Онлайн чтение книги Мифы и легенды народов мира т. 2 Ранняя Италия и Рим
Глава 5 Любимец фортуны

В том мире, куда вступил преемник Тарквиния Древнего, положение человека в обществе определялось происхождением, родством. Плебей, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог стать не только царем, но и царским советником, военачальником, сенатором, жрецом, если, разумеется, не случалось какое-либо чудо. Вот такое чудо или, вернее, цепь чудес, если верить римским историкам, привело к власти Сервия Туллия, сделав его шестым по счету царем. На образ Сервия Туллия, окруженного ореолом легенд, наложила отпечаток происходившая позднее борьба патрициев и плебеев – эта вялая более чем столетняя война с яркими вспышками, известными как сецессии плебеев. Война эта осуществлялась во всех сферах, в том числе и в религиозной: патрицианским божествам были противопоставлены плебейские. Отголосками этого противостояния были сохраненные римской анналистической традицией оценки исторического прошлого, предшествовавшего данному конфликту. Героями патрициата стали патриции, свергнувшие этрусскую монархию и изгнавшие Тарквиниев. Героем плебейской традиции именно тогда сделался узурпатор власти этрусских царей – тиран в древнем смысле этого слова Сервий Туллий, само имя которого (произведенное от лат. servus – «раб») могло навести на мысль, что он, испытавший рабские унижения, должен был сочувствовать плебеям.

Итак, Сервий Туллий, добившийся власти в замкнутой патрицианской общине, – это создание легенды времен сословной борьбы, и излагать его биографию уместно лишь в такой книге, как эта, но никак не в учебнике или научном труде по истории, тем более что кроме римской биографической легенды присутствует, как это имело место применительно к Ромулу, этрусская версия. Она была изложена римским императором Клавдием, написавшим историю этрусков, в середине I в. н. э., а затем кратко изложена им же в одной из его речей, текст которой сохранился в надписи и пересказе римского историка I в. н. э. Публия Корнелия Тацита. Согласно этой версии, Луция Тарквиния сменил на римском престоле не сын жившей в царском доме рабыни, а предводитель этрусского вооруженного отряда, искатель приключений Мастарна. После открытия в конце прошлого века на стене одной из этрусских гробниц фрески с изображением Мастарны, разрезающего путы на руках пленника, захваченного Кневе Тархной Румахом, т. е. Гнеем Тарквинием римлянином (или римским), стало ясно, что рассказ о Мастарне – не домысел историка-императора, а изложение этрусской легендарной версии. В основе ее могли находиться этрусские летописи или иные документы (ведь они, в отличие от римских документов, не погибли в пламени галльского пожара). Это мог быть и этрусский эпос, в котором события излагались с этрусской точки зрения. Если верить этрускам, правление преемника Луция Тарквиния не было латинским промежутком в правлении этрусских царей в Риме, а, скорее, чем-то вроде военного режима, введенного в интересах плебеев, своего рода тиранией, какие в то же время известны в Греции и в греческих колониях Италии.

Если бы труд Клавдия сохранился, история царского Рима излагалась бы по-другому. Но тому, кто задался целью изложить римские легенды, в любом случае необходимо было обратиться к римским, а не этрусским источникам. Впрочем, сколь различны ни были бы римская и этрусская версии о преемнике Луция Тарквиния, они имеют то общее, что в это время в жизни Рима произошел серьезный поворот, приведший в движение все общество и послуживший как бы прообразом более позднего уравнения плебеев в политических правах с патрициями.

Сын рабыни

Жизнь Луция Тарквиния текла на редкость спокойно и размеренно, несмотря на массу забот, которые легли на его царские плечи. Мудрая Танаквиль взяла на себя большую их часть, сама предпочитая оставаться в тени. Она оберегала супруга не только от опасностей, угрожавших любому правителю, но и от поступков, которые могли бы причинить ему урон в глазах подданных. Она помогала ему управлять домашним хозяйством таким образом, что царский дом выделялся из других домов не столько роскошью, сколько образцовым порядком.

Среди рабынь, прислуживавших царице, была некая Окрисия, жена знатного человека по имени Сервий Туллий из захваченного Луцием Тарквинием латинского города Корникула . Танаквиль сочувствовала служанке, испытавшей превратности судьбы. Окрисия была освобождена от унизительных и тяжелых работ. Ей было поручено приносить жертвы Гению царского дома.

Однажды во время жертвоприношения Окрисия увидела нечто необычное в пламени, вспыхнувшем от брошенной в него пищи. Пламя приняло облик змеи. На крик рабыни явилась Танаквиль. Поняв сразу, что змей – это Гений очага и домашний Лар , царица кинулась к окованному медью сундуку. Выбрасывая из него одну вещь за другой, она наткнулась на одеяние невесты, которое носила когда-то сама в Тарквиниях. Подозвав потрясенную Окрисию, Танаквиль помогла ей облачиться в брачное одеяние и удалилась, заперев за собою дверь спальни.

Прошло немного времени, и стало ясно, что Окрисия ждет ребенка. Родившемуся крепышу дали имя супруга Окрисии. О случае с Гением царица пока не распространялась. Судьба дала знать об этом сама.

Как-то, когда царская чета отдыхала после обеда, из помещения для слуг, где вместе со всеми рос и сын Окрисии, послышался многоголосый крик. Взволнованная, полуодетая, ринулась Танаквиль в страхе за Сервия, на которого втайне возлагала надежды, и застыла на пороге комнаты. Голова спящего мальчика пылала ярким пламенем. Кто-то из слуг подбежал с кувшином воды, но Танаквиль остановила его властным жестом. Прекратила она и шум, который мог разбудить ребенка.

Когда в комнату вступил царь, Танаквиль проговорила с укором:

– Видишь этого мальчика, которого мы обрекли на рабскую долю? Разве боги не показывают нам этим сиянием, что он станет светочем Рима и оплотом нашей династии, а может быть, и твоим наследником, если боги не дадут нам сыновей?

Рим при царях.

Царь не возражал. Жизнь научила его полагаться во всем на супругу. И хотя сияние исчезло сразу, как только маленький Сервий проснулся, его поручили учителям – этруску и греку, Велу и Дионисию. Вел рассказывал мальчику о предках царицы, покинувших во время страшного голода свою родину Меонию и на кораблях перебравшихся в Италию, чтобы основать там великие города. Из рассказов Дионисия мальчик узнавал о прославленных греческих мудрецах. Один из них, по имени Солон, поэт и мудрец одновременно, провел законы, сделавшие родные ему Афины самым могущественным городом Греции. Иногда учителя вступали между собой в спор. Каждый доказывал большую древность своего народа и превосходство его в ремеслах и мореплавании. Дело доходило до взаимных оскорблений и обид. Дионисий обзывал этрусков пиратами, этруск греков – пустомелями. Но как бы ни расходились учителя друг с другом, они были единодушны в том, что сын рабыни обладает задатками и способностями, достойными царя.

Выделялся среди своих сверстников Сервий Туллий и храбростью. В Сабинской войне, когда дрогнул римский воинский строй, он единственный нашелся – бросил знамя в гущу врагов, и поскольку воины знали, что никогда не смыть позора тем, кто утратил в бою знамя, они бросились вслед за юношей на сабинян и обратили их в бегство.

С этого времени Тарквиний стал привлекать любимца Танаквиль к государственным делам, в которых тот показал редкие для его возраста рассудительность и зрелость суждений. Так что никого не удивило, что Тарквиний просватал за Сервия Туллия собственную дочь.

С горечью поняли сыновья Анка Марция, что им уже не занять престола после смерти царя. Первой мыслью было расправиться с ненавистным выскочкой, сыном жалкой рабыни. Но потом, поразмыслив, братья решили, что это не приблизит к ним желанную власть. Ведь Тарквиний найдет другого зятя. Поэтому они решили сначала устранить самого Тарквиния, источник их несчастий. Подослали они к царю двух пастухов, надеясь, что никто не заподозрит злого умысла, увидев в их руках обычные для людей их опасной профессии топоры. Те затеяли возле самого дворца притворную ссору, а когда на шум сбежались слуги и домочадцы, чтобы узнать, в чем дело, стали, громко обвиняя друг друга, требовать, чтобы их рассудил царь. Крикунов отвели в царские покои, и они долго, перебивая друг друга, говорили одновременно, будто доказывая царю свою правоту. Тарквинию не удавалось вставить ни слова в этот поток брани. Наконец ликторам надоело ждать конца перебранки, и один из них потребовал, чтобы каждый высказал свои претензии по очереди. Пастухи, словно повинуясь, умолкли, и один из них, выступив вперед, начал излагать историю мнимой обиды. И когда все внимание уставших от долгого шума царя и его телохранителей было отвлечено на говорившего, другой стремительно нанес Тарквинию удар топором сзади. Царь упал. Оба преступника мгновенно бросились к выходу, надеясь скрыться. Ликторы успели схватить убийц. В комнату ворвалось несколько слуг, ожидавших за дверью исхода пастушеской ссоры. Поднялся переполох. Но Танаквиль, которой сообщили о постигшей царский дом беде, приказала всем, кроме Сервия Туллия, покинуть дворец будто бы для того, чтобы дать раненому покой. Повелев зятю закрыть накрепко все двери, она обратилась к нему с призывом:

– Воспрянь духом, мой Сервий! От тебя зависит, чтобы не попало царство в руки тех, кто, как я уверена, чужими руками совершил гнусное убийство. Помни – ты породнился с пламенем, вырвавшимся из очага нашего дома. Все видели, как твою голову боги окружили сиянием, возвещающим великое будущее. Не противься же воле бессмертных и следуй своему высокому жребию!

Ликторы с колонны Марка Аврелия в Риме.

Между тем толпа, взволнованная слухами о преступлении в царском доме, напирала с улицы. Дубовые двери трещали под натиском плечей и ударами ног. Танаквиль пришлось оставить супруга, к тому времени испустившего дух. Открыв окно, обращенное к той части Форума, которая называлась Новой улицей, она обратилась к народу.

– Успокойтесь, – увещевала Танаквиль беснующуюся толпу. – Царь оглушен ударом и уже приходит в себя. Скоро вы его увидите. Пока же оказывайте повиновение Сервию Туллию, который будет исполнять царские обязанности.

По знаку Танаквиль Сервий облачился в царский пурпур, натянул царские красные сапожки с загнутыми вверх носками и, выйдя из дому, занял на Форуме пустовавшее царское кресло. Сразу же он был окружен просителями, в массе своей несостоятельными должниками, умолявшими избавить их и семью от неминуемого рабства. В этих случаях Сервий от имени Тарквиния не скупясь раздавал серебро. Если же просьба оказывалась более серьезной, он удалялся во дворец якобы для того, чтобы посоветоваться с тестем, а затем возвращался, чтобы через глашатая объявить решение.

Римские гладиаторы.

За несколько дней исполнения царских обязанностей народ привык к Сервию и успел заметить, что к плебеям зять более щедр, чем тесть. И только тогда мудрая Танаквиль объявила о внезапной кончине супруга. Форум огласился воплями. Жрецы стали готовить похороны по пышному этрусскому обряду – с боями гладиаторов и театральным представлением. Было не до выборов царя. Да и выбирать было не из кого: ведь сыновья Анка Марция, которые могли претендовать на престол, в страхе перед разоблачением в заговоре навсегда покинули Рим. Так, после похорон Тарквиния Сервий получил царские регалии, причем не от сената, а из рук народа.

Воины-избиратели

Минули годы. Весть о преобразованиях, проведенных новым царем в Риме, обошла не только Италию, но и вышла за ее пределы. Учитель юного Сервия Дионисий решил посетить Рим, чтобы встретиться со своим питомцем и узнать, насколько соответствуют действительности рассказы о невероятных переменах в городе.

Царь радушно приветствовал старого учителя. За накрытым столом вспомнили и Танаквиль, поговорили о ее неженской мудрости и прозорливости. Впервые из уст Дионисия Сервий узнал, что царица не только выбрала учителей, но и руководила воспитанием, намечая даже темы споров между Дионисием и Велом.

– Поэтому, – закончил Дионисий, – в Элладе тебя и называют ромейским Солоном.

Сервий улыбнулся:

– О нет! Какой я Солон! Я не сочиняю элегий. Этому ты меня не обучил. Не наставляю я, подобно Солону, чужеземных царей. Но молва не ошиблась в том, что я подражаю афинскому мудрецу, о котором узнал впервые от тебя. Как раз сегодня состоится собрание, которое должно решить вопрос – быть ли войне с вольсками. Давай пройдемся, и ты своими глазами сможешь убедиться в том, что твои наставления, как зерна, упали на благодатную почву.

И вот царь и его гость на Форуме, поразившем Дионисия своей пустотой.

– Где же римляне? Где избиратели? – удивился грек. – В день выборов, насколько я помню, в этой части Форума происходило голосование.

– У тебя хорошая память, – заметил царь. – Это место мы называем комицием. Иногда здесь и теперь патриции собираются и выбирают, как в старину. Но мною создано совершенно новое собрание, в котором участвуют как патриции, так и плебеи. Вот в этом я последователь Солона, который включил в свою, как говорите вы, греки, систему и эвпатридов, и демос. И так же, как Солон, я отдал избирателям преимущества в зависимости не от происхождения, а от собственности, которой они владеют. Ведь для государства не имеет значения, как звучит твое имя и есть ли у тебя в атрии шкаф с закопченными, как копоидские угри, восковыми изображениями предков. Преимуществами должны пользоваться достойные, а достоинство, как мудро решил Солон, должно определяться размерами имущества. Если ты обладаешь богатством, независимо от того, приобретено ли оно трудолюбием и изворотливостью или досталось по наследству, если тебе улыбается удача, ты будешь обладать наибольшими правами, но при этом тебе придется нести большие обязанности по отношению к государству.

Римский центурион.

С холма, на который вышли царь и греческий гость, была хорошо видна зеленая равнина, ограниченная слева дугою Тибра, справа застроенными холмами.

– Марсово поле! – воскликнул царь. – Вот где теперь решаются судьбы Рима. Здесь, а не на Форуме!

Между тем над стеною римской крепости, как язык пламени, взвилось алое знамя, знак боевой тревоги, но на этот раз оно призывало воинов строиться для голосования. Огромное пространство пришло в движение. Было видно, как из массы выделяются группы людей, занимая каждая свое место.

– Это центурии! – пояснил царь. – И каждая из них имеет один голос. Всего же сто девяносто три центурии. Решение принимается большинством.

– Но позволь, – сказал Дионисий. – Если я не забыл, на языке латинян центурия это сотня.

– Сотня, – подтвердил царь.

– Но почему вон те центурии, которые ближе к нам, по нескольку сот человек, а одна из них, если я не ошибаюсь, несколько тысяч. А те, что впереди, не более сотни и, кажется, даже меньше.

– В любом государстве бедных всегда больше, чем богатых, – пояснил царь. – Поэтому и центурии малоимущих или вовсе неимущих людей должны быть большими по численности. Вот эта центурия, в которой, как ты верно заметил, несколько тысяч человек, объединяет самых неимущих, мы их называем пролетариями, ибо во время переписи они не могли предъявить никакой ценности, кроме своего потомства . Все они вместе обладают одним голосом. Впереди же стоят восемнадцать центурий всадников. Они несут службу на конях, которых приобретают за свой счет. Конечно же, идя на выборы, коней они оставили в конюшнях. Знаком всаднического отличия служит золотое кольцо, с которым они никогда не расстаются, и белая тога с узкой пурпурной каймой. Твой коллега Вел, да будут к нему милостивы маны, уверял меня, если ты помнишь, что и это пурпурное одеяние, какое сейчас на мне, принесли в Рим этруски.

– А что это за фаланга, пристроившаяся в затылок всадникам? – спросил Дионисий.

– Центурии, – поправил царь, – центурии первого класса, соответствующие в системе Солона пятисотмерникам. Это те, кого вы, греки, называете гоплитами. Ты видишь бронзовый панцирь, шлем, большой круглый щит, меч и копье? Это то вооружение, которое выковывалось в мастерских этрусских городов Популонии и Арреция. Вместе с всадниками тяжеловооруженные – ударная сила легиона. Им сейчас и решать, быть или не быть войне с вольсками…

– Позволь, – вставил Дионисий. – Но я не вижу какого-либо возвышения или хотя бы камня, чтобы подняться оратору.

Сервий пожал плечами.

– Какие ораторы? Ведь ты не в Афинах, а в Риме. Ораторы уже выступали в сенате, спорили до самого заката. Но наступило время подземных богов, и их решение может быть неугодно верхним богам. Сенат уже решил объявить вольскам войну, а центурии могут подтвердить или отвергнуть это решение. Но смотри! Голосование уже началось.

– Голосование! – удивленно протянул грек. – Но ведь они вовсе не поднимают рук, а шагают в какие-то загоны. Выходит, здесь голосуют ногами?

Да нет. Приглядись! Видишь, первый из воинов вступил на мостик и к нему подбежал человек со свитком? Это учетчик. И в руках его список центурии. Он отмечает мнение каждого по вопросу, поставленному на голосование. Да или нет. Потом голоса подсчитываются и выводится по большинству голосов мнение центурии. Это то, что вы, греки, называете демократией.

Дионисий как-то непонятно хмыкнул.

Римский всадник.

Между тем всадники первой центурии продолжали по одному проходить по мостку. Дионисий их считал про себя.

– Шестьдесят шесть! – сказал он, когда с мостка спустился последний воин. – Выходит, в этой центурии меньше сотни?

– Просто не захотели явиться. Мало ли у кого какие дела? Но в поход являются все. Мнение центурии всадников принимается в расчет, если явится более половины выборщиков.

– Но вот тот, кого ты назвал учетчиком, поднял над головой красный флажок. Смотри, смотри, как заволновались центурии, которые находятся ближе к нам. Что бы это могло значить?

– Первая центурия проголосовала за войну. Наверняка так же проголосуют остальные семнадцать всаднических центурий. И скорее всего, другие центурии первого класса. Беспокоятся пролетарии и центурии четвертого и пятого классов. Они против любой войны. В этих центуриях сплошь плебеи, малоимущие плебеи. Война для них разорительна. Если бы дать им возможность высказаться, они бы ораторствовали до вечера. А что болтать, если им не удалось разбогатеть, если их вклад в республику незначителен.

– Извини меня, но я забыл, что такое республика?

– На языке латинян – общее дело. Ведь все мы от царя до пролетария им объединены. И в этом общем деле у каждого гражданина, будь он патрицием или плебеем, свое место, как в воинском строю.

– Смотри! Взметнулось множество красных флажков. Всадники оказались единодушны. Они за войну.

– И не только они. Это также голоса половины центурий первого класса. Мы можем уходить. Надо подготовиться к походу. Завтра на рассвете выступаем.

– Но ведь еще не голосовали центурии второго, третьего, четвертого и пятого классов, – вставил Дионисий. – И ты сам говорил, что многие против войны.

– Это так. Но, как ты понял, решение принимается большинством центурий, а не участников голосования. Это то, что я внес в систему Солона. Прости меня, учитель, но мне надо тебя оставить. Видишь, ко мне бегут!

Оставшись один, эллин что-то забормотал, судя по выражению его лица, он остался недоволен тем, что ему показали. Кажется, он рассчитывал увидеть нечто другое. Но Сервию Туллию было уже не до старого учителя и его мнения.

Сервий и Фортуна

Можно не сомневаться в том, что ни один из плебеев, независимо от того, в какую он был определен центурию, не слышал об афинском законодателе Солоне, а если бы ему кто-нибудь сказал, что Сервий Туллий, их любимый царь и кумир, подражал какому-то грекулу, то он был бы глубоко возмущен. Плебеи, вспоминая между собой о Сервии Туллии, говорили: «Наш царь!» И кажется, имели на это право. Пусть он был поставлен к власти этрусской колдуньей Танаквиль! Пусть его окружают этрусские советники! Но сам-то он чистокровный латинянин, как большинство плебеев, мать его родом из Корникула. Да и имя у него служило напоминанием о том положении, в котором находились римские плебеи, пока к власти не пришел он. Да, они были почти рабами. Их обременяли тяжелыми работами на постройке цирка, клоак и грандиозных храмов. Сервий же строительством не увлекался. За первое десятилетие своего царствования он приказал построить всего лишь один храм. И кому? Не этрусским богам, которым наскоро дали имена богов латинских, а исконной латинской Фортуне ! И где он поставил этот храм? На самом людном месте, сразу же за Бычьим рынком, где чаще всего можно встретить плебея, где патриции редкие гости .

В те времена уже умели писать, но летописей не вели. О том, что было в старину, узнавали из рассказов стариков, а также из песен, какие пелись на пирах. Так плебеи узнали о царе Нуме Помпилии и его мудрой советчице камене Эгерии, к которой царь ходил за советом на озеро Неми, а потом перевел в Рим. «Не иначе, как Фортуна была для Сервия тем же, чем для Нумы Эгерия», – решили плебеи. Она принесла счастье ему самому и удачу всему Риму. Храм Фортуны, в отличие от построенных ранее, имел обращенное к Бычьему рынку окошко, такое же самое, какое в Регии на Форуме. Старики помнили, как через него сразу после убийства Тарквиния обратилась к народу Танаквиль. Зачем же такое окошко в храме? «Конечно, для того, – распространился слух, – чтобы Фортуна могла ночью проникать в храм и возлежать там на ложе с царем, одаряя его одновременно своими ласками и мудрыми советами».

Впоследствии в храме появилась статуя из дерева. Одни считали, что это изображение Фортуны, другие – Сервия Туллия .

Стена Сервия Туллия

Фортуна помогла своему избраннику не только занять римский престол, но и укрепить положение Рима, окруженного враждебными племенами и городами. С севера и востока римлянам угрожали города, входившие в этрусское двенадцатиградье. С этрусками Сервий вел три войны и отметил свои победы тремя триумфами. Успех Рима в этих войнах был обусловлен тем, что царю удалось заключить прочный мир с латинянами, которые признали верховенство своей колонии. В знак вечного мира между Римом и латинскими городами на Авентин, холм плебеев, был перенесен общелатинский культ богини Дианы. Отныне все споры между союзниками решались в святилище Дианы на Авентине .

В годы правления Сервия Рим перешагнул через свои древние священные границы. Помимо Палатина в него вошли также холмы Квиринал, Виминал и частично Эсквилин, где находилась царская резиденция. Новая городская территория была обнесена крепостной стеной, одним из самых мощных фортификационных сооружений Италии. По площади, охватываемой стеною Сервия Туллия , Рим уступал лишь Сиракузам и Таренту, оставляя далеко позади все города Италии, в том числе и этрусские.

Храм Дианы

В конце своего правления Сервий Туллий воздвиг храм еще одной богине – Диане. Она почиталась в Риме до Тарквиниев, являясь древнейшей богиней латинян, соответствующей греческой Артемиде. На Авентине, римском предместье, находившемся в те времена за официальной городской границей, существовал ее алтарь или храмик. На этом месте или рядом появилось святилище Дианы, символизирующее новую политическую систему и являвшееся вызовом патрицианской религиозной традиции. Образцом стал храм в малоазийском Эфесе, центре ионийской федерации. И это позволяет понять, почему культовая статуя авентинской Дианы напоминала древним авторам статую Артемиды из Массалии, доставленную беглецами фокейцами из Малой Азии, которая, в свою очередь, походила на знаменитую статую Артемиды Эфесской. Священным центром союза латинских городов была роща Дианы в Арреции. Благодаря слиянию эгейско-анатолийского культа Аритими с культом Дианы этрусский Рим закрепил свое положение главного города Латинского союза.

Тит Ливий расценивает это как достижение того, чего ранее римляне не смогли добиться силой. Дионисию Галикарнасскому также неизвестны войны Сервия Туллия с латинянами, но он подчеркивает, что Рим в годы правления этого царя господствовал над соседними латинскими народами и вынудил их построить храм Дианы с азилем для того, чтобы разрешать там на основании священных законов споры и разногласия.

Интересно сообщение того же Дионисия о существовании в Риме медной колонны, содержащей надпись греческими буквами с условиями соглашения между римлянами и латинянами и список народов, в нем участвующих. Указание на то, что надпись сделана «греческими буквами», означает, что использовался этрусский или архаический латинский алфавит, восходящие к греческому алфавиту, и что это, по всей видимости, была этрусская надпись.

С сооружением храма на Авентине связана анекдотическая на первый взгляд история о великолепной корове, приведенной в Рим неким сабинянином, получившим предсказание, что, принеся ее в жертву, он обеспечит своему сабинскому городу процветание и могущество. Жрец храма Дианы (по другой версии – раб сабинянина) сообщил об этом Сервию Туллию, корова была принесена в жертву им самим, и в знак этого над местом жертвоприношения были укреплены коровьи рога – естественно, в стремлении господствовать над всей Италией, в том числе и над сабинянами .

Преступная дочь

Сервий Туллий и впрямь мог бы считать себя любимцем Фортуны, если бы он имел добрых сыновей и наследников. Но было у него две дочери – Туллия Прима и Туллия Секунда , которых он выдал замуж за внуков Тарквиния – Луция и Арунта. Прима была кроткой и послушной дочерью, Секунда – диким, беспокойным созданием. Напротив, ее муж Арунт был добрым порядочным человеком, а Луций – вздорным и заносчивым. Распознав родственную ей душу шурина, Секунда стала исподволь подговаривать его против своего родного отца и собственной сестры.

– Сервий Туллий царствует не по закону. Власть должна принадлежать тебе. Ведь ты – настоящий мужчина, а не мямля, как мой муж. Сестра же моя тебе не ровня. Вот если бы я была на ее месте…

Взбудораженный этими речами, Луций убивает своего брата и Туллию Старшую, надеясь, что это откроет ему путь к браку с Туллией Младшей. И его расчет удается. На похоронах Туллия с таким притворством демонстрировала свою скорбь, что вызвала у отца беспокойство. Чтобы отвлечь ее от мнимого горя, он выдал безутешную вдову за такого же, как она, вдовца. И некому было удержать царя от этого опрометчивого шага, ибо Танаквиль давно уже соединилась в другом мире со своим Тарквинием. Теперь уже каждый день негодяйка напоминала супругу, что пора действовать.

– Очнись же! – убеждала она мужа. – Ты же царский внук и единственный законный наследник Тарквиния. Тебе не надо добывать царскую власть, как твоему отцу. Возьми ее или – если ты трус – возвращайся обратно в Тарквинии, откуда вышел твой дед.

Луций начал искать сообщников, особенно среди младших сенаторских родов, недовольных тем, что они не обладали авторитетом в государстве. Одним он напоминал о благодеяниях своего деда, которых они лишились с приходом к власти Сервия Туллия, других приманивал подарками и обещаниями.

Подготовив таким образом почву для захвата власти, он однажды ворвался в царском одеянии и при полных регалиях в царский дом и занял пустовавший тогда трон. Посланные им глашатаи привели отцов-сенаторов. Выходцы из старших родов были потрясены этой неслыханной наглостью и самоуправством. Воспользовавшись замешательством, Луций произнес речь, подготовленную с помощью супруги:

– Отцы-сенаторы! Я вижу, что кое-кого здесь смутило мое появление на этом троне, где вы привыкли видеть того, чье имя достойно его происхождения. Ведь он покровитель плебеев, доля которых прислуживать нам, патрициям. Рожденный рабыней, он уравнял тех из них, что побогаче, с вами. Он занял трон не по вашей воле, а по милости женщины.

В разгар этой речи в курию вступил Сервий.

– Что это значит?! – закричал он, подступая к трону. – Ты созвал без моего ведома отцов, ты восседаешь на моем месте.

– Это мое законное место, – прервал Тарквиний, – ибо я законный сын своего отца, а не царский раб, не самозванец.

На крики сбежался народ с Форума, патриции и плебеи. Недалеко было до потасовки. И в это мгновение Луций Тарквиний, устремившись навстречу старцу, схватил его на руки, пронес по проходу между скамьями и сбросил с лестницы.

Царские прислужники и провожатые бросились в бегство, а сам Сервий, весь в крови, едва живой, попытался добраться домой. Но его догнали слуги Тарквиния и закололи.

Луций Тарквиний, ниспровергающий своего тестя Сервия Туллия.

Вскоре после этого на колеснице здесь проезжала дочь Туллия Секунда, возвращавшаяся с Форума, где она была, чтобы поздравить супруга с царской властью. Достигнув верха Кипрейской улицы и повернув к Эсквилину, возница увидел тело зарезанного царя и в ужасе осадил коней поводьями. Тогда Туллия, выхватив поводья, погнала по телу родителя коней. Вернулась она домой на окровавленной повозке, обрызганная отцовской кровью, и осквернила домашних богов. Таково было начало преступного царствования, которое повлекло за собой и преступный конец.

Так после сорока четырех лет царствования погиб от руки зятя справедливейший из царей, оставивший о себе в веках добрую славу, которой не помешало даже отсутствие гробницы. Ведь зять запретил хоронить тестя, оправдывая свое кощунство тем, что и Ромул исчез и не имел гробницы. Память о Сервии сохранялась в сердцах римлян, и после того, как был изгнан из Рима его убийца, в городе был установлен тот порядок, о котором мечтал и записал в своем завещании Сервий.