Онлайн чтение книги Евгения, или Тайны французского двора
16 XVI. РАЗЛУКА

Планы Олимпио увенчались полнейшим успехом.

Хуан по приказу императрицы освободил сначала маркиза Монтолона, потом сеньору, которую отвез в Вандомский отель.

Евгения, начинавшая бояться Олимпио, не отменила его распоряжений. Она пришла к заключению, что все планы ее друзей погубить этого человека — бесплодны; что он презирает их, смеется над ними. Она считала его уничтоженным, исчезнувшим навеки, а он вдруг явился в самый трудный час ее жизни.

Минута эта была незабываема. Благодаря ей Олимпио приобрел такое могущество, о котором никто не подозревал.

В Вандомском отеле произошло радостное свидание. Обняв свою возлюбленную, Олимпио обещал ей никогда более не разлучаться с ней.

Долорес была вполне счастлива, когда через несколько недель обвенчалась с Олимпио, из-за любви к которому она страдала несколько лет.

Это был самый радостный праздник, на каком когда-либо присутствовали Хуан и маркиз. Валентино сиял от восторга и не знал, как выразить свою любовь и преданность дону Олимпио и его супруге.

Несмотря на беспредельное счастье любимого им человека, Хуан был грустен и расстроен. Маркиз де Монтолон, казалось, знал причину его меланхолического настроения, потому что изредка с улыбкой поглядывал на своего молодого друга, который рассеянно посматривал на всех присутствующих.

— Черт возьми, что запало в голову нашему молодому капитану? — вскричал наконец Олимпио, счастливый обладанием своей Долорес и озаренный лучами любви.

— О… — сказал Клод де Монтолон с лукавой улыбкой, — мне кажется, что сердце Хуана не совсем спокойно.

— Маркиз великолепно изучил людей, — сказал Олимпио, — по лицу читает, как по книге.

Долорес от души смеялась над взволнованным юношей.

— Говори, Хуан! Сознайся, что стрела попала тебе прямо в сердце. Рассказывай, что случилось с тобой?

При таких настоятельных вопросах Хуан растерялся, покраснел и махнул рукой, как бы говоря: «Оставьте меня в покое! Такие вещи рассказывать не легко».

— Он еще так застенчив, что никогда не осмелится взглянуть прямо в светлые, прелестные глаза молодой девушки, — проговорил Олимпио.

— Сказать ли, что я заметил, Хуан? — спросил Клод со своей обычной нежностью.

— Пожалуйста, дядя Монтолон, у меня нет от вас секретов. Впрочем…

— Ты хочешь сказать, впрочем, что дело не зашло еще так далеко и рассказывать о нем можно, — перебил Олимпио. — О, мы это хорошо знаем. Говори же, Клод! Недаром есть пословица: в тихом омуте черти водятся.

В то время как Хуан застенчиво улыбнулся, маркиз начал серьезным голосом:

— Любовь друга нашего можно назвать несчастной, и я должен сознаться, что она серьезно беспокоит меня. Молодая дама, назовем ее Маргаритой, замужем за другим…

— Черт возьми, да неужели все мы околдованы, — проговорил Олимпио, — и всякий, связанный с нами, принужден натыкаться на препятствия.

Услышав имя Маргариты, Долорес насторожилась и бросила сострадательный взгляд на дорогого для нее Хуана.

— Открытие мое удивит всех вас, но я не должен скрывать его, — продолжал маркиз. — Не знаю, передала ли тебе, Олимпио, супруга твоя, что тот мнимый герцог жив и в настоящее время находится в Париже.

— Стало быть, Маргарита?.. — произнесла Долорес.

— По принуждению вышла замуж за полицейского агента Мараньона, который не кто иной, как Эндемо.

— Ужасная судьба! — вскричал Олимпио, вскакивая. — Тот негодяй…

— По приказанию своего господина женился на несчастной Маргарите Беланже, которая презирает его и преследует только одну цель: расстраивать постыдные планы Мараньона.

— О, она прелестное, чистое создание, — горячо проговорил Хуан. — Целью своей жизни она выбрала превращать в добрые дела наглые намерения того презренного. Она старается исцелить свою молодую и надломленную жизнь искуплением грехов того, кому отдана по принуждению.

— Воодушевление твое, Хуан, хорошо и честно, и я готов подтвердить, что ты говоришь правду, — сказал Олимпио, и Долорес согласилась с ним. — Маргарита и инфанта Барселонская спасли меня! Итак, Хуан, обещаю тебе, что презренный, с которым связана Маргарита, получит достойное наказание, и наказание это будет ужасно, клянусь тебе. Но Клод, ты сказал, кажется, что у него есть господин, назови его нам.

— С условием, — отвечал маркиз.

— С каким же именно?

— С тем, что ты будешь расплачиваться с Эндемо, а я с его господином.

— Хорошо. Назови нам его.

— Это государственный казначей граф Бачиоки!

— Он приказал Эндемо и агенту Лагранжу убить принца Камерата в Фонтенбло, — сказал Хуан, глаза которого засверкали. — Он велел арестовать вас в церкви Богоматери; он приказал Эндемо подбросить бомбы в ваш отель, — о, ряд его преступлений бесконечен.

— Он отправил тебя в Версаль и заключил в Санта-Мадре, — докончил Олимпио, обращаясь к Долорес. — Они должны умереть оба. Чаша терпения переполнилась!

Когда встали из-за стола, и Долорес, беспокоясь за Олимпио, просила его не подвергаться новым опасностям, а оставить Францию и вернуться в Испанию, чтобы насладиться там тихой и мирной жизнью, служанка доложила о приходе инфанты Барселонской.

Инесса пришла порадоваться счастью тех, с которыми она раньше, по наущению императрицы, не хотела знакомиться.

Олимпио и Долорес встретили дочь Черной Звезды с искренностью, которая благотворно на нее подействовала. Стоя между ними, озаренная их любовью, она узнала, что есть на свете истинно честные люди и что нельзя полагаться на те наблюдения, которые она сделала при дворе.

— Вам известна чудная, странная история моей жизни, — сказала Инесса, протягивая им руки и отбрасывая вуаль, скрывавшую черное звездообразное пятно на лбу. — Вы знаете тайну, которая, подобно проклятию, в продолжение многих лет преследовала меня. Вследствие черного знака, бывшего также на лбу моего отца, он лишился престола и отечества. Верьте, что нечестно завладевшие троном никогда не будут счастливы! Лишенная отечества, я стала ненавидеть человеческое общество и, подобно родителям, бежала из одного места в другое, по степям и непроходимым горам Испании, все вперед и вперед, не находя нигде покоя и пристанища; мы изображали собой семью номадов, гонимых общим проклятием… Судьба бросила нас в Париж; я сделалась приближенной императрицы, которая первая открыла во мне терпение и любовь к людям, и я вечно буду ей за это благодарна, хотя возбужденные ею чувства были ложны и ошибочны. Вам обязана я, после долгой внутренней борьбы, покоем и примирением! Вы научили меня любить и уважать людей, хотя большинство их отталкивает нас.

Долорес заключила растроганную до слез инфанту в объятия. Инесса поцеловала ее, как сестру.

— Когда я встретил вас однажды в ново-кастильской долине, вы казались мне чудными, таинственными привидениями, — сказал Олимпио Инессе. — Тогда я не думал, инфанта, что так близко сойдусь с вами. Рассказ о преследовании вашего покойного отца растрогал меня тогда до глубины души; только что произнесенные вами слова радуют меня. Мне кажется, что ненавидеть всех людей за подлость некоторых из них будет несправедливостью. Благодарю Бога, что вы научились любить людей.

— Грехи мои искуплены; самое страстное желание мое исполнилось, вы навеки соединены с Долорес, вы счастливы, а теперь — прощайте. Я оставлю двор; мне хочется уехать куда-нибудь подальше от этих вечных раздоров, от этих давящих друг друга людей.

— Куда же намерены вы ехать? — спросил Олимпио.

— В Испанию, благородный дон! Недалеко от Севильи находится окруженный стройными гибкими пальмами, уединенный полуразвалившийся домик моего отца — это единственное мое достояние. Туда я уеду, буду наслаждаться природой и мириться с людьми, ничего не требуя и не ожидая, но изучая их слабые стороны.

Долорес взглянула с мольбой на Олимпио.

— Уедем в Испанию, — прошептала она, — будем жить с Инессой в чудной далекой стороне.

— Хотя и тяжело, но в настоящее время я не в силах удовлетворить твое желание, которое самому мне не дает покоя. Но обещаю тебе, Долорес: инфанта поедет вперед, и мы последуем за ней.

— Что за чудное, счастливое свидание будет тогда, — произнесла Инесса, — смотрите же, сдержите слово. Я буду дорожить тем днем, когда вы переступите порог моего дома.

— Олимпио, что же задерживает нас в Париже? — спросила Долорес. — Уедем в Испанию.

Видно было, какое сильное впечатление производили слова донны Агуадо на ее супруга, так как и он жил только мыслью оставить Париж и насладиться мирной жизнью со своей Долорес.

— Не все еще сделано для того, чтобы я был совершенно беззаботен и спокоен! Не сердись на меня! Минута, о которой мы оба мечтаем, приближается; я увезу тебя на нашу далекую, чудную родину.

— И я усыплю цветами дорогу, ведущую к моему дому, — закончила инфанта. — Итак, терпение, Долорес! Кончайте свои дела и последуйте за мной все; и вы, маркиз, и вы, Хуан; принц уже не последует за нами, — прошептала Инесса, закрывая лицо руками при этом страшном воспоминании. — Верьте мне, скоро наступит возмездие и коснется всех, кто не понимает, что творится и чем все это кончится. До свидания.

Опечаленные предстоящей разлукой, любящие друг друга Инесса и Долорес горячо обнялись и поцеловались.