Онлайн чтение книги Желтая жена Yellow Wife
Глава 9. Похороны

Тетушка Хоуп разбудила меня на рассвете и отправила обратно в большой дом. Лавви старалась, чтобы я лишний раз не попадалась на глаза хозяйке, и придумывала различные поручения, которые позволяли мне оставаться внизу, в служебных помещениях: стирка белья в судомойне, чистка ковров на заднем дворе и столового серебра в комнатушке под черной лестницей. Когда я заканчивала полировать ножи и вилки, небо разразилось дождем – казалось, оно горько оплакивает мою маму. Тяжелые капли молотили по деревянным ставням, а порывистый ветер шуршал дранкой на крыше. Если днем шел дождь, миссис Дельфина предпочитала вздремнуть часок-другой. Как только она легла, я выскользнула через боковую дверь и побежала к швейной – забрать кое-что из дорогих моему сердцу вещей, прежде чем наш домик передадут кому-нибудь другому.

Поскольку мой день рождения приходился на сочельник, у мисс Салли вошло в привычку дарить мне один подарок утром, когда мы вместе с мамой приходили в большой дом, а второй – вечером, на Рождество. В мой двенадцатый день рождения я получила дневник в кожаном переплете с тонким ремешком-застежкой – изящную вещицу размером чуть больше ладони. Мягкие шелковистые страницы бледно-кремового цвета были украшены вдоль обреза крохотными зубчиками. Мисс Салли объяснила, что книжечку привезли из Англии, и показала на карте, где находится эта страна. На внутренней стороне обложки моя наставница написала: «Дорогая Фиби! Держись за свою мечту и не отступай, пока она не осуществится. С любовью, мисс Салли».

А вечером в качестве рождественского подарка мисс Салли вручила мне пузырек с чернилами и ручку с металлическим пером. Мама рассердилась, когда я принесла подарки в швейную: «Рабу отрубают пальцы и выкалывают глаза, если застают за чтением и письмом».

Бутылки и склянки, в которых мама хранила снадобья, покрылись тонкой пленкой пыли. Я подошла к полке и провела по ним пальцем. Казалось, рецепты настоек сами собой всплывали в памяти, и мне хотелось записать их как можно подробнее. Я извлекла из-под матраса дневник в кожаном переплете. Прикоснувшись к мягкой коже, я словно почувствовала, как исхудавшие пальцы мисс Салли касаются моей руки. Обшарив полки в буфете, я отыскала среди посуды высокий желтый кувшин, на дне которого под слоем конопляных семян был запрятан пузырек с чернилами. Ручку с металлическим пером, завернутую в плотную бумагу, я вытащила из набитой сеном подушки.

Усевшись за кухонный стол, за которым мы так часто сидели вдвоем с мамой, я открыла дневник и принялась писать. Мамин хрипловатый голос звучал у меня в ушах, помогая успокоиться и собраться с мыслями: целебные чаи и лечебные травы, где они растут и в какое время лучше собирать те или иные растения, какие листья следует измельчить, а какие засушить целиком. Количество мяты, которое надо смешать с коровьим навозом, чтобы получить настой от чахотки. Где найти дурман-траву от боли в суставах и как заварить лист каштана для облегчения дыхания при кашле. Какие побеги следует использовать, чтобы приготовить припарку для больного водянкой, и сколько потребуется корня сассафраса для очищения крови.

Солнце клонилось к закату. Я знала, что меня хватятся в большом доме, но не могла остановиться. Мамины рецепты – все, что осталось у меня от нее. Я писала и писала, пока не исчерпала собственную память.

Мама всегда пришивала к моим платьям и юбкам потайные карманы, куда можно было положить какую-нибудь полезную вещицу, не предназначенную для чужих глаз. Я решила, что буду носить дневник в кармане нижней юбки, и бережно завернула книжку в лиловый мамин платок, хранивший ее запах, – так мне будет казаться, что мама по-прежнему рядом. Не желая, чтобы мамин кропотливый труд пропал даром, я собрала все склянки, какие только нашла в домике, и отнесла в лазарет, где им найдут должное применение. Лекарств набралось так много, что пришлось несколько раз бегать туда и обратно. Часть травяных сборов я отнесла на кухню тетушке Хоуп, зная, что они придутся ей по душе.

Фонари на крыльце большого дома не горели, в окнах тоже было темно – миссис Дельфина поужинала и легла спать. На следующее утро она не проронила в мою сторону ни единого слова, все приказания я получала через Лавви. Не знаю, напугало ли хозяйку наше столкновение в ту ночь, когда она ворвалась ко мне в чулан, однако ни сил, ни желания размышлять на эту тему у меня не было. До похорон мамы оставалось два дня, а я до сих пор не сшила траурное платье, да и материала для него у меня не было. Днем тетушка Хоуп попросила отнести корзину с провизией на плантацию, а на обратном пути я решила снова заглянуть в швейную – посмотреть, не удастся ли подобрать что-нибудь подходящее из маминых вещей.

Поднимаясь по лестнице, я почувствовала легкий запах лимона и уксуса и подумала, что, вероятно, тетушка Хоуп приходила к нам в домик и навела тут порядок – точно так же, как это сделала бы мама. На крючке за дверью висело красное поплиновое платье, в котором мама была в тот день, когда они с мастером Джейкобом уезжали в Чарльстон. Я не заметила его, когда была здесь накануне, но сейчас оно сразу бросилось мне в глаза – цвет был насыщенным и ярким. Я зарылась лицом в платье и вдохнула знакомый запах, затем сняла с крючка и стала внимательно рассматривать, держа на вытянутых руках. Это был лучший мамин наряд, и он идеально подходил для того, чтобы почтить ее память.

Следующие две ночи я тайком убегала из большого дома, пробиралась в швейную и принималась за дело: подгоняла платье под свою фигуру, чинила кружево на лифе. Наступило утро субботы, мне оставалось только подшить подол, но я все равно переживала, что не успею закончить в срок. Видимо, Лавви почувствовала мою тревогу: увидев, что я ползаю в холле, натирая паркет воском, экономка сказала, что займется этим сама, а мне велела идти готовиться к похоронам.

Я скинула домашнюю одежду, налила в таз воды и обтерлась губкой. Затем туго обмотала талию куском ткани – получилось нечто вроде корсета. Дневник в кожаном переплете я спрятала в потайной карман нижней юбки, а после, стараясь действовать как можно аккуратнее, надела кринолин из виноградной лозы. Когда я застегнула последнюю пуговицу на лифе красного маминого платья и взглянула на себя в небольшое настенное зеркало, я ахнула: на меня смотрела точная копия мамы, только моложе и с гораздо более светлой кожей. Я обхватила себя руками за плечи, из груди вырвался тяжелый вздох, словно я выдохнула все мое горе: мама часто говорила, что однажды увидит, как ее дочь станет свободной, но теперь этому не суждено случиться.

Кусок шелкового кружева, служившего окантовкой для скатерти, я использовала в качестве траурной вуали. Выйдя на закате из нашего домика, я направилась к кухне. На пороге меня встретили Лавви и тетушка Хоуп.

– Ты настоящая красавица! – восхитилась кухарка, смахивая бегущую по щеке слезу.

– Мама гордилась бы тобой, – добавила Лавви, сжимая мне руку.

Втроем мы отправились на большую поляну, где должно было состояться прощание. Поляна служила местом проведения воскресных богослужений, брачных церемоний с прыжками через метлу[8]Поскольку закон запрещал рабам заключать гражданско-правовые акты, в том числе вступать в брак, символический прыжок через метлу позволял паре почувствовать себя женатыми. Официально они считались мужем и женой после получения разрешения от рабовладельца на совместное проживание. и общего сбора обитателей плантации по выходным дням. А чуть дальше, за старым амбаром, находилось кладбище, где нам предстояло похоронить маму.

Люди приходили поодиночке и группами, все хотели отдать Рут последний долг памяти. Невольники, работающие на плантации, постарались, как могли, привести себя в порядок, но у многих не было запасной одежды и попросту не во что было переодеться для участия в похоронах. Некоторые девушки вплели в прическу сорванные по дороге цветы, а мужчины вместо галстука повязали на шею стебли полевых растений. Когда все собрались, мы встали вокруг разложенного на поляне костра. Я стояла между тетушкой Хоуп и Лавви, обе держали меня за руки. Слово взял Джонни Уайт, наш проповедник.

– Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается[9]Ин. 14: 27..

Я взяла одну из маминых вышивок и положила поверх грубо сколоченного самодельного гроба, чтобы мама могла любоваться своей работой в загробной жизни. Тетушка Хоуп поставила на гроб чашку и блюдце, Парротт – бутылочку с маминой любимой травяной настойкой, Лавви положила шерстяные носки, чтобы покойная могла согреть ноги. Затем я вынула из прически белую орхидею и бросила ее в глубокую могилу. Последовавшие за мной женщины и дети тоже положили на гроб цветы. Затем мужчины взялись за лопаты и начали засыпать яму. Запах влажной земли напомнил о новорожденном мальчике, которого я похоронила несколько дней назад, чтобы скрыть грех миссис Дельфины. Женщины запели госпел.

Голоса один за другим начали присоединяться к ним, и вскоре все вокруг пели. Дети хлопали в ладоши, отбивая ритм. Пока засыпали мамину могилу, мы молились и пели, раскачиваясь из стороны в сторону.

По такому случаю миссис Дельфина позволила устроить пиршество. Тетушка Хоуп пригласила собравшихся к длинному деревянному столу, накрытому с невиданной щедростью: тушеная курица со сладким картофелем, клецки, блины, кукуруза и пирог со шпинатом. Рабочие прихватили с плантации свои миски, и я наблюдала, как тетушка Хоуп зорко следит за тем, чтобы их наполняли до краев. У меня же совсем не было аппетита, я ограничилась поданным на десерт яблочным пюре. Когда люди насытились, заиграла музыка и начались танцы. Гриоты[10]Представители отдельной социальной касты профессиональных певцов, музыкантов и сказочников у народов Западной Африки. достали самодельные инструменты – банджо, барабан, бубны, свирели и балафон[11]Ударный музыкальный инструмент..

Новая волна печали затопила сердце: обычно на праздниках моим партнером по танцам был Эссекс. Но сегодня вечером Парротт подал мне руку, и мы пошли в общий круг. Я прикрыла глаза и представила, что меня ведет Эссекс. Половинка деревянного сердечка – наш с ним талисман – висела у меня на шее, при каждом шаге я ощущала ее теплое прикосновение. Танцующие хлопали в ладоши; я присоединилась к их ритму и начала двигать бедрами в такт хлопкам и притоптывать ногами в надежде избавиться от боли, сковывающей тело. Казалось, движения очищают душу, освобождая ее от тяжести и, словно дождем, омывая истерзанное сердце. Впервые за последние несколько недель я почувствовала себя свободной и легкой.

Музыка смолкла, танец завершился. Делая финальный реверанс перед партнером, я уловила доносящийся из темноты стук копыт – какие-то всадники поднимались вверх по холму. Однако никто не обратил на это внимания: люди были слишком расслаблены, чему немало способствовало вино, которое передавали по кругу. Я поискала глазами тетушку Хоуп. Она стояла неподалеку и смотрела в сторону большого дома. Стало понятно: кухарка тоже слышала шум. Выскользнув из толпы, я побежала к ней, снедаемая тревогой: неужели явились патрульные сообщить, что напали на след Эссекса?

Мы с тетушкой Хоуп продолжали смотреть вдоль склона холма, но в потемках за густым кустарником трудно было что-либо разобрать. Затем послышались шорох и треск ломаемых веток, а в следующий миг из зарослей появился Снитч. Его темные глаза уставились на меня. Прежде чем чувство самосохранения успело подсказать, что нужно спасаться бегством, надсмотрщик сгреб меня в охапку. Лицо Снитча придвинулось так близко, что в нос мне ударил тяжелый запах виски, которым надсмотрщик, казалось, пропитался насквозь. Я принялась кричать и брыкаться, но мучитель только усиливал хватку.

– В чем дело? – коршуном налетела на него тетушка Хоуп. – Как ты посмел сорвать похороны? Имей хотя бы каплю уважения к нашему горю!

– Занимайся своей стряпней, старая ведьма! – прогремел Снитч. – А на плантации я главный.

– Только к Фиби это не относится. Она работает не на плантации, а в большом доме. Миссус знает о твоем самоуправстве?

– Заткнись, старуха!

– Бедная девочка только что похоронила мать! Неужели у тебя совсем нет сердца?

Снитч развернулся и свободной рукой ударил тетушку Хоуп по лицу. Та покачнулась, но устояла на ногах. Затем надсмотрщик вцепился мне в плечо и потащил к большому дому. Меня охватил ужас: я вспомнила Джаспера, сына тетушки Хоуп, и то, каким истерзанным приволокли его назад после попытки сбежать, и уже приготовилась увидеть Эссекса таким же избитым и окровавленным. Когда Снитч тащил меня мимо швейной мастерской, я бросила взгляд на окно второго этажа и вспомнила наш с мамой уговор о свече на подоконнике. Отчаянно захотелось увидеть мерцающий за стеклом огонек, показывающий, что я могу возвращаться домой.

Когда мы приблизились к главной усадьбе, я заметила при свете фонаря на крыльце стоящую возле перил миссис Дельфину, а посреди двора – шаткую повозку. В повозке сидели две полуодетые женщины, привязанные друг к другу веревкой, и трое закованных в кандалы мужчин. К счастью, Эссекса среди них не было. Но если его не поймали, что же в таком случае понадобилось работорговцам у нас на плантации? Прежде чем я успела сообразить, что к чему, Снитч ухватил меня за талию, поднял в воздух и потащил к повозке. Я закричала и принялась молотить ему кулаками в грудь. Надсмотрщик вынужден был поставить меня на землю. Я тут же бросилась бежать, но Снитч в два счета нагнал меня, вцепился в волосы и резко дернул назад. А затем последовал сокрушительный удар кулаком в затылок, и перед глазами все поплыло. Я снова почувствовала, что меня куда-то несут, и поняла: повозка работорговцев пришла за мной.

Я обернулась в сторону большого дома. Хозяйка по-прежнему стояла на крыльце, сверкая гневным взором.

– Это тебе за то, что посмела поднять на меня руку. – Рот миссис скривился в злобной ухмылке.

– Мастеру Джейкобу не понравится, что вы продали меня! – крикнула я, глядя ей прямо в лицо.

– Эй, да ты никак собралась диктовать, как мне следует поступать с моей собственностью?

– Я не ваша собственность. Отпустите немедленно!

Она запрокинула голову и расхохоталась.

– Тебе придется многому поучиться, детка. Отправьте ее в тюрьму Лапье. Пусть эту маленькую мерзавку хорошенько накажут за то, что помогла сбежать моему лучшему негру. А потом продадут в увеселительное заведение: жизнь шлюхи – единственное, чего она заслуживает.

Миссис подала знак рослому работорговцу, стоявшему возле повозки. Тот кивнул и, шагнув ко мне, сгреб в охапку. Я изо всех сил пыталась освободиться, но руки у мужчины оказались проворными и крепкими, он затащил меня в повозку и привязал к сидевшим там женщинам. Одна из них, с опухшим лицом и всклокоченными волосами, выглядела пугающе, исходившее от нее зловоние напоминало запах гниющей раны, – точно такой же запах ударил мне в нос, когда я подошла к кровати умирающей мамы. Платье несчастной было перемазано кровью, блуждающий взгляд устремлен в пространство.

Невольники с плантации, которые несколько минут назад пели и танцевали на поминках моей мамы, собрались перед хозяйским домом, чтобы посмотреть, как увозят ее дочь. Те, кто посмелее, подходили к повозке и тянули ко мне руки. Я слышала голос Лавви, выкрикивающей мое имя. А затем тетушка Хоуп опустилась на колени, вскинула раскрытые ладони к небесам и запела:

Люди последовали ее примеру: один за другим они опускались на колени и подхватывали песнопение. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Но даже теперь знала, что не доставлю миссис Дельфине удовольствия: она не увидит ни одной слезинки, выкатившейся из моих глаз, и не услышит ни единого слова мольбы о пощаде. Вместо этого я обратила ужас в ярость и, обернувшись к своей мучительнице, уставилась ей прямо в глаза.

– Я проклинаю вас и ваших будущих детей. Именем моей бабушки, королевы Винни Браун, проклинаю! Пусть все ваши худшие страхи сбудутся и зло, которое вы творите, десятикратно вернется к вам. Эта плантация станет для вас подлинным адом! Запомните мои слова. – Я сплюнула на землю, внутренне готовая к тому, что хозяйка сейчас сорвется с крыльца, подлетит ко мне и залепит пощечину. Но миссис Дельфина не двинулась с места, застыв с окаменевшим лицом.

Повозка тронулась. Чувствуя устремленные на меня взгляды собравшихся во дворе людей, я старалась держать спину прямо и не отрываясь смотрела на дорогу. Когда мастер Джейкоб оправится от травмы, он непременно разыщет меня, заберет у работорговцев и отправит, как и обещал, в Массачусетс, в школу для девочек. Там мы встретимся с Эссексом, чтобы никогда больше не разлучаться. Мастер Джейкоб – хороший хозяин, и когда ему станет известно, что его жена нарочно дала маме умереть, а меня продала, словно обычную рабыню, его возмущению не будет предела, потому что после смерти мисс Салли я единственная его родня, других кровных родственников у него не осталось.