Онлайн чтение книги Любимый, которого хочется убить Love, I want to kill you
1 - 4

Учитель по литературе имел отвратительную привычку раздавать проверенные работы в порядке успеваемости.

— Жизель Бишоп.

Теперь уже никто не удивлялся, что первой называют именно это имя. Но как бы они отреагировали, узнай, что лучшая ученица выпускного класса научилась читать и писать лишь после десяти лет?

Если бы дядя, который сам учил меня алфавиту, услышал это — точно удивился бы. Улыбнулся бы по-доброму и похвалил бы нежно, как всегда.

Жизель бережно хранила каждую работу с крупной «A» все четыре года, мечтая об этом дне.

Они не должны просто так превратиться в бессмысленную кипу бумаги…

Яркая улыбка тут же погасла.

— Свонлейк расположен на границе с Констанцем и исторически играет важную оборонительную роль…

Следующим был урок географии. Жизель мрачнела всё сильнее, пока слушала доклад одноклассника.

— Сейчас территория находится под контролем Констанца и называется Шванзее…

Родной край Жизель в этой войне перешёл в руки Констанца.

(Прим. пер. в ориге смена названий выглядит так 스완호 (Swan-ho) заменяют на 슈반호 (Schwan-ho) после оккупации. То бишь, лебединое озеро Swan Lake → Schwansee, с английского на немецкий манер). 

За несколько лет численность розельцев, когда-то доходившая до нескольких тысяч, сократилась до нескольких сотен. Если бы в прошлую войну — то есть во время Свонлейкского инцидента — отряд дяди не вмешался и не остановил резню, не уцелели бы даже эти сотни.

Тогда Жизель была словно раненый щенок. Поначалу она боялась даже своего спасителя. Но разве может ребёнок не привязаться всей душой к взрослому, который дал ему еду, одежду, тёплую постель и безграничную заботу?

— Не бойся. Пока я рядом, никто тебя не тронет.

Спустя время она научилась ему улыбаться, но всё ещё вздрагивала при виде остальных солдат. Тогда дядя дал ей обещание и сдержал его.

Однако вскоре линия фронта сдвинулась, и её деревню наконец пришлось оставить.

То, что отряд дяди отправляется на запад, было естественным. Но для десятилетней сироты это стало настоящим ударом.

— А что будет со мной?

Если дядя уйдёт, никто больше не сможет её защитить. Жизель, слишком много повидавшая, теперь не могла доверять не только солдатам, но и взрослым в деревне.

— Я пойду с вами, дядя.

— Наталия, я иду на войну.

— Я знаю.

Она сказала это, прекрасно понимая, что это значит снова шагнуть на ту самую войну, из которой так отчаянно мечтала выбраться. Но ведь ад, в котором есть кто-то, кто сможет тебя защитить, всё же лучше ада, где ты совсем одна.

Однако взять с собой девочку дядя не мог. Он решил отправить её в приют в тылу. Для Жизель это было равносильно ссылке в другой ад.

— Они убьют меня.

— Больше не о чем волноваться. Никто тебя не тронет.

— Но я же розелианка!

Ослеплённая страхом смерти, Жизель решилась на безумный поступок: взяла ножницы для стрижки овец и остригла волосы коротко, как у солдат.

В тот день она надела армейскую форму мальчишки, что была ей непомерно велика и, закатав рукава и штанины, встала перед дядей.

— Наталия… зачем ты это сделала?

Жизель до сих пор не могла забыть выражение его лица в тот момент.

— Я тоже хочу быть солдатом! Смогу носить патроны и готовить еду. Прачка и швея из меня тоже хорошая!

Когда она закатала мешковатый рукав и с гордостью показала костлявую руку с исчезнувшими мышцами, эффект оказался противоположным.

— Я не умею убивать, но хорошо прячусь. Обещаю, мешать не буду.

Едва выпалив всё это на одном дыхании, Жизель тут же спросила с мольбой:

— Вы меня возьмёте, да?

Когда дядя провёл своей большой ладонью по её коротко остриженной, как у мальчишки, голове и тяжело вздохнул, Жизель решила, что это знак согласия. Но она ошиблась.

— Наталия, прости, но...

— Я сделаю всё, что вы скажете, дядя. Скажете голодать — буду голодать. Скажете убивать — буду убивать.

От отчаяния сказанные слова заставили дрогнуть взгляд дяди, всегда остававшийся спокойным. Он что-то пробормотал растерянным голосом, но до Жизель это не дошло — она ничего не слышала.

— Я сделаю что угодно. Только, пожалуйста, возьмите меня с собой!

Жизель вцепилась в подол его одежды и разрыдалась. Впервые в жизни она закатила такую истерику, даже перед погибшими родителями ей не случалось так плакать.

— Несчастное дитя... Что же мне с тобой делать?

Но дядя только гладил её, уговаривал, а слов «пойдём со мной» так и не сказал.

С этого всё и началось. Аппетит, не исчезавший даже в самые ужасные моменты, вдруг просто пропал.

Она больше ничего не могла есть. Всё, что проглатывала с трудом, организм отвергал.

— Я не голодна.

Меж суровых, холодных черт его лица ей тогда почудилась печаль. 

Жизель вспоминала, как сквозь холодный взгляд и резкие черты, придававшие ему отталкивающе выражение, на неё смотрели глаза, полные грусти.

Вопреки первому впечатлению, что его сердце сделано изо льда, дядя оказался человеком тёплым и мягким.

— Ладно. Пойдём со мной.

— Спасибо, дядя! Я никогда в жизни не забуду, что вы для меня сделали!

— Но ты должна пообещать: всегда будешь слушаться меня безоговорочно. Скажу бежать — не оглядываешься, просто бежишь.

— Да, да, обещаю!

Так дядя провёл целых три месяца с десятилетним ребёнком на войне, в самом её пекле.

Теперь, оглядываясь назад, Жизель чувствовала стыд за ту историю. Но тогда ей казалось, что без него она бы не выжила.

Да и правда — скорее всего, не выжила бы. А если бы и смогла, её ждала бы жизнь, хуже смерти.

Жизнь паршивой дворняжки, которой и мечтать о таком не положено…

Весь урок Жизель не отрываясь поглаживала выгравированное на перьевой ручке имя дяди. Именно он научил её писать.

Когда я держала ручку, согретую его рукой, на сердце становилось теплее.

Кто бы мог подумать, что то тепло, которое сначала сковало её страхом, однажды пробудит в сердце Жизель весну.

Но, увы, весна оказалась недолгой.

Интересно, где же наступит конец этой зимы?

За окнами классной комнаты в воздухе кружились лепестки, но в сердце Жизель вот уже четвёртый год бушевала снежная буря.

Её замёрзшее сердце вспоминало о нём каждое мгновение повседневной жизни. Даже после урока, когда она обсуждала с учителем литературы своё будущее, мысли о дяде не покидали её.

— Ты ведь решила поступать в Кингсбридж?

— Да.

Жизель получила подтверждение о зачислении из всех пяти университетов, в которые подавала документы в прошлом году. Все они были старинными престижными вузами, и выбрать один было непросто.

Если бы дядя был здесь, я бы его спросила.

После долгих раздумий она выбрала Кингсбридж — университет с самой древней историей. Смутно вспоминалось, что когда-то дядя говорил, что в детстве мечтал учиться именно там.

— Это моя альма-матер. Выходит, скоро мисс Бишоп будет мне не ученицей, а младшей коллегой.

Учитель, всегда с особым теплом относившийся к Жизель, поправил очки и мягко улыбнулся.

— А ты уже решила, что хочешь изучать?

— Пока нет. Хочу сначала послушать разные лекции, а потом выбрать.

Специальность всё равно выбирают на втором курсе, так что обсуждать это было рано. Но учитель явно позвал её не просто так.

— А как насчёт литературы?

— Простите?

— Ты ведь знаешь, у тебя талант. А писательство — это тоже способ сделать мир чуть красивее и теплее. В твоих текстах есть такая сила.

Он похвалил её работу, ссылаясь на прошлое задание, и сказал, что в ней виден потенциал настоящего писателя или поэта.

— Если ты поделишься теми историями, что носишь внутри, мир станет добрее, разве нет?

— Спасибо за добрые слова. Я обязательно подумаю.

Это была просто вежливая ложь. Становиться писателем или поэтом она не собиралась.

Жизель знала: то, что внутри неё, не было красивым. Если поделиться этим с миром, он станет лишь отвратительнее.

В сочинении на пять страниц это можно было ещё как-то скрыть, но в большой истории — никак.

Только о дяде она могла бы написать по-настоящему красиво. Но именно эту историю она хотела сохранить только для себя.

Да и сейчас было не время размышлять о будущей специальности. Гораздо важнее был вопрос следующего месяца.

Куда я пойду после выпуска?

Осенью она должна поселиться в общежитии при университете, но до этого оставалось три пустых месяца.

Все остальные уезжали домой. Но для Жизель особняк герцога без дяди уже не был домом. Она даже не смела называть его так.

К тому же за это время у Жизель пройдёт день рождения, и она станет совершеннолетней — а значит, дядя больше не будет её опекуном. Тогда у неё и вовсе не останется уважительной причины вернуться туда.

Адвокат дяди по сей день молчал о том, что будет дальше. Похоже, решил дождаться конца войны, когда станет ясно, жив он или мёртв.

Наверное, так и ощущается чистилище.