Онлайн чтение книги Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 5
6 Гл‹ава›

В начале пятого часа Захар [тих‹о›] осторожно, без шума, отпер переднюю и на цыпочках пробрался [к своей лежанке] в свою комнату. Там он подошел [осторожно] к двери барского кабинета, сначала [приложил к [две‹ри›] ней ухо, чтоб услышать] приложил ухо, начал прислушиваться [и], потом присел и посмотрел в замочную щель,

спит или нет барин.

– Неужли-то всё спит,

– пора будить, – прошептал он, – скоро половина пятого.

Он кашлянул, смело отворил дверь

и вошел в кабинет.

177

– Илья Ильич! а Илья Ильич, – говорил он, стоя над Обл‹омовым›.

Храпенье продолжалось.

– [Ну] Эк ведь спит-то, словно каменщик.

Илья Ильич!

Захар слегка тронул Обломова за рукав.

– Вставайте: пятого половина.

Илья Ильич только промычал в ответ на это и опять погрузился в тяжелый сон.

– Вставайте же, Илья Ил‹ьич›, что это за срам! – говорил Захар,

подергивая его посильнее за рукав.

Обломов повернул немного голову

и с трудом открыл [немного] [на Захара] один глаз, из которого так и выглядывал паралич.

– [Что] Кто тут? – спросил он [сип‹лым›] хриплым голосом.

– Да я; вставайте.

– Поди прочь, – проворчал Ил‹ья› Ил‹ьич› сквозь сон.

Захар потянул его за полу.

– Чего тебе? – грозно спросил Обломов, открывая

оба глаза.

– Вы велели разбудить себя.

– Ну [а ты и рад] знаю; ты исполнил свою обязанность – и пошел прочь; остальное касается до меня… ‹л. 53›

– Не пойду, – говорил Захар, потрогивая его опять за рукав.

178

– Ну же, ну не трогай! – кротко заговорил Илья Ил‹ьич› и опять уткнул

голову в подушку – [и] начал было храпеть…

– Нельзя, Илья Ил‹ьич›, – говорил Захар, – я бы рад-радехонек, да иначе нельзя.

[И он трогал за рукав барина] И он всё трогал барина за рукав.

– Ну сделай же такую милость, не мешай, – говорил

Обл‹омов›, открывая глаза.

– Вставайте, вставайте,

после сами же будете гневаться, что не разбудил… [вст‹авайте›.]

– Ах ты, Боже мой! что это за человек! – говорил Облом‹ов›, – ну дай хоть минуточку;

ну что такое [мин‹ута›] одна минута…

– Нельзя, нельзя, вставайте, вон уж петухи поют – светает… то бишь… смеркается.

[ – Да отойдешь ли]

Захар потрогивал

его за полу.

– Да отойдешь ли ты? разве я сам не знаю, что мне нужно… [ведь и я тоже]

Илья Ил‹ьич› не договорил и заснул крепким сном.

– Да, знаешь ты

дрыхнуть, – говорил Захар, уверенный, что Илья Ил‹ьич›

не слышит, – вишь, дрыхнет, словно чурбан осиновый, зачем же ты на свет-то Божий родился? Да вставай-ка ты, говорят тебе… – заревел было Захар.

– Что, что? – [вдруг] грозно заговорил Обломов, приподнимая голову.

– Что, мол, сударь, не встаете? – мягко [заговорил] отозвался Захар.

– Нет, ты [что] как сказал,

а? [Разве так] Как ты смеешь так? а? [ты думаешь, я всё сплю?]

179

– Как?

– Грубо говорить?

– Это вам со сна бог знает что померещилось…

– Ты думаешь, я сплю?

Я всё слышу…

А сам опять

спал.

– Ну! – говорил Захар, – дитятко! уродится же эдакой!

ах ты, головушка! что лежишь как колода! ведь на тебя смотреть тошно!

Толщина-то, толщина-то… [тьфу] поглядите, добрые люди… Тьфу! Вставайте, вставайте!! – вдруг испуганным голосом закричал

‹Захар›, – Илья Ил‹ьич›, посмотрите-ка, что вокруг вас делается.

[ – Оставь] Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег.

‹л. 53 об.›

– Оставь меня в покое, – сказал он,

– я велел тебе будить меня, а теперь отменяю приказание, слышишь ли? так поди же прочь…

Илья Ил‹ьич› начал было опять укладываться попокойнее.

– Нет, Илья Ил‹ьич›,

– это всякий раз вы так говорите, а после меня бранить, зачем не бужу…

Всё это действительно была правда.

– Нет, извольте-ка вставать, Илья Ильич, а Илья Ильич! вставать извольте!

Он [взял его за] начал сильно трясти его за плечи…

– Вставайте, вставайте,

пора, пора, гости сейчас придут…

180

– Прочь, говорю тебе! – [кри‹чал›] закричал Илья Ил‹ьич›, стараясь попасть в него ногой, – вот подойди, подойди только: я нацелюсь да ногой-то и одолжу тебя: ты и будешь знать… экая ведь бестия какая: лысый черт…

[Илья Ильич хотел было ложиться, а Захар приготовлялся вновь будить его, как сзади

раздался звонкий и веселый хохот, [которого Захар] заставивший Обломова в одну минуту отрезвиться от сна.

– Да вот встанете же! – твердил Захар и потянул барина за ногу.

Обломов не вытерпел и, мгновенно вскочив на ноги, ринулся с бешенством на Захара, а Захар бросился прочь.

[ – Стой! Стой! с ног сшибете, – раздался им навстречу чей-то голос, который]]

Иногда Захар так и отстанет, сказавши: «Ну дрыхни, черт с тобой!», а в другой раз так настоит на своем, и теперь настоял.

– Вставайте, вставайте! – во всё горло заголосил он и схватил Обломова [за] обеими руками за полу и за рукав.

Обломов вдруг неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара.

– Постой же, вот я тебя выучу, как тревожить меня,

– говорил он.

Захар со всех ног бросился от него. Но на первом шаге Обломов очнулся

совсем от сна и начал потягиваться.

Захар тоже успокоился и хотел поправить постель,

как ‹л. 54›

вдруг из угла комнаты раздался чей-то веселый и звонкий хохот. [Захар не]

Обломов остолбенел среди потягиванья, Захар, хотевший было высморкаться, замер

на месте, придерживаясь рукой за нос.

181

– Андрей! – наконец с радостным изумлением произнес Обломов.

– Андрей Павлыч! – с удивлением сказал Захар.

Новое лицо продолжало заливисто хохотать.

– Да полно тебе хохотать, – говорил Обл‹омов›, – дай обнять себя.

– Ох, погоди, не могу [и опять зали‹лся›], – говорил гость и опять залился хохотом.

Наконец они дружески, с жаром обнялись и расцеловались.

Захар нагнулся к руке новопришедшего, но тот отнял.

– Да откуда, да как, – спрашивал Обл‹омов›, усаживая гостя, – [ – Да так] как это мы не видали тебя?

– Да так: дверь не заперта.

Я вошел тихонько

и был свидетелем всей сцены: ну, нечего сказать, и как счастливо попал.

Долго не видал я ничего родного; [одна сцена вдруг] а ты [вдруг] с Захаром перенес меня внутрь, в сердце России.

– Да откуда ты теперь, как это ты вдруг?

182

– Я прямо из-за границы, сейчас из дилижанса.

Захар! Возьми, пожалуйста, там внизу у извозчика мои вещи, чемодан и проч.

– А Штольц? разве вы не вместе приехали? – спросил Обломов.

– Нет, он остался в Германии. Он купил себе там землю и заводит ферму.

– Так он не будет сюда?

– Будет приезжать по делам.

– Где ж ты был, что ты делал? как проводил время, говори,

– спрашивал Обломов, с любовью глядя на приезжего.

– Такой сюрприз! [Да как ж‹е›] И не написал ничего. Ах! Андрей, Андрей! как я счастлив, как доволен…

– говорил Обломов.

– Спасибо, верю.

– Ну, говори же, говори: где был, что делал?

– Погоди: всё расскажу, успею. А теперь ты расскажи, как

поживал здесь? Не ездил ли куда, в деревню?

– Нет, всё здесь, вот еще сбираюсь…

– Да ты уж пятнадцать лет собираешься…

– Всё никак нельзя…

– Ну, здоров ли ты? – спрашивал Почаев. ‹л. 54 об.›

– Ох,

какое здоровье.

– Что ж с тобой? – заботливо спросил Почаев.

– Ячмени совсем одолели.

Почаев улыбнулся и пожал плечами.

– Да, тебе смешно, видишь, ты какой свежий да здоровый, а тут

что неделя, то ячмень: с одного глаза сходит, на другой садится… просто жить нельзя.

183

– Еще бы ты сидел взаперти да с места не двигался.

Да что это?

никак у тебя окна не выставлены? – спросил Почаев.

– Да, [не выстав‹ляли›] я не велел: знаешь, кричат, братец, на дворе, спать мне мешают.

– Мешают?

я видел, как тебе не спится! не спится, бедный! Ах, Обломов, Илья, Илья Обломов! А ты, я всё вижу, тот же, не переменился…

– Ох, плохо, брат Андрей…

– А что? не случилось ли чего?

– Ах! братец, случилось,

– горестно сказал Обломов.

– Что ж такое?

– Два несчастья: не знаю, как быть. Как я рад, что ты приехал… ты поможешь мне выпутаться из беды…

– Что ж такое? – [с испугом] спросил Поч‹аев›, – ты меня пугаешь.

– Да вот с квартиры надо съезжать…

Почаев опять залился смехом.

– Тебе всё смешно, – сказал Облом‹ов›, – [ты привык] самому-то не сидится на месте.

– Ну, это первое несчастье; какое же другое? – спросил Почаев.

184

– А вот ты прочти, что староста пишет. Где письмо-то, Захар? Захар! куда ты дел письмо от старосты? отыщи.

Да садись, Андрей,

чего ты хочешь? чаю, кофе, вина или обедать? Может быть, не съездишь ли ты с дороги в баню: не хочешь ли полежать?

– [Нельзя] Ну еще чего не выдумаешь ли? Кофе и чай я пил в свое время, в бане никогда не чувствую нужды,

полежать успею ночью, а обедать другое дело – вели давать: [теперь] пора!

Ну а ты всё по-прежнему? Ужинаешь регулярно, спишь после обеда и… ничего не делаешь.

– Как не так, – возразил Обломов, – спишь, ничего не делаешь! Ужинать-то я точно ужинаю и после обеда всегда усну

[вот только сегодня очень утомился [утром], так заснул до обеда].

– И до обеда, [сколько я могу судить] как кажется… – перебил Почаев.

– Это только сегодня: утром я очень утомился – а то, брат Андрей, остальное время я…

– [Что] Лежишь, вероятно.

– Да, но на боку, ей-богу, на боку: на спине очень редко, когда только кончу работать и захочу отдохнуть. ‹л. 55›

– Что же ты делаешь на боку?

– Всё работаю, всё

ломаю голову над планом-то [знаешь]…

– А уж много у тебя готово?

– Да почти весь…

185

– На днях прочти мне: вместе обсудим, потом за дело…

[Обломов] У Обломова недоставало духа сказать, что читать нечего, что план [ещё] созрел только в голове, и он поспешил замять этот разговор, дав себе слово поскорей изложить [на бума‹ге›] свои намерения на бумаге, а до тех пор поискуснее увернуться от чтения.

– Ну, теперь скажи, пожалуйста, что мои дела? – [всё ли] спросил Почаев,

– исполнил ли ты мои маленькие поручения, что я дал тебе перед отъездом?

– [Да] Как же, как же, – торопливо заговорил Обломов, – [всё исполнил] всё как следует…

– Что, акционеры наши по-прежнему собираются по вторникам?…

– Да… вероятно, – сказал Обломов.

– А когда раздавали дивиденд?

– [Да] Разве… раздавали его? – спросил Обломов.

– Он меня спрашивает? ведь [в газетах] об этом объявляют в газетах? Где газеты у тебя?

– Захар, Захар! – закричал Обломов, – подай газеты…

[ – Вот газеты.]

Захар снял газету с этажерки и хлопнул по ней пальцем: пыль облаком поднялась с листка и почти вся села

на его бакенбарды.

– Да это третьегодняшняя: это еще я подписывался; а где же новые? – спросил Почаев, взглянув на Обломова.

– Где новые-то [спросил]? дай новые, – сказал Илья Ильич Захару.

– Какие новые? Окромя вот этой нет больше.

– Ты и не подписывался? Как же это без газет жить?

186

– Из ума вон! – сказал Обломов,

– а ты и не напомнишь, Захар.

На что ты годишься? вон [гов‹орят›] посмотри: рубашку

надел, говорят, наизнанку, чулки дал разные, [лето‹м›] на газеты не подписался… что ты за человек?

– Помилуй, да ты как забыл? – сказал Почаев, – а я еще просил следить. Ну, по крайней мере, отослал письмо в Москву, что я прислал из-за границы?

– Письмо! какое же это письмо? ты относил ведь, кажется, какое-то письмо, – спросил Илья Ил‹ьич› у Захара.

– Что-то не помню, должно быть, не относил… – [сказал] отвечал Захар. [ – Мы ведь] [вы]

– Ты забыл: я помню, что я давал тебе какое-то письмо-то. Вот как теперь помню, большое такое…‹л. 55 об.› Ну, помнишь?

– Нет, что-то не помню! – говорил Захар. – Вы тут писем никаких не посылали: хотели к [старосте] в деревню писать, да никак и не написали…

– А вот же и написал…

– Нет, не писали…

– Ну как не писал? еще об деньгах писали.

– Нет, нету… – говорил Захар.

– Ну, пошел вон: ты всё врешь.

– А из гражданской палаты был запрос? – [спросил] начал опять Почаев.

– Какой запрос? – с испугом сказал Обломов, – никакого запроса не было.

– Не может быть, чтоб не было,

[уж] еще в январе надо было ожидать. Я писал тогда тебе из-за границы, напоминал…

187

Обломов глядел во все глаза на [Шт‹ольца›] Почаева, стараясь припомнить, наконец глаза его получили

определенное выражение, но он всё еще молчал [как будто].

– Ах, Боже мой,

ведь точно приходили из полиции с какой-то повесткой, а я всё думал до сих пор, что я это во сне видел!.. представь себе…

– Ну что же ты? – спросил Почаев.

– Что, бишь, я?.. дай вспомнить…

да… ничего…

– Как ничего? ты что сказал?

– Сказал… что… я сказал, дай Бог памяти?

Вот Захара надо спросить, он тут был,

– да! я сказал, что ты… за границей, [от меня] а я, дескать, без него ничего не знаю: так и отстали…

– Ну как же можно [это] делать так: разве дела эдак делаются!

– Как же мне было… ведь я не…

– робко начал оправдываться Обломов.

– Как не мог? А я тебе дал доверенность отвечать за себя.

[ – А! ты] [Так ты доверенность дал.]

Почаев опять озадачил Обломова.

– Доверенность! – глубокомысленно повторил Илья Ильич.

– [Да] [Тебе] Ты должен был [выслушать] сделать отзыв на запрос…

– Ах, брат Андрей, ведь я не умею писать казенных бумаг, [ведь ты] [я бумаг] как же бы я… ты знал это: зачем же ты давал доверенность?

– Конечно, знал, оттого я тебе и черновую оставил, как и что писать, стало быть.

188

– Черновую? – с недоумением воскликнул Обломов, с изумлением выслушавший еще новость.

‹л. 56›

– Да где

это у тебя всё, [черновая] доверенность и черновая? – с некоторым нетерпением сказал Почаев.

Обломов глубоко задумался.

Через минуту [лицо] вдруг лицо у него прояснилось.

– Теперь вспомнил,

вспомнил, – сказал он. – [Я хот‹ел›] Я ведь оттого и не отвечал, что черновой не нашли, – вот, вот отчего. [Ну] А всё по милости Захара: только положи что-нибудь на стол – как раз запропастит: или трубку подаст раскурить, или к себе затащит, [и поминай как] или просто тут же где-нибудь положит, да так что и не отроешь: такого неряхи, я тебе говорю, и свет не производил.

Но Почаев не слушал.

[Всё это до того] [Он внутренне бесился на Обломова, но сам еще не знал на кого] [Он расположен был внутренне взбеситься, но сам еще не знал хорошенько на кого: на себя или на Обломова.] Он внутренне бесился и на себя, и на Обломова. [На что] [На Обломова за [то, что исп‹олнение?›] [бесполезность] то, что жил] [ – Как можно так жить на свете? – сказал он.] На Обломова за неисполнение поручений, на себя за то, что, зная характер Обломова, положился на него.

– Ну по крайней мере надеюсь, что ты принял мои деньги от Любимова?

Обломов с новым испугом [задумался над] оцепенел на минуту, но потом вдруг [опомнился] очнулся.

– Ах это, помню, знаю! – с радостью проговорил он.

– Как же, [привозил] приказчик привозил деньги с книгой…

– Ну, что же ты?..

– спросил Почаев.

189

Обломов оробел:

– Ну вот, я не взял… их.

– Как не взял? отчего? каким образом? – сказал

Почаев.

– Да вот, видишь ты, тут какое обстоятельство вышло: вытащил он кучу денег,

смотрю, куча огромная, ассигнаций множество старых, некоторые даже [вставлены в бумагу, потому что разор‹ваны›] разорваны надвое и вставлены в бумагу… долго ли до беды?

Посмотрел в лицо приказчику: [плут, думаю, должен быть] [глаза] рябой, глаза серые так и бегают, борода маленькая, жидовская; считает пальцами так живо,

как мигает,

и глазами-то не поспеешь за ним – тут, плут, думаю, должен быть: подсунет старых ассигнаций, еще, пожалуй, и фальшивых… долго ли до беды? да и где мне сосчитать вдруг такую кучу, еще при чужом человеке… [А мне] Мне пятнадцать-то тысяч часа ‹л. 56 об.› три надо считать, да и то одному, а тут посторонний человек в глаза смотрит, не смигнет с тебя: у меня и руки затряслись. Я взял да и…

– И что же? – спросил Почаев.

– И отдал ему назад.

– Как назад отдал?

– Ей-богу, отдал, я ведь, Андрей, очень осторожен.

– Что же ты сказал?

– Я сказал, чтобы подождали тебя, что ты сам примешь, а я, дескать, ответственности на себя принять не могу…

– «О дружба! это ты!» – сказал Почаев, – ну, что же он?

– Он сказал только: очень хорошо-с, слушаем-с! потом подхватил книгу под мышку и как точно бес в секунду пропал с глаз долой… [Как]

Почаев сжал губы и начал ходить

по комнате.

190

– Как можно так

жить на свете! – сказал он,

остановившись перед Обломовым. – Положим, эти деньги верные, не пропадут…

– Да ты посуди сам, Андрей, – говорил Обломов таким голосом, как будто просил прощения, – ну если б он меня обсчитал или подсунул фальшивых ассигнаций? тогда что? Да и куда бы мне было деть такую кучу денег? Пожалуй, обокрали бы…

– А в банк положить? ведь я только и просил в письме взять да и положить

в кредитное заведение

[за что ты] [я проценты]… Положим, это деньги верные, не пропадут; да за что же я теряю проценты?

– То-то вот письмо-то затерялось, а то, если б я знал, что ты велел в банк положить, я бы…

– Эх, Илья, Илья, – со вздохом сказал Почаев.

– Ну, виноват, Андрей! ты сердишься, – сказал он.

– Нет, успокойся: к чему бы это повело?

Так, это минутная досада… на самого себя. Вот уж она и прошла.

И в самом деле у Почаева на лице уж не было и тени беспокойства.

– Ну, скажи, пожалуй, что ты еще делал кроме плана? читал? посещал знакомых, бывал за городом?

– Да, да… как же? и читал… и знакомых посещал…

– Все ли ты книги прочел, что я подарил тебе?

– Нет еще… не все… [немного осталось]. ‹л. 57›

– Что же ты читаешь теперь? Я думаю, романы…

– Нет, какие романы; я принялся теперь за серьезное: читаю Карамзина «Историю».

– Да ты это, кажется, еще при мне начал. Ну, очень рад. Ах да, дай мне почтовой бумаги: два слова написать по делу… – сказал Почаев.

191

– Да отдохни

с дороги прежде, – заметил Обломов, – не успел приехать, уж и писать.

– Нужно: всего два слова. Где у тебя бумага?

Почаев сел к столу.

– Захар, Захар! – закричал Обломов, – дай почтовую бумагу!

– Где она: ее нет, – сказал Захар.

– Ну всё равно, простой, – сказал Почаев.

– Да и простой-то нет.

– Ну, клочок серой.

– Никакой нету.

[Почаев залился своим смехом.]

– На чем же ты писал свой план? – спросил он Обломова.

– Да тогда… была. Это недавно вышла…

– Ну, клочок картона, что-нибудь: [это к] два слова написать к коротко знакомому человеку: он в двух шагах отсюда…

– Нет, нету…

– Нет ли

визитной карточки: я бы на обороте написал…

– [Ведь] Я визитов уж лет пять не делаю, так карточки-то нет…

[ – Боже мой!] Почаев пожал плечами.

– Вот как живут на белом свете,

– сказал он и залился своим смехом… – Ну, брат Илья! я вижу, ты всё тот же.

[ – Илья ‹Ильич›] [ – Подавать, что ли, кушать?] В это время раздался сильный звонок у дверей.

– Вот Тарантьев пришел,

давай обедать, – закричал Илья Ильич.

[Тарантьев поздоровался с] ‹л. 57 об.›

192