если бы лапки действительно приносили удачу, то оставались бы у зайцев.
Это возраст неуверенности, «гусиных лапок» в уголках глаз, седины в волосах и быстро полнеющей талии. Это возраст, когда возвращаются ошибки прошлого и начинают требовать свой «фунт мяса»; это возраст, когда в зеркале ванной комнаты мы начинаем видеть не собственное лицо, а лицо кого-то из своих родителей.
Старея, человек начинает невольно перескакивать с одной мысли на другую, теряя нить повествования и забывая о времени. А то, что случилось давным-давно, вдруг становится в его восприятии ближе вчерашних событий. И мысли о давно, казалось бы, позабытых вещах и событиях вдруг снова начинают тебя тревожить, возникая в самое неподходящее время – особенно когда ты уже лег в постель и мечтаешь отключиться и заснуть, но это тебе никак не удается.
Я не верю, что на самом деле Богу есть дело до того, чем ты питаешься, как ты одет или кого ты любишь. По-моему, если уж Господь создал звезды, то впереди у Него еще немало иных великих планов и дел
Есть лжецы и похуже врача-шарлатана. Это его пациенты.
Я чувствую ужас нормальности. Все эти наивные простаки охвачены ужасом от своей собственной заурядности. Они готовы на все, чтобы выделиться из толпы.
Как мы забавно устроены: потенциальная возможность стать мишенью насилия повышает нам самооценку.
Ужасный брак не скроешь, это как дурной запах изо рта.
Вот в чём заключается разница между двадцать первым и пятьдесят первым годами жизни — в количестве сожалений.
Людей повсюду окружали чудеса, которые они принимали как данность.
Будучи многолетним председателем книжного клуба «Выбор шефа», Ламбиазе знал, что самое важное на заседании клуба – это не книга, а еда и напитки.
Радость – это когда у тебя есть умная и красивая жена, рядом с которой легко и приятно проходит каждый день.
Когда я читаю книгу, мне хочется, чтобы ты тоже ее читала. Мне нужно знать, что ты о ней думаешь. Я хочу, чтобы ты была моей. Могу обещать тебе книги, разговоры и свое сердце, Эми.
Когда нет своих слов, мы говорим чужими. Мы читаем, чтобы видеть, что мы не одиноки. Мы читаем, потому что одиноки.Мы читаем, и мы не одиноки. Мы не одиноки. В этих книгах моя жизнь, силился сказать он. Прочти их, и будешь знать, что у меня на сердце. Нельзя сказать, что мы романы.
Я люблю говорить о книгах с людьми, которые любят говорить о книгах.
Я еще не понимала всей власти слов. Не знала, как они, выскочив изо рта, начинают жить своей собственной жизнью. Не понимала, что в этом случае они уже больше тебе не принадлежат. Я не знала, что раз ты отпустила их на свободу, они порой могут завладеть тобой
Иногда при получении ответов возникает еще больше вопросов.
-С этой охотой на ведьм одна проблема, - говорит он.
-Интересно, какая же?
-Не всегда ловится именно ведьма.
Занимайся, чем тебе нравится. Скорей всего окажется, что это ты можешь делать лучше всего.
Надо брать свою жизнь за горло и трясти её.
Неужели мы все звеним, жужжим или светимся тогда и только тогда, когда кто-то нажимает на кнопку нашего тщеславия?
...а я всё хожу толстая, как пивная бочка. Невольно думаешь, что мы в конце концов рожаем из ненависти. Когда это делается до того ненавистно, что терпеть нельзя, - тогда избавляемся.
Генри Джеймс где-то замечает: если тебя тянет делать записи о том, как что-то тебя поразило, то, вероятно, оно поразило тебя не так уж сильно.
Мир наполнен знаками и чудесами, которые появляются и исчезают, и если тебе повезёт, ты можешь их увидеть.
Когда ты внутренне сломлен, то бежишь. Но не всегда убегаешь от чего-то.
Он был моим отцом, и это всё, чем он был для меня.
Полагаю, идеализм без последствий - нелепая мечта любого избалованного дитяти.
Неужели это так плохо - желать, чтобы тебе было хорошо?
Никогда не улыбайся, если неохота.
Откуда берется драгоценное? Потеряй, а потом найди.
«Ирония – противоречивый исход событий, будто насмехающийся над стройностью мира и надеждами».
... сколь непрочно счастье: его можно опрокинуть и разбить одним неосторожным жестом.
Надо мной только луна и звезды. Смешно! Выбрал правильный момент, чтобы на звезды полюбоваться. Как уверяют мои блохи, от звезд многое зависит в нашей жизни.
- И это чистая правда, мой господин.
- Тебя, блоха, не спрашивали.
– Почем “Степь”? – беру и открываю книгу 1908 года издания.
Как от нее пахнет, боже мой! Я люблю раскрыть полено, втянуть носом запах освинцованных страниц. Навсегда ушедший мир… “Осенние сумерки Чехова, Чайковского и Левитана…”, как писал поэт и тут же подсказывает блоха. Все-таки жаль, что не принято жарить на поэзии: я бы с удовольствием отгрохал классный банкет на раннем Пастернаке.
…- Именно тогда я понял, почему русская кухня никогда не будет популярна в современном мире.
– Почему же?
– Она закрыта. А наш мир требует прозрачности.
– Закрыта в каком смысле?
– Вы никогда не узнаете, что содержит в себе салат оливье, из чего сварена solyanka, чем наполнены pirozhki и что внутри kulebyaki. Закрытый мир.
Он прав. Неожиданно и точно.
– Закрытый мир отпугивает современного человека?
– Конечно. Поэтому он требует суши, где все видно.
Звали ее Верой Даниловной, была она классной у Виталика, но по жизни совсем не классной, а шизанутой напрочь училкой русского и литературы, тощей, нескладной, синевласой и вдохновенной. Сеяла доброе и вечное горстями. Разумного там было чуть, да и разум был какой-то внеземной.
Давай мы теперь будем всякое говно бояться и ходить только там, где оно не валяется.
Несправедливо, конечно, что сдыхать мне можно, а убивать нельзя. Но мы, наверное, что-нибудь придумаем.
– Есть у Мэгги такая слабость: она верит, что изменять человеку жизнь – это хорошо и правильно. Считает людей, которых она любит, лучшими, чем они есть на самом деле, и в угоду этим своим представлениям пытается изменить все, что их окружает.
– Нет, сначала она просто сидела, долго-долго, и разглядывала меня, и лицо у нее было такое… зачарованное, а потом сказала: «Мам? А было в твоей жизни точно осознанное тобой мгновение, когда ты решила стать посредственностью?»
Роясь в вещах, Мэгги внезапно увидела свою жизнь как круг. Вечные повторения - и никакой надежды.
Едва родив ребёнка, начинаешь понемногу избавляться от него, вот в чём всё дело.
Она так старалась не обратиться в свою мать, что взяла да и обратилась в отца.
Иногда мы отданы на милость других людей. Мы даже не представляем, какую власть они имеют над нами, пока не оказывается слишком поздно.
Ты не можешь изменить человека. Ты можешь лишь помочь ему открыть глаза.
Представь, что твой дом горит. у тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой всё, что можно спасти. Что ты выберешь?
Я подумала, что она имеет полное право бороться за лучшую жизнь для себя; все мы в той или иной степени заняты тем же самым.
я как была, так и осталась для всех чужой. Я принадлежала к числу тех, кто трудится день и ночь, получает отличные оценки и даже пользуется симпатией и уважением, но никогда не сможет претендовать на престиж, доступный другим студентам. Я всегда буду бояться, что скажу что-то не то и не тем тоном, что буду не так одета, что меня уличат в пошлости чувств и неоригинальности мыслей.
Все в жизни происходит случайно, думал он, и разобраться, что к худу, а что к добру, невозможно
1..69..149Но неужели даже мгновенья удовольствия так уж необходимо подвергать строгому анализу?