэ открыл рот выругать жену, как пришел Ба Инь. Лицо его было серым, войдя, он сразу закашлялся. Цзи Юнхэ решил, что он пришел, чтобы продать ему шкуры сурков, и потому сразу заявил: «Я пушниной не занимаюсь».

Ба Инь ответил: «В Харбине летом было наводнение, наверное, в этом году непросто закупать зерно? А вот на станции Маньчжурия и ее окрестностях случился хороший урожай сои, не хочешь ли прикупить себе, чтобы потом подороже перепродать экспортерам? Я слышал, что в Англии сейчас спрос на здешнюю сою, она нужна в больших количествах».

Цзи Юнхэ удивился: «Вот уж не думал, что ты кроме пушнины еще и зерном занимаешься. Неужто женщин прибавилось и с деньгами поприжало?»

Ба Инь осклабился и самодовольно изрек: «Ты о женщине с постоялого двора? Так это не я содержу ее, а она мне еще приплачивает! Ты спроси людей в Фуцзядяне, разве не задарма меня здесь каждый раз кормят и селят?»

Цзи Юнхэ улыбнулся: «Ну ты мастак», затем стал обсуждать с Ба Инем деловые вопросы. Узнав о цене на сою, он потер щеку, словно у него заболел зуб. Сказав, что цена высоковата, Цзи Юнхэ принялся торговаться. Чтобы добиться сделки, Ба Инь чуть уступил, но кто же знал, что Цзи Юнхэ, получив палец, решит откусить всю руку и потребует еще скинуть. От злости Ба Инь аж побагровел и, разрываясь от кашля, харкнул на каменный пол кровавой мокротой.