Онлайн чтение книги Яблочный пирог и любовь Elmalı Turta
Глава 4. Шрек

Я не знала точно, в чем заключался план Эмира, но, по его словам, состоял он из двух частей. Единственное, что Эмир мне сказал, – первую часть он берет на себя. Во второй приму участие я, но пока все должно было продолжаться как обычно.

А это означало, что ему снова придется дважды в день ходить в «склеп». Первый раз – в те самые дневные часы, когда он исчезал с обеда. Эмир сказал, что пропустить дневные сессии – не проблема, так как они – всего лишь подготовительные туры перед финальной игрой ночью. В этих нескольких играх днем проходил отбор участников для вечерней.

Теперь я понимала, почему все говорили, что выиграть «Эдем» сложно. Как объяснил Эмир, иногда дневные игры собирали до двадцати столов. Но, сколько бы их ни было, вечерняя игра шла лишь за одним. Поэтому вечерние визиты Эмира в «склеп» были практически обязательными: ведь именно он раздавал «Эдем» победителям.

Тем временем он сдержал оба своих обещания.

Во-первых, он избавился от этого проклятого дивана. Хотя мне было неловко признавать, что я этого хотела, его исчезновение обрадовало меня.

С той же скоростью в университете и общежитии прекратились и сплетни об «измене» мне. Не знаю, как Эмир «попросил» тех девушек, – вряд ли на самом деле вежливо. Должно быть, нелегко признаться, что тебя вышвырнули на улицу полуголой посреди ночи, но, честно говоря, я не испытывала к ним жалости – слишком уж была счастлива избавиться от виртуальных рогов.

Выполнить второе обещание оказалось сложнее, чем выкинуть диван. И худшей была первая ночь…

Через несколько дней после того, как мы узнали о расследовании Кенана, я была у Эмира дома. Он нервно сидел на краю кровати, наблюдая за мной, а я, чтобы занять себя чем-то, рылась в его комнате, полной сюрпризов.

Мы просто ждали. Как будто подозревали, что в полнолуние Эмир превратится в оборотня.

Я листала книгу, когда его голос заставил меня поднять голову. На его лице не было обычной уверенности – только тревога.

– Это будет непросто, Джульетта, ты ведь понимаешь?

Я улыбнулась:

– С тобой с самого начала ничего не было просто, Эмир.

Он на мгновение улыбнулся, но затем снова нахмурился. Когда он посмотрел на меня, в его глазах читалось беспокойство:

– Я сам не знаю, что произойдет. Я могу напугать тебя. Вызвать отвращение. Или того хуже – причинить тебе вред. Я не знаю, как отреагирую.

Он действительно волновался, но то, что его тревожила не собственная участь, а моя, заставило меня улыбнуться сквозь боль. Я подошла к нему с книгой в руках, села рядом и, заправив волосы за ухо, дотронулась указательным пальцем до кончика его носа, как он часто делал со мной.

– Во-первых: с таким милым лицом ты не сможешь меня напугать. Во-вторых: после того как я видела, как кое-кто выворачивает желудок до самых кишок и извергает его содержимое, тебе придется постараться, чтобы вызвать у меня отвращение. И в-третьих: ты мне никогда не навредишь, Ромео!

Произнося последнее, я смотрела прямо в его глаза и говорила абсолютно искренне. Мои слова, звучавшие так убедительно, видимо, тронули Эмира: его губы дрогнули в слабой улыбке. Но он так и не расслабился:

– Никто не принимал «Эдем» так долго, как я. Были такие, кто умирал от передозировки, другие впадали в кому, но никто не употреблял его так регулярно и контролируемо. Признавать это неприятно, но я – самый успешный подопытный в этом эксперименте. – Эмир стиснул зубы и опустил голову. – Я слышал, что происходит, когда бросаешь, представлял, но не придавал значения. А теперь перспектива пережить это рядом с тобой… беспокоит меня.

Я сжала кулаки, мысленно проклиная того типа по имени Акын. Если верить Эмиру, «Эдем» был целиком и полностью его творением. Акын утверждал, что создал препарат исключительно в научных целях, но, помня его змеиный взгляд, было трудно поверить в его добрые намерения. Мысль о том, что Эмир доверял этой гадюке и три года принимал его яд, сводила меня с ума. Но я промолчала. Сейчас ему нужна была не критика, а поддержка.

Разжав кулаки, я повернулась к нему и коснулась его подбородка, чтобы он посмотрел на меня:

– Ты забыл, кто ты? Ты – Эмир Ханзаде. Ты самый избалованный и упрямый кошмар на моем пути. Ты вытерпел, когда я тебя лупила. И теперь ты боишься, что какая-то таблетка окажется сильнее тебя?

Он слабо улыбнулся и накрыл мои пальцы ладонью:

– Я боюсь, что после того, что ты увидишь… ты снова отдалишься от меня.

Я отвела взгляд. Когда он говорил такие вещи, в животе у меня словно начинали копошиться муравьи. Покраснев, я пробормотала:

– Помни: ты делаешь это не ради того, чтобы я или кто-то еще остался с тобой. Ты делаешь это для себя.

Эмир сжал мою руку, словно прося посмотреть на него:

– Это не исцеление, Джульетта. Это пытка. А Эдем – он и так здесь… там, где ты.

Я освободила пальцы и с улыбкой коснулась его щеки. Что я могла сказать?

Что бы он ни делал, в каком бы состоянии ни был, в конце концов ему всегда удавалось оставаться моим кошмаром… моим Ромео.

* * *

Через несколько часов у Эмира начали дрожать руки. Он объяснил, что уже давно снижал дозу «Эдема», но резкий отказ – это совсем другое. Лишиться этого вещества было пыткой для каждого нейрона. С полуночи Эмир не принял ни одной таблетки, и теперь его мозг требовал «Эдема». А тело не могло сопротивляться этому требованию.

Сначала дрожали только руки, но через несколько часов тряслось уже все тело. Сначала Эмир сказал, что замерз, и залез под одеяло. Потом начал потеть, и через пару минут у него поднялась температура. Когда через несколько часов его тело начало дергаться, точно его били током, я обняла его. Я шептала ему на ухо, что я рядом, но вскоре начала сомневаться, слышит ли он меня вообще.

Он резко вскочил с кровати, словно пытаясь убежать от невидимых пауков, прислонился спиной к стене и съехал на пол. Как беспомощный ребенок, схватился за голову и застонал. Его пальцы впивались в кожу головы, будто насекомые, от которых он бежал, грызли его мозг. Я попыталась остановить его – не могла вынести, когда он вот так причинял себе боль. Он посмотрел на меня такими красными глазами, будто плакал несколько дней подряд. Я услышала скрежет зубов.

Внезапно Эмир встал. Как загипнотизированный, побрел к стене. Я сразу поняла, что он задумал, и быстро встала перед рамкой на стене, закрыв ее собой. Я знала, что он хочет добраться до таблеток, спрятанных за ней. Увидев, что я стою у него на пути, он остановился. В другой ситуации этот тяжелый взгляд и дыхание могли бы испугать меня, но сейчас я должна была быть сильнее его.

Эмир схватил меня за руку. Я ожидала, что он отшвырнет меня, и, кажется, он сам думал об этом. Но вместо этого его пальцы впились в мою кожу так сильно, что я невольно скривилась от боли. Моя реакция, похоже, привела его в чувство – он отпрянул, будто обжегшись. Крепко зажмурился, а когда открыл глаза, со всей силы ударил в стену. Кулак пролетел в нескольких сантиметрах от моего лица – я даже услышала свист воздуха. Когда маленькая картина упала на пол, Эмир сглотнул.

– Думаю, тебе стоит увести меня из этой комнаты, – прошептал он так, будто сил у него оставалось всего на несколько вдохов.

Я обняла его за талию, и мы медленно двинулись к двери. Он был слишком слаб, чтобы спуститься по лестнице, поэтому мы зашли в ванную. Я уложила его в ванну – вот мы и вернулись к тому, с чего все началось…

Эмир посмотрел на меня, и я поняла, что он думает о том же. Его попытка улыбнуться выглядела жалко.

– Как думаешь, мне и на этот раз удастся выбраться из этой ванны живым?

Он попытался растянуть свою кривую улыбку шире, а я нахмурилась. Наклонилась к нему, откинула со лба растрепанные волосы и посмотрела в светло-голубые глаза:

– Я говорила тебе еще тогда: пока ты со мной, я не позволю тебе умереть, Ханзаде!

Он долго смотрел на меня, и я почувствовала, как глаза наполняются слезами. Не выдержав, потянулась к его волосам, но и этого оказалось недостаточно. Я забралась в ванну и крепко обняла его. Обхватив меня, как бездомного котенка, которого подобрал на улице, Эмир тяжело вздохнул, будто сдаваясь. Когда его губы коснулись моего лба, я заплакала. Я должна была поддерживать его, давать ему силы, а вместо этого ревела, как дура, прижавшись к его груди. Я плакала так безутешно, что ему пришлось отстранить меня, чтобы успокоить. Хотя, возможно, ему просто надоело, что я заливаю его слезами.

Его дрожащие пальцы коснулись моего подбородка, заставляя меня поднять глаза.

Я невольно слабо рассмеялась. Если он тратит последние силы, чтобы подбодрить меня, я должна ответить тем же. Я вытерла нос и откинула волосы:

Он улыбнулся, скрывая боль, и покачал головой, будто упрекая меня:

Я пожала плечами. Я больше не плакала:

Пальцы Эмира коснулись моей щеки. Он попытался погладить ее, но у него не хватило сил:

Я посмотрела в его голубые глаза и стиснула зубы. Холодный мрамор ванны нагрелся от наших тел. Когда я снова прижалась к его груди, я не была уверена, пытаюсь ли я скрыть только слезы… или что-то еще.

* * *

Когда начинался новый приступ, я прижималась к Эмиру еще теснее, будто могла руками унять его дрожь. И с каждым приступом его объятия становились все крепче. Кажется, он повредил мне ребро, но мне было все равно. Я готова была сломать несколько костей, лишь бы помочь ему выдержать это – я смертельно боялась, что он впадет в кому или, того хуже, умрет.

Через много долгих минут его тело наконец перестало трястись. Дыхание выровнялось. Сердце под моей щекой билось ровно и спокойно. Я подняла взгляд. Голубые глаза встретились с моими, Эмир слабо улыбнулся, и я ответила ему тем же.

Мне уже казалось, что худшее позади, как Эмира вдруг начало рвать. Я быстро помогла ему выбраться из ванны. Казалось, теперь это никогда не закончится. Спазмы повторялись снова и снова… Минуты казались вечностью. Когда желудок опустел, Эмира начало рвать желчью, а затем – кровью.

Я сглотнула, застыв на месте от ужаса. Думай, Сахра, думай!

Эмир предупредил, что сегодня ночью может случиться худшее, и принес из клиники шприц с сильным успокоительным. Он заверил, что это поможет. Если других вариантов не останется, я должна буду сделать ему укол.

Похоже, момент настал.

Я бросилась в его комнату, схватила шприц из ящика и помчалась обратно. Мои босые ноги тихо шлепали по полу. На пороге ванной я споткнулась и упала. Поднялась, сняла колпачок с иглы. Руки у меня дрожали. Кровь брызнула на ванну, пока я пыталась сосредоточиться на скорченном передо мной теле. Оно выглядело ужасно. Куда колоть?

Я подняла шприц и медленно нажала на поршень, выпуская воздух. Прозрачная жидкость, брызнувшая из иглы, вернула мне самообладание.

Эмир не может умереть, когда я рядом!

Не раздумывая, я крепко схватила его руку, вонзила иглу и изо всех сил надавила на поршень. Мышцы Эмира были так напряжены, что для этого приходилось прикладывать невероятные усилия. Лекарство закончилось, и я осторожно извлекла иглу.

Не моргая, я ждала эффекта.

Но ничего не происходило. Его продолжало рвать кровью, и я все сильнее леденела от ужаса.

– Эмир!

Боже, почему препарат не действует?! В панике я начала трясти его:

– Эмир! У тебя есть еще инъекции?!

Он либо не слышал меня, либо не мог ответить из-за рвоты. Я неистово молилась, мешая слова со слезами, когда все вдруг прекратилось. Эмир сделал несколько хриплых вдохов, откинулся назад, закрыл глаза и больше не открывал.

В ужасе я наклонилась к нему, прижав ухо к его груди. Сердце билось. Я наклонилась к его губам – Эмир дышал!

Когда его грудь начала подниматься в спокойном ритме, я выпрямилась. Кажется, он заснул. Глубоко вздохнув, я опустилась на пол. Холодная плитка казалась мне мягким ковром.

Я не могла сдержать глупой улыбки. Эмир не умрет.

Если мы пережили сегодня, то переживем и завтра, и послезавтра, и сколько бы дней ни понадобилось.

Я не сдамся, пока этот яд не выйдет из его тела.

* * *

Эмир не просыпался до самого полудня. Я испробовала даже бесчеловечные методы – плеснула на него холодной водой, – но это не помогло.

Когда пришла Сафие-абла и увидела меня сидящей на коврике в ванной, она не особенно-то и удивилась. Даже заметив, что я смотрю на полураздетого Эмира в ванне, она сначала улыбнулась, но потом нахмурилась, видимо поняв, что что-то не так.

Домработница подошла, переваливаясь с ноги на ногу из-за немалого веса. Поймав ее тревожный взгляд, я беспомощно сказала:

– Он не просыпается…

Сафие-абла задумалась на несколько секунд, затем без объяснений ухватила крупного мужчину, лежащего в ванне, за руки. Когда она жестом велела мне взяться за ноги, я в растерянности подчинилась.

Признаюсь: Сафие-абла сделала бо́льшую часть работы, когда мы несли Эмира в кровать. В конце концов, у нее было больше опыта: уверена, за всю жизнь ей довелось потаскать немало тяжестей. Когда мы в конце концов уложили его, домработница решительно развернулась и ушла. А через несколько минут вернулась с тазом воды и полотенцем.

Осторожно, держа полотенце подальше от себя, она окунула его в воду, отжала кончиками пальцев и аккуратно поднесла к носу Эмира. Потом еще раз. И еще раз.

Наконец Эмир сморщился, а затем открыл глаза.

Когда его голубые глаза приоткрылись, я вскрикнула от радости и бросилась обнимать сначала Сафие-аблу, а потом его. Мы помогли ему сесть, и выглядел он при этом совершенно изможденным. Сафие-абла сказала, что идет готовить свой оживляющий суп, и удалилась.

Я присела на край кровати, гладя его волосы. Я не спала всю ночь, боясь пропустить момент его пробуждения, но сейчас не чувствовала ни капли усталости.

Эмир посмотрел на меня и улыбнулся. Вернее, попытался.

– Видишь? Справился как миленький, – сказала я, ухмыляясь.

Он закашлялся, пытаясь засмеяться, затем приложил руку к горлу и посмотрел на меня:

– Будем считать, что с того света я вернулся. Но еще рано говорить, что справился. Сегодня тоже может быть тяжело. Думаю, нам стоит взять в клинике еще препарат для инъекций.

Как только он произнес это голосом человека, постаревшего на десять лет, я вскочила на ноги, как рядовой, получивший приказ. Пока здесь Сафие-абла, Эмир в безопасности. И если я потороплюсь, то смогу вернуться до следующего приступа.

Надевая темно-синее пальто и перекидывая сумку через плечо, я услышала, как Эмир хрипло позвал меня:

– Кстати, Джульетта, в следующий раз попробуй ввести половину дозы. Это не «Эдем», но ты чуть не отправила меня в кому.

Я смущенно улыбнулась. Эмир назвал имя сотрудника клиники, к которому нужно было обратиться. Мне достаточно было сказать: «Привет, я Джульетта». Услышав это, я недовольно поморщилась:

– Ты серьезно веришь, что я представлюсь как Джульетта, Ханзаде?

Даже находясь на грани, он усмехнулся:

– Если не хочешь, чтобы я умер, придется смириться.

Немыслимо! Я демонстративно надулась и вышла из комнаты.

Предупредив Сафие-аблу обо всех рисках (в основном о том, чтобы Эмир держался подальше от стены), я поспешила в университет. Человек, которого назвал Эмир, работал в «красной зоне»[4]«Красная зона» в больницах предназначена для пациентов в состоянии, угрожающем жизни. «Желтая» – для пациентов в тяжелом состоянии, «зеленая» – для тех, чье состояние стабильно., и там яблоку негде было упасть. В этом месте царил полнейший хаос: как будто началась Третья мировая война, а мне никто не сказал. При этом, несмотря на крики и стоны людей, все вокруг действовали удивительно слаженно, точно зная что делать.

Игнорируя тяжелый запах крови, я сосредоточилась на поиске нужного человека. И, найдя его, застыла на месте: на мой зов откликнулся медик, который прямо сейчас накладывал швы на ногу стонущему пациенту. У него были каштановые волосы, белый халат выглядел мятым, но чистым. Врач был молод, но казалось, уже видел больше смертей, чем солдат на войне. Я никогда не смогла бы вести себя настолько умело и хладнокровно.

– Эмир сказал, что перед тем, как дать тебе то, что ты просишь, я должен услышать пароль, – сказал он, завязывая нитку.

Готова поклясться: он получал удовольствие. Я цокнула языком: друзья Эмира ничем от него не отличались. А я не спала. Была настолько измотана, что могла упасть на ближайшие носилки. И хотя этот медик, видимо, считал иначе, я волновалась за Эмира.

– Ты дашь мне то, что мне нужно, или мне придется причинить тебе достаточно вреда, чтобы кому-то пришлось зашивать уже тебя?

Он громко рассмеялся, закончив со швом. Объяснил пациенту, какие лекарства принимать, а после встал передо мной:

– Теперь я понимаю, почему Эмир предупреждал, что тебя лучше не злить.

У меня не было времени играть в его игры: я демонстративно протянула ладонь, прожигая его взглядом. Парень сдался, подняв обе руки с улыбкой:

– Иди в «зеленую» зону и попроси Бану дать тебе C11. Уж ей-то тебе не придется называть ни свое имя, ни имя Эмира. – И он отошел к другим окровавленным пациентам, не дав мне спросить почему.

Я быстро зашагала через зоны, разделенные по цветам. В «светло-красной» зоне было меньше крови и криков. «Желтая» зона была бескровной, но наполненной воплями. В «зеленой» царили спокойствие и тишина, лишь кто-то слегка постанывал. Когда я спросила у нескольких людей в халатах, занятых бумагами, где Бану, они указали на светловолосую женщину, стоявшую ко мне спиной.

Когда блондинка повернулась ко мне, я молча проглотила слюну.

Это была та самая девушка в красном бюстгальтере из дома Эмира, которая заявила мне, будучи явно поддатой, что они не играют в покер, так что четвертый им не нужен. Хотя теперь она была одета. И белый халат с собранными в тугой пучок волосами придавали ей максимально серьезный вид. А еще она выглядела старше, чем я помнила: должно быть, училась на последнем курсе. Не знай я, кто она, я могла бы подумать, что она – из опытных врачей.

Почему-то, медленно приближаясь к ней, я потянулась к своим волосам, расправила хвост, затем одернула рукава пальто и поправила сумку на плече. Остановившись перед ней, я искала в ее взгляде какие-то эмоции, но она продолжала смотреть на меня безразлично. Я с облегчением подумала, что она меня не узнаёт. Но все равно заговорила с осторожностью:

– Мне нужен C11…

Моя фраза повисла в воздухе.

Блондинка развернулась и пошла прочь, покачивая светлыми волосами. Я не знала, что делать, наблюдая, как удаляется ее белый халат. Мне уйти? Но тут она оглянулась через плечо и пальцем поманила меня. Честно говоря, это было не очень вежливо, но я все равно подошла.

Из множества ящиков блондинка, не ища, достала маленькую стеклянную ампулу и быстро протянула мне, словно стараясь не привлекать внимания. Так же быстро я взяла препарат и положила в сумку, и тогда Бану заговорила, не глядя на меня:

– Никогда раньше не замечала, чтобы Эмира заботило, что́ о нем подумают.

Я сглотнула. Конечно, она узнала меня. Может, в ту ночь она и была пьяной в стельку, но память ее не пострадала. Закрыв сумку, я подняла на нее глаза и сдержанно ответила:

– Думаю, он и сейчас об этом не заботится.

Она повернулась ко мне и искривила губы:

– Верно. Возможно, ему все равно, что говорят о нем. Но ему не все равно, что говорят о тебе.

Я молча смотрела на нее. Я пыталась нащупать в ее тоне злобу, ненависть или ревность, но, казалось, их не было. Напротив, Бану говорила так, будто это ее и удивляло, и радовало. Закрыв ящик, она улыбнулась:

– Не волнуйся, он достаточно запугал народ – сомневаюсь, что кто-то отныне посмеет сказать о тебе хоть слово.

Прежде чем я успела открыть рот, Бану ушла, а ее светлые волосы колыхались за спиной. И снова я осталась, не зная что думать.

* * *

Когда я вернулась, Эмир выглядел лучше. Я сказала ему, что препарат мне дала та самая блондинка, которая была с ним той ночью, и внимательно наблюдала за его реакцией. Сначала он удивился, потом громко обругал того парня из «красной зоны». Видимо, тот сделал это нарочно. Я демонстративно пожала плечами, убирая ампулу в ящик, стараясь показать, что эта неприятная случайность меня не трогает. Наверное, взрослая манера поведения Бану передалась и мне. Да и, кажется, я действительно поверила, что той ночью ничего не произошло.

Позже в тот день у Эмира было еще несколько приступов средней тяжести, но делать ему укол мне не пришлось. По словам Эмира, ночные приступы всегда были сильнее. Чем дальше он находился от своей комнаты – точнее, от яда, спрятанного в стене, – тем безопаснее было для него. Поэтому мы спустились в гостиную и устроились там в креслах.

Ближе к полуночи зазвонил телефон. Мы поставили фильм на паузу и посмотрели на экран. Звонил Акын. Я раздраженно выдохнула. Эмир нехотя ответил. Когда он сказал, что не сможет прийти в «Склеп» и чтобы тот прислал кого-нибудь за «Эдемом», тишина в комнате наполнилась яростью, звучавшей в змеином голосе. Но Эмир просто, не обращая внимания, повесил трубку. Взглянув на меня, он протянул мне руку:

– Скоро все закончится, не переживай.

Само его тело при этих словах, казалось, излучало сожаление. Я недовольно поморщилась. Оставалось совсем немного времени до прихода того человека, когда у Эмира начали дрожать руки. Его руки и ноги резко свело судорогой, и стало ясно: начинается сильный приступ. Я отвела его в ванную наверху. Как только он устроился в ванне, раздался звонок в дверь. Мы переглянулись. Я коснулась его щеки и сказала:

– Я разберусь.

Быстро зайдя в его комнату, я отодвинула рамку на стене.

«Сюда, мой горький спутник, проводник зловещий мой…» – с трудом подавив дрожь, я пошарила внутри, напрягшись так, будто совала руку в гнездо скорпионов. Я ожидала найти там один флакон, но нащупала десятки холодных стеклянных пузырьков. Вздрогнув, я схватила первый попавшийся и отпрянула от стены, даже не взглянув на то, что держала в руке. Все мое существо ненавидело этот яд.

Я бежала вниз по лестнице, и маленький флакон в моей руке с каждым шагом казался тяжелее. Наконец я резко распахнула дверь – и столкнулась лицом к лицу с холодом и… великаном. Это был тот самый верзила, который в ту ночь в «склепе» смотрел на меня так, словно собирался сожрать. Я сглотнула и резко протянула ему руку. Но вместо того, чтобы взять пузырек, он лишь окинул меня ледяным взглядом, от которого я вздрогнула. Я разжала ладонь, чтобы он лучше разглядел ее содержимое, но верзила не пошевелился.

– Акын сказал забрать «Эдем» у Эмира! – наконец прорычал он.

Его грубый голос, словно раскладывающий слова по слогам, заставил меня съежиться, но я собралась, выпрямила спину и подумала об Эмире, который корчился от боли наверху:

– Либо ты берешь этот яд у меня, Шрек, либо я сама принесу его в «склеп» и вручу Акыну лично. Как думаешь, понравится ли это твоему хозяину?

Акын, эта гадюка, не любил, когда женщины приходили в «склеп». А раз я там побывала, он, естественно, невзлюбил и меня. Хотя внутренний голос подсказывал, что причина была не только в этом, но сейчас мне было недосуг разбираться.

Шрек передо мной зарычал, как злая собака. Когда его огромная лапа выхватила флакон из моей руки, будто собираясь его проглотить, я не подала виду, что мне не по себе. Он развернулся, и я тут же захлопнула дверь, а потом громко выдохнула.

Если я смогла противостоять злому великану, то вынесу и эти несколько ночей.

Ободряя себя, я снова побежала в ванную. Эмир снова терял сознание, его рвало, а я лишь гладила его по спине. Но мы пережили ту ночь. И следующие тоже…

* * *

Эмир уже почти две недели не принимал «Эдем». По ночам его трясло до самого утра, я сидела рядом, пытаясь успокоить его и привести в чувство. Иногда мы обманывали его мозг самыми крепкими напитками, чтобы хоть немного заглушить ломку.

Первая неделя оказалась ужасной. Приступы были настолько сильными, что в какой-то момент я даже хотела достать спрятанные в стене таблетки и запихнуть их ему в глотку. Но Эмир был сильнее. Когда тремор немного стихал, он просил меня читать ему строки из «Ромео и Джульетты», чтобы продержаться. Я гладила его по волосам и, запинаясь, делала, как он просит. Мы еще раз использовали препарат, который я принесла из больницы, но на этот раз я ввела только треть дозы. И это помогло Эмиру немного поспать.

Вторая неделя прошла легче. Приступы стали реже и слабее. Они обострялись только в те часы, когда он обычно принимал «Эдем», но мы уже знали чего ждать и были готовы. Я вытирала пот с его лба, а Эмир изо всех сил напрягал мышцы, чтобы перетерпеть. К концу приступа он просто выдыхался и засыпал даже без укола. А я, ожидая, пока он проснется, продолжала гладить его волосы.

Очередным утром, когда я мысленно посылала в адрес Акына, доведшего Эмира до такого состояния, самые грубые ругательства, голова на моих коленях пошевелилась. Уставшие голубые глаза приоткрылись, их взгляд искал меня. Эмиру стало лучше. Он сбросил несколько килограммов. Мне было грустно из-за этого, он же, наоборот, ухмылялся, заявляя, что теперь-то он в отличной пляжной форме. Я понимала, что он просто пытается меня успокоить.

Его взгляд встретился с моим, и Эмир улыбнулся – наполовину смущенно, наполовину умиротворенно.

– Я снова измучил тебя, Джульетта? – спросил он сонным голосом.

Я улыбнулась и пожала плечами:

– Не больше, чем себя.

Он с трудом приподнялся. Недовольно огляделся. Увидев на столе стопку открытых учебников, поморщился.

– Мы отстаем от программы. Если так пойдет, тебе придется пересдавать несколько предметов.

Я потрепала его по волосам, затем встала с кресла и потянулась – ноги затекли.

– Не переживай. Ты же сам дал мне тактику, как выкрутиться, еще до того, как бросил «Эдем». – Я подмигнула ему и подошла к учебникам.

Семестр подходил к концу, началась сессия. И мы, пользуясь любой свободной минутой между приступами Эмира, зарывались в книги. В последние дни к нашей учебной группе присоединялись Су и Дамла, но, как только у Эмира начинали дрожать руки, они исчезали, будто по сигналу тревоги. Я объяснила девчонкам ситуацию без лишних подробностей. Су, которая сама проходила через похожее, отнеслась с пониманием. Она принимала «Эдем» всего неделю, и даже ей было тяжело бросить. А Эмир сидел на нем почти три года. По сравнению с Су ему было в разы сложнее, но самое страшное мы уже пережили. Теперь ему было значительно лучше.

Пока я училась, он ел суп, который приготовила Сафие-абла. Она уже полностью привыкла к моему присутствию в доме и даже спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь. Поскольку ночью Эмиру становилось хуже, я лишь иногда бегала в общагу за сменой одежды и сразу возвращалась. Поэтому он обустроил для меня комнату на втором этаже. Даже постелил там цветное покрывало, решив, что оно мне понравится. Мне было немного неловко, но Эмир был очень доволен собой. Иногда я замечала, как они с Сафие-аблой многозначительно переглядываются. И в такие моменты испытывала еще бо́льшую неловкость.

Когда Сафие-абла поставила на стол сютлач[5]Турецкий рисовый пудинг., щедро посыпанный корицей, аромат заставил меня закрыть глаза. Этот запах ассоциировался у меня только с одним человеком. С Ахметом…

В эти две недели я навещала его при любой возможности. Он тоже поправился, но всякий раз, когда я приходила, вел себя так отстраненно, будто старался не замечать меня. После той ночи, когда в него стреляли, он будто возвел между нами стену и не хотел, чтобы я преодолевала ее. При посторонних он просто делал вид, что я не существую, а когда мы были наедине, молчал и на мои вопросы отвечал односложно. Я не знала причины, но каждый раз уходила из их дома с ощущением, что я там лишняя, и у меня щемило сердце.

А вот с Ясмин Ахмет становился совсем другим человеком. Не знаю, как он вел себя с ней наедине, но в компании смеялся даже над самыми плоскими ее шутками. Тем временем вся махалля[6]Местная община, как правило, объединяющая соседей, живущих вокруг одной мечети. уже знала про историю с участком. А история о том, как Ахмет бросился под пулю ради Ясмин, передавалась из уст в уста. Если бы я не была там той ночью, то и сама поверила бы в эту легенду.

Этот момент все обрастал и обрастал романтическими подробностями. В одних версиях пуля летела в Ясмин, и Ахмет закрывал ее собой. В других бандит наставлял пистолет на Ясмин, Ахмет бросался на него, и в драке пистолет стрелял. Но какой бы ни была версия, Ахмет и Ясмин всегда оставались главными героями. Никто даже не упоминал, что той ночью там были я и Эмир. В этом кино мы превратились в ничего не значащих статистов.

Я встряхнула головой и открыла глаза. Сейчас главным был план. А Эмир сказал, что через пару недель мы приступим к его реализации. Когда он сел рядом, с растрепанными волосами и покрасневшими глазами, я не смогла сдержать улыбку, глядя на его симпатичное лицо. Но тут Эмир взялся за учебник, который я только что закрыла, и мои губы дрогнули от досады.

– Ты ведь не собираешься по второму кругу мучить меня биохимией, а? – спросила я с тоской.

Он посмотрел на обложку, смущенно почесал затылок:

– Мы уже закончили с ней, да?

С тех пор как Эмир бросил «Эдем», его память и концентрация были не те, что прежде, но я знала, что он восстановится. Чтобы он не расстраивался, я погладила его руку.

– Ты уверен, что твой новый мозг не подведет нас? – спросила я полушутя.

Он коснулся моих пальцев в ответ:

– Акына сможет переиграть даже идиот. Нам нужно лишь не дать ему заподозрить неладное. Так мы одним выстрелом убьем двух зайцев.

Я с любопытством посмотрела на Эмира. Меня до сих пор бесило, что он не раскрывает мне деталей плана. Он взял мою руку в свою и погладил:

– Не переживай: мы избавимся и от Кенана, и от Акына одновременно. Доверься мне… и оставшейся половине моего мозга.

Он подмигнул, и я рассмеялась, но не сдалась:

– Ты все еще не хочешь рассказывать мне детали плана?

Эмир задумался. Его взгляд скользнул по мне, будто он взвешивал что-то в уме.

– Вообще, я как раз сегодня собирался тебе сказать. Когда закончатся экзамены, тебе нужно будет пойти со мной в одно место. – Я нетерпеливо уставилась на него, и он с довольным видом продолжил: – Я повезу тебя на бал.

Я остолбенела. Потом фыркнула, решив, что он шутит.

– Без дураков. Серьезно. Я везу тебя на бал. Медицинский бал. Там будут мужчины при полном параде, в смокингах, женщины в роскошных платьях и перчатках. Ты обалдеешь.

Верилось с трудом, но он, похоже, говорил всерьез. Я покачала головой и высвободила руку из его ладони.

Когда я вернулась в общагу и рассказала Су и Дамле про бал, их визг дал мне понять, что это не шутка.

– Не могу поверить, Сахра! – воскликнула Дамла. – Он правда сказал, что берет тебя на медицинский бал?!

Я кивнула, все еще не понимая, отчего они так разволновались. Дамла села напротив меня и начала объяснять, как ребенку:

– Милая ты моя глупышка, смотри: медицинский бал – это очень серьезное мероприятие государственного уровня. Туда приходят ректоры, министр здравоохранения, шишки из Военно-медицинской академии, люди в форме с кучей звезд на погонах. Даже президент иногда приезжает!

Су подхватила:

– Ты только представь! Ты сможешь лично пообщаться и пожать руки тем врачам и профессорам, о которых мы читаем в журналах и учебниках! Некоторые специально бросают проекты за рубежом, чтобы приехать на этот бал. А умные люди строят там свое будущее!

Если Су возбуждали профессиональные возможности, то Дамлу – сама магия вечера. Ее интересовали не столько люди, сколько платья, музыка, угощение и танцы. Я не подала виду, что их энтузиазм передался и мне, и под предлогом учебы открыла ноутбук. Но первым делом начала искать информацию о предстоящем вечере.

Бал проводился в День медицинского работника. И это было исключительное событие только для избранных – не чета рядовым праздникам. Судя по всему, даже Ататюрк когда-то принимал в нем участие. Разглядывая исторические фотографии, я почувствовала себя Золушкой. Зал выглядел настолько великолепно, что казалось, будто в полночь мне придется удирать от принца, забыв хрустальную туфельку.

Я рассмеялась про себя и написала Эмиру:

Через минуту пришел ответ:

Я улыбнулась. Эмир сказал, что чувствует себя хорошо, да и ему уже пора было показаться в «склепе», поэтому сегодня я осталась в общаге. Я соскучилась по своей кровати и комнате, куда в последние дни забегала только за сменой одежды. Положив голову на подушку, я почти сразу провалилась в сон.