-- Я ненавижу туман. Я боюсь тумана.
-- Значит -- любишь. Боишься -- потому что это сильнее тебя, ненавидишь -- потому что боишься, любишь -- потому что не можешь покорить это себе. Ведь только и можно любить непокорное.
Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга: это такое спокойное, отрадное чувство.
Господи, подумать только, в какую бездну равнодушия мы погрузившись - позор, жалкий позор.
Мы заслуживаем уважения лишь постольку, поскольку умеем ценить других.
Ты прав, что сомневаешься. Но давай посомневаемся и в другую сторону. Наверное, нельзя сомневаться в разные стороны, а?
Но когда придет время суда над предательством, которое как пламя распространится по Сети, которое принесет гибель целым мирам, не вспоминайте обо мне – мое имя даже на воде не написано, как сказала заблудшая душа вашего поэта, – вспоминайте о Старой Земле, погубленной по чьей-то прихоти, о дельфинах, чьи серые тела высыхали и гнили под палящими лучами солнца; вспоминайте и постарайтесь мысленно увидеть – как видел это я – плавучие островки, которым некуда плыть, потому что уничтожены их пастбища, Экваториальные Отмели кишат буровыми платформами, а сами эти острова битком набиты вездесущими крикливыми туристами, от которых разит солнцезащитным кремом и марихуаной.
Я продолжал ждать. И тем самым действовал... во всех смыслах этого слова.
...общество само решает, а ты уж изволь соответствовать.
...и суд постановил, что я психопат. Что же я – с судом буду спорить?
Кто бы ни вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда всегда остается.
Пусть в данный момент и одиноко, это не значит, что я один.
Кто смеяться разучился, тот опору потерял.
Как это жестоко – пробудить человека к жизни только для того, чтобы он потом еще страшнее мучился перед смертью.
Я начинаю думать, что женщины к чему-нибудь привязываются от сознания собственного ничтожества. Они всем жертвуют ради мужчины, если могут. Конечно, до конца с этим могут смириться не все, и большинство женщин страдают от невостребованности их души. Это-то, по-моему, их морально и убивает, думаю даже, – добавила она, замявшись, – что, возможно, это убьет и меня.
– Как прекрасно снова вернуться в Париж, – помолчав, сказала она, – и тебе уже все равно, откуда ты приехал... Я даже думаю, что когда возвращаешься сюда в страшном горе, то Париж быстро утешает тебя.
– Будем надеяться, – сказал я, – что нам никогда не придется подвергать Париж такому испытанию.
Она грустно улыбнулась.
– Будем надеяться.
Человек не дорожит своим домом, пока живет в нем, а когда уезжает, его все время тянет туда, но пути назад нет.
Мужчинам, не только таким мальчикам, как вы, но и пожилым, всегда нужна женщина, которая говорила бы им правду.
-Кто-то, твой отец или мой, наверняка нам говорили, что от любви не часто умирают. А между тем, скольким она принесла гибель, сколько гибнут каждый час в самых непотребных местах от того, что ее нет...
...знаешь, в человеке разные качества достойны презрения, но высокомерное отношение к страданиям ближнего достойно презрения больше, чем все прочие недостатки.
Иметь возможность выбрать ложь – еще не долбаная суперсила. Это означает лишь то, что ты всегда будешь делать неверный выбор. Это означает, что ты сможешь лгать самой себе.
Иногда нелегко быть здравомыслящим, умным и ответственным. Иногда это отстой. Но это не превращает неправильное в правильное, или тупое в умное.
Когда я, как и большинство людей с Y-хромосомой, разговариваю, то мы просто беседуем. Линейно. Мы внимательно слушаем, что говорится, обдумываем услышанное и затем отвечаем.
Возможно, это проблема перевода с женского на мужской. Однажды я читал статью, утверждающую, что, когда женщины ведут беседу, они общаются на пяти уровнях. Они следуют разговору, который реально имеет место, следят за разговором, которого собеседник избегает, за тоном, в котором ведется реальный разговор, за скрытой за подтекстом беседой и, наконец, за языком тела собеседника.
Когда тебя прижали к стене, единственный плюс в том, что такая позиция позволяет очень легко выбирать, в каком направлении тебе надо пробиваться.
Вопрос – милости просим. Что до ответа, никаких обещаний я не даю.
Могилы не для мертвых. Они – для наших любимых, которые остались жить. Когда эти любимые умрут, когда все жизни, с которыми соприкасался обитатель любой конкретной могилы, прервутся, тогда и цель самой могилы достигнута и завершена.
Я думаю, что наш мир жесток. Я думаю, что найти любовь трудно. Я думаю, мы все должны быть счастливы, когда это хоть кому-то удается.
Даже если они и делают что-то аморальное, я был бы идиотом, критикуя их, потому что сам весьма далек от совершенства. Курить – самоубийственно. Пьянство – саморазрушение. Выходить из себя и орать на людей нехорошо. Врать нехорошо. Изменять партнеру нехорошо. Воровать нехорошо. Но люди постоянно так поступают. Как только я пойму, как стать совершенным человеком, я получу право читать лекции этим людям насчет того, как им проживать свои жизни.
Скверные побуждения живут в каждом. Меня не волнует, насколько вы нежны, святы, искренни, или верны своим идеалам. Скверные побуждения живы. Похоть. Жадность. Страсть к насилию. Для них не нужна злобная королева. Это часть каждого из людей. У кого-то больше, у кого-то меньше, но это всегда живет внутри.
Невозможное мы делаем немедленно. Невообразимое займет чуть больше времени.
Люди думают, что цивилизация и организованная религия каким-то образом уничтожили духов, существующих в природе – повсюду в мире. Нет, не уничтожили. Люди не такая уж всемогущая разрушительная сила, как мы в своем высокомерии считаем. Мы можем изменять многое, это правда, но мы так и не уничтожили ни этих древних духов, ни их присутствия в природе.
«Почему» всегда важно.
Никто из нас уже не тот, кем был когда-то. У каждого своя история. Каждый пришел откуда-то, каждый следует куда-то.
Чем же еще могут быть игры, если не подготовкой к испытаниям, которые ждут нас впереди?
...смелость города берет.
Когда в ложь верят, она ограничивает свободу вашей воли.
Разница между добром и злом лишена смысла, если нет свободы выбора между ними.
Нельзя ведь разгуливать, просто выбирая, чью жизнь спасать, а чью уничтожить. Врожденное невежество, недооценка зла подобных вещей слишком глубоко укоренились в человеке, чтобы их избежать, — какими бы благими намерениями вы ни руководствовались.
Боль существует для того, чтобы подсказывать нам, что мы сделали не так, как надо, — это учитель, проводник, а еще то, что всегда с нами, чтобы напоминать нам о нашем несовершенстве и чтобы поощрять это несовершенство преодолеть.
Зло остается злом, даже если творится с самыми благими намерениями ... Легко творить добро, когда это тебе ничего не стоит. Сложнее, когда ты приперт к стене.
Прошлого уже не изменить, ни одной мелочи. Изменить мы можем только будущее. И единственное, с помощью чего мы можем выстраивать будущее, да и настоящее тоже, — это уроки прошлого.
Сомнение становится грехом лишь в том случае, если оно перерастает в упрямство и упорство, то бишь в гордыню.
Храбрость — это способность использовать мозги и сердце, когда каждая клетка вашего тела буквально вопит об опасности, а потом действовать так, как велит вам совесть.
Боль — это дар Божий, принимайте ее с благодарностью…
«Гнев» — слово, которое мы используем вместо «злости», когда та разгорается по правому делу, однако красивее или лучше она от этого не становится и восхищения уж точно не заслуживает. Это все та же злость.
Боль — это ключ к душе, нам всем пора это понять, иначе мы зайдем в тупик.
Пытка — решающее доказательство истины. Другого мы не знаем.
Мы никогда не видим себя в истинном свете.
Инквизиторы просто делают свою работу.
1..123..149Инквизиция. Истина познается здесь через страдание.