Онлайн чтение книги Калле Блюмквист и Расмус Kalle Blomkvist och Rasmus
15 14

Солнце садилось, Расмус устал. Он больше не одобрял эту затею, не одобрял её уже несколько часов.

– В этом лесу слишком много деревьев, – заявил он. – И почему мы всё ещё не нашли шалаш?

Ева-Лотта тоже очень хотела бы знать почему. Она была согласна с Расмусом – в этом лесу слишком много деревьев. И слишком много скалистых пригорков, которые нужно преодолевать, слишком много бурелома и прочего мусора, загородившего дорогу, слишком много колючих кустов и веток, царапающих ноги. И слишком мало шалашей. Один-единственный шалаш, к которому она так рвалась, был неизвестно где. Ева-Лотта почувствовала, как понемногу ею стало овладевать беспокойство. Вначале ей казалось, что найти шалаш будет легко и просто, но теперь она стала сомневаться, найдут ли они его вообще. И даже если они его найдут – вдруг Калле и Андерса там нет? Вернулись ли друзья на остров после того, как спасли бумаги? На их пути могли возникнуть тысячи препятствий… Может быть, они вообще одни-одинёшеньки на этом острове – они и похитители? При этой мысли Ева-Лотта тихо застонала. «Милый, милый Андерс, милый, добрый Калле, будьте в шалаше! – взмолилась она в отчаянии. – И пусть я найду его очень, очень скоро!»

– Всё черника да черника, – сказал Расмус и сердито посмотрел на черничные кусты, доходившие ему почти до самого живота. – Я бы хотел съесть жареной колбасы.

– Понимаю, – ответила Ева-Лотта. – Но жареная колбаса в лесу, к сожалению, не растёт.

Расмус только фыркнул в ответ, выражая тем самым своё неудовольствие.

– И ещё я хотел бы, чтобы здесь были мои лодочки. – Он вдруг вспомнил, чем занимался целый день. – Почему нельзя было взять с собой лодочки?

«Чудовище!» – подумала Ева-Лотта. Она отважилась на такую авантюру, чтобы спасти его от страшного будущего, а ему, видите ли, подавай жареную колбасу и лодочки! Но, прогнав эту мысль, Ева-Лотта рассердилась на саму себя и импульсивно обняла Расмуса. Он ведь такой маленький, к тому же устал и голоден, ничего удивительного, что он капризничает.

– Понимаешь, Расмус, я не подумала о твоих лодочках…

– Значит, ты глупая, – беспощадно заключил Расмус. Он уселся в черничных кустах и не собирался идти дальше. Никакие уговоры не помогали, и Ева-Лотта тщетно попыталась схитрить:

– Шалаш-то небось совсем близко, может, и пройти-то осталось совсем чуть-чуть, всего несколько шагов!

– Не хочу, у меня ноги сонные.

Ева-Лотта подумала, уж не заплакать ли ей – ком подкатывал к горлу. Но, стиснув зубы, она тоже присела, привалилась спиной к большому валуну и привлекла к себе Расмуса.

– Иди ко мне, отдохни немного.

Расмус вздохнул, растянулся на мягком мху и положил голову Еве-Лотте на колени. Казалось, он твёрдо решил ни за что больше не сдвинуться с места. Он сонно взглянул на неё, и она подумала: пускай поспит немного, потом легче будет. Она взяла его руку в свои – Расмус не протестовал. И она стала тихонько ему напевать. Расмус поморгал, силясь не спать, и проследил сонным взглядом за пролетающей бабочкой.

– «На нашей полянке черника растёт», – пела Ева-Лотта.

Но тут Расмус подал голос:

– Ты лучше спой «На нашей полянке ветчинка растёт», – пробормотал он и заснул.

Ева-Лотта вздохнула. Она и сама была бы не прочь поспать. Вот заснуть бы сейчас, а проснуться дома, в своей постели, и обнаружить, что всё страшное, что с ними случилось, лишь дурной сон. Она сидела грустная, испуганная и очень-очень одинокая.

Неожиданно неподалёку послышались голоса. Они приближались, и Ева-Лотта узнала их. Потом – треск сучьев. Надо же – неужели можно так сильно испугаться и не умереть? Нет, вроде она не умерла, только оцепенела от ужаса, не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой, лишь сердце дико и мучительно стучало. К ним приближались Никке, Блюм и ещё этот, Сванберг.

Ева-Лотта ничего не могла поделать – ведь Расмус спал у неё на коленях. Не могла же она разбудить его, чтобы бежать! Это абсолютно ничего не изменило бы. Она бы просто не успела. Оставалось только сидеть и ждать, когда их заберут.

Те трое были уже настолько близко, что Ева-Лотта даже слышала, о чём они говорили.

– Таким озверевшим я никогда ещё Петерса не видел, – сказал Блюм. – И ничего удивительного! Ты, Никке, просто дурак.

Никке зарычал:

– А всё эта девчонка! Хотел бы я с ней встретиться. Ну, погоди, дай мне её только поймать…

– Да уж, наверное, скоро. Они, во всяком случае, здесь, на острове.

– Не беспокойся, – заверил Никке. – Я их найду, если даже придётся каждый кустик перевернуть.

Они были в десяти шагах. Смотреть на них у Евы-Лотты не было сил, поэтому она зажмурилась и стала ждать. Пусть уж лучше их поскорее найдут, чтобы она наконец могла дать волю слезам, которые давно просятся наружу.

Ева-Лотта сидела, прислонившись к большому замшелому камню. Сидела, закрыв глаза, и слышала голоса по другую сторону валуна. Так близко… так ужасно близко! Но вот уже не так близко и даже совсем не близко! Голоса становились всё слабее и слабее и наконец стихли совсем. Вокруг воцарилась удивительная тишина. На кусте чирикала какая-то пичужка, и это был единственный звук, который различала Ева-Лотта.

Она сидела не шелохнувшись долго-долго, ей совсем не хотелось двигаться. Она сидела бы так да сидела и ничего больше в своей жизни не делала.

Но тут проснулся Расмус, и Ева-Лотта поняла, что она должна взбодриться.

– Пойдём, Расмус, мы не можем здесь больше оставаться.

Она с беспокойством огляделась. Солнце уже не светило. На небо выплыли большие тёмные облака. Видно, собирался ночной дождь. Уже упали первые капли.

– Я хочу к папе, – сказал вдруг Расмус. – У меня больше нет сил ходить по лесу, я устал и хочу к моему папе!

– Сейчас мы не можем пойти к твоему папе, – ответила Ева-Лотта в отчаянии. – Прежде мы должны найти Калле и Андерса, иначе я не знаю, что с нами случится.

Она пробиралась меж кустов, и Расмус следовал за ней, поскуливая, словно маленький щеночек.

– Я есть хочу… и мне скучно без моих лодочек…

Ева-Лотта больше не отвечала.

Вдруг она услышала горькие всхлипывания. Обернувшись, Ева-Лотта увидела маленькую горемычную фигурку, стоявшую посреди черники, с дрожащими губами и глазами, полными слёз.

– О Расмус, не плачь! – уговаривала его Ева-Лотта, хотя самой так хотелось заплакать. – Не плачь, милый мой, маленький Расмусик! Ну почему ты плачешь?

– Я плачу, потому что… – захлебнулся Расмус. – Я плачу, потому что… мама лежит в больнице!

Даже у того, кто собирается стать Белой розой, должно быть право плакать, если его мама находится в больнице.

– Но ведь она скоро выпишется, ты сам говорил, – утешала его Ева-Лотта.

– Я всё равно буду плакать, – заупрямился Расмус. – Потому что забыл плакать об этом раньше… Глупая Эва-Лотта!

Дождь усиливался. Холодный, немилосердный, он очень скоро промочил насквозь их лёгкую одежду. Становилось всё темнее и темнее. Почернели тени между деревьями. Скоро будет трудно разглядеть что-нибудь на расстоянии шага.

Спотыкаясь, Ева-Лотта и Расмус пробирались вперёд – промокшие, потерявшие всякую надежду, голодные и несчастные.

– Не хочу я ходить по лесу, когда темно! – кричал Расмус. – Ну не хочу я!

Ева-Лотта стряхнула с лица несколько капель, а может быть, и несколько слезинок. Потом остановилась, прижала к себе Расмуса и дрожащим голосом сказала:

– Белая роза должна быть храброй. Теперь мы оба Белые розы – и ты, и я. И сейчас мы сделаем что-то очень интересное.

– А что? – спросил Расмус.

– Сейчас мы залезем под ёлку и будем спать там до завтрашнего утра.

Будущий рыцарь Белой розы завопил так, будто в него воткнули нож:

– Не хочу я спать в лесу, когда темно! Слышишь, глупая Эва-Лотта, не хочу я… не хочу!!!

– А в нашем шалаше ты разве не хочешь посидеть?

Это был голос Калле, такой уверенный и спокойный. И голос этот прекраснее ангельского, подумала Ева-Лотта. Она, конечно, никогда не слыхала и не видала ни ангела, ни архангела, но была уверена, что при всей своей прелести и красоте они не могли бы сравниться с Калле, появившимся вдруг с карманным фонариком в руке. Глаза Евы-Лотты налились слезами. Но теперь их можно было не сдерживать.

– Калле, это ты… это правда ты? – всхлипывая, сказала Ева-Лотта.

– Ну и ну! Да как же вы сюда попали? – недоумевал Калле. – Вы сбежали?

– Не то слово! Мы бежали весь день, – ответила Ева-Лотта.

А Расмус добавил:

– Мы убежали, чтобы я стал Белой розой.

– Андерс! – крикнул Калле. – Давай сюда, если хочешь увидеть чудо из чудес! Здесь Ева-Лотта и Расмус!

Они сидели в шалаше на срезанных еловых ветках и были очень счастливы. Дождь всё лил и лил, темнота в лесу стала гуще, а им хоть бы что! В шалаше уютно и тепло, и на них сухая одежда. Жизнь не казалась больше горькой и безотрадной, как ещё совсем недавно. Маленькое голубое пламя спиртовки, которую прихватил с собой из дома Калле, весело плясало под кастрюлькой с горячим шоколадом, и Андерс нарезал толстые ломти белого хлеба.

– До того хорошо, что не верится, – сказала довольная Ева-Лотта и вздохнула. – Мне сухо и тепло, а когда я съем пару-тройку, а может, целых шесть бутербродов, то буду ещё и сыта.

– А мне бы немного ветчины, – заявил Расмус, – и ещё шоколаду.

Он протянул свою кружку, получил добавку и, наслаждаясь, пил горячий шоколад большими глотками. Облачённый в тренировочный комбинезон Калле, он почти целиком исчез в его чудесном шерстяном тепле, правда, пролил на него несколько капель шоколада. Он с удовольствием спрятал в комбинезон даже пальцы ног, чтобы ни одна частичка его тела не мёрзла. До чего же всё чудесно, до чего здорово: и шалаш, и комбинезон, и бутерброды с ветчиной – всё-всё-всё!

– А я теперь самая настоящая Белая роза, Калле? – просительно сказал Расмус, проглотив очередной кусок.

– Да, теперь уж совсем немного осталось, – заверил его Калле.

Сам он в этот миг был бесконечно счастлив. Надо же, как хорошо всё складывалось! Расмус спасён, бумаги спрятаны, скоро весь этот кошмар закончится.

– Завтра с утра пораньше берём лодку и гребём к материку, – сказал Калле. – Потом звоним дяде Бьёрку, чтобы полиция туда отправилась и вызволила профессора, лишь тогда профессор получит свои бумаги…

– Когда Алые услышат обо всём об этом, у них уши отвалятся, – сказал Калле.

– Кстати, а где бумаги? – полюбопытствовала Ева-Лотта.

– Я их спрятал, а где, не скажу, – ответил Калле.

– Это почему же?

– Лучше, если об этом будет знать только один человек. Пока мы не в полной безопасности… Лучше мне пока держать язык на замке.

– И правильно, – согласился с ним Андерс. – Завтра всё и узнаем. Только представьте – завтра мы уже будем дома! Вот здорово-то!

Однако Расмус был другого мнения:

– А по-моему, гораздо лучше сидеть в этом шалаше. Я бы здесь жил и жил… Ну хотя бы ещё дня на два мы могли бы здесь остаться?

– Нет уж, спасибочки, – возразила Ева-Лотта и вздрогнула, вспомнив те жуткие минуты в лесу, когда Никке и Блюм были совсем рядом.

Надо бы им покинуть остров ещё до рассвета. Сейчас их скрывала темнота, а днём они будут беззащитны. Никке ведь сказал, что обыщет каждый кустик. Да и Еве-Лотте не хотелось оставаться здесь, дожидаясь, пока он сдержит своё обещание.

Дождь понемногу прекратился, и на небе, на его маленьком клочке, видневшемся сквозь отверстие в шалаше, стали появляться звёзды.

– Пойду-ка подышать свежим воздухом, прежде чем лечь спать, – сказал Андерс и вылез из шалаша, а вскоре позвал и остальных: – Идите сюда, я вам кое-что покажу.

– А что ты там в темноте собираешься нам показать? – откликнулась Ева-Лотта.

– Звёзды!

Ева-Лотта и Калле переглянулись.

– Расчувствовался он, что ли? – обеспокоился Калле. – Уж лучше мы выйдем.

Они по очереди вылезли через узкое отверстие наружу. Расмус, правда, немного поколебался. В шалаше ведь тепло и светло – Калле и Андерс подвесили свои карманные фонарики под потолком, в лесу же было темно, а темнота ему порядком поднадоела.

Но колебался он недолго. Там, где были Ева-Лотта и Калле с Андерсом, хотел быть и он. Расмус выполз на четвереньках из шалаша, как зверёк, осторожно высовывающий ночью мордочку из норки.

Они стояли, прижавшись друг к другу и не говоря ни слова. Стояли под звёздами, сияющими над ними среди чёрного неба. Им не хотелось говорить, они просто стояли и слушали. Никогда прежде не слышали они тихого шелеста спящего ночного леса – вернее, никогда не прислушивались к нему так, как теперь, и эта редкостная приглушённая мелодия вызывала в них странные и удивительные чувства.

Расмус просунул ладошку в руку Евы-Лотты. Всё это было совсем непохоже на то, что случалось с ним раньше. Он был одновременно рад и испуган. Настолько испуган, что ему хотелось держать кого-нибудь за руку. Но вдруг он понял, что всё это ему нравится. Нравился лес, хотя сейчас темно и деревья шелестят так таинственно, нравятся маленькие симпатичные волны, которые тихо плещутся о скалу, а больше всего, конечно, нравятся звёзды. Они так ярко светят, а одна из них даже дружелюбно подмигивает ему. Запрокинув голову, Расмус смотрел прямо на эту добрую звезду, а потом сжал руку Евы-Лотты и сказал мечтательно:

– Как, наверное, красиво на небе, наверху, если оно такое красивое снизу, с изнанки!

Ему никто не ответил. Никто не проронил ни слова. Наконец Ева-Лотта наклонилась, обняла его и сказала:

– А теперь, Расмус, пора баиньки. Будешь спать в лесу, в шалаше, разве не здорово?

– Ещё как! – ответил Расмус уверенно.

Пару минут спустя он забрался к Еве-Лотте в спальный мешок и вспомнил, что теперь он почти Белая роза. Расмус удовлетворённо вздохнул, уткнулся носом в плечо Евы-Лотты и почувствовал, что хочет спать. Он непременно расскажет папе, как это замечательно – спать ночью в шалаше! Калле погасил карманные фонарики, и в шалаше сразу стало темно, но ведь Ева-Лотта была очень близко, и добрая звёздочка всё ещё подмигивала ему с неба…

– В этом спальном мешке было бы очень даже просторно, если б ты не пихался, – сказал Андерс неодобрительно, толкнув Калле в бок.

Калле дал ответного пинка.

– Жаль, что мы не догадались взять для тебя двуспальную кровать, – сказал он. – Но всё равно спокойной ночи!

Через пять минут все они спали глубоким и беззаботным сном, ничуть не печалясь о завтрашнем дне.