Говорят, привычки закрепляются в мозге за двадцать дней. Если человек делает что-то двадцать дней подряд, на двадцать первый день это становится привычкой.
Для Эмира так и вышло. Три недели спустя ему стало гораздо лучше. С каждым днем он ел все больше и быстро набрал прежний вес. Его мысли тоже прояснились. Если в первые дни он вовсе не мог вспомнить реплик из «Ромео и Джульетты», то теперь выдавал их мне без единой ошибки.
Я зашла в его дом – точнее, в комнату, которая теперь считалась моей, – чтобы забрать забытые книги. Хотя на экзаменах я кое-как вывернулась, два самых жутких предмета все же потребовали пересдачи. Поэтому почти все каникулы я провела в библиотеке, изредка возвращаясь домой. Но оказалась такая не одна: общага была забита девушками, которые тоже завалили экзамены. Не знаю, какое оправдание было у них, но мысль о том, что я не единственный будущий врач без мозгов, успокаивала. Да и чисто технически я одна не оставалась. Эмир всегда был рядом, а еще иногда у меня ночевала Эрва, занимая пустующую кровать Дамлы или Су. Смех подруги скрашивал мои вечера.
Когда я не училась, мы говорили только о двух вещах: о предстоящем бале и о свадьбе Эрвы, которая должна была состояться летом!
Да, моя безумная подруга была настолько отчаянной, что решила выйти за Хакана, не встречаясь с ним и года. И невзирая на все мои предупреждения, она оставалась настолько закоренелым романтиком, что твердо решила устроить свадьбу в день их первой встречи. Хотя поначалу я считала это решение глубочайшей ошибкой, мне ничего не оставалось, кроме как разделить счастье, которое светилось в ее глазах. Да и, если бы весь мир был против, она все равно добилась бы своего.
Короче говоря, бесконечные экзамены и пересдачи закончились, и возобновилась нормальная учеба. На каникулах я часто виделась с Эмиром, но ни разу – с Ахметом. В те дни, когда я приходила домой, он словно растворялся в воздухе. Сначала я думала, что это совпадение, но затем уверилась: он намеренно избегает меня.
В один холодный выходной, когда я вернулась в Чыкмаз, я увидела, как Ахмет выходит из машины у своего дома. В черном пальто он медленно закрывал дверь и тут заметил меня. В тот момент, когда наши взгляды встретились, уголок его рта непроизвольно дрогнул в улыбке. Его зеленые глаза смотрели на меня так же, как в детстве, когда он замечал, что я жду его на углу улицы после школы. Или как тогда, когда мы возвращались из пекарни, и я болтала без умолку, а он молча улыбался, наблюдая за мной. Теплый, спокойный, знакомый взгляд…
Но уже через несколько шагов какая-то мысль резко изменила его выражение. Он нахмурился, отшвырнул пальто, снова сел в машину и с ревом двигателя уехал, не дав мне даже приблизиться. Он исчез не только из моего поля зрения, но и с улицы, где мы выросли.
Я все еще не понимала, почему он так отдалился, но мне ничего не оставалось, кроме как смириться. Поэтому, собирая вещи в комнате Эмира, я отгоняла мысли об Ахмете.
Когда я вышла, до меня донеслись звуки из спортзала на верхнем этаже. Я улыбнулась, услышав стук металла. Признаться, мне нравилось наблюдать, как Эмир тренируется, – это было странным образом привлекательно и забавно.
Отложив толстый свитер, я поднялась, прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди. Бросив быстрый взгляд на его голый потный торс, усмехнулась:
– Опять любуешься своими мускулами?
Мой голос сбил его с подхода. По взгляду я поняла, что он потерял счет повторений. Судя по грудным мышцам, Эмир, наверное, делал по миллиону подходов жима от груди ежедневно. Он откинул волосы со лба, улыбнулся, обтерся полотенцем и молча бросил на меня долгий взгляд. Хотя «взгляд» – не совсем подходящее слово. Каждый раз Эмир смотрел так, будто видит меня впервые или будто хочет запомнить каждую черту моего лица. Я уже так привыкла к этим взглядам, что даже не краснела.
Сделав несколько шагов в мою сторону, он снова включил поэта:
– Мой глаз и сердце – издавна в борьбе:
Они тебя не могут поделить.
Мой глаз твой образ требует себе,
А сердце в сердце хочет утаить[7]46-й сонет У. Шекспира (пер. С. Маршака)..
Я улыбнулась ему в ответ. Отсутствие «Эдема» он компенсировал, играя роль Ромео. Я больше не убегала от его слов – поняла, что это бессмысленно. Может, решение было не в бегстве, а в том, чтобы принять вызов?
Я сделала несколько шагов к нему. Мои движения были плавными, но даже этого хватило, чтобы Эмир напрягся. Это только раззадорило меня. Раз он хочет быть Ромео, я стану Джульеттой и отвечу ему тем же. Сложив губы в хитрую улыбку, я пристально посмотрела в его голубые глаза:
– Я уже предупреждала тебя, Ромео:
Таких страстей конец бывает страшен,
И смерть их ждет в разгаре торжества.
Так пламя с порохом в лобзанье жгучем
Взаимно гибнут, и сладчайший мед
Нам от избытка сладости противен:
Излишеством он портит аппетит[8]«Ромео и Джульетта», акт II, сцена 6..
Он на мгновение замер, но уже через секунду его глаза загорелись, и он приблизился:
– Неуязвима для любовных стрел,
Она Дианы предпочла удел,
Закована в невинность, точно в латы,
И ей не страшен Купидон крылатый[9]«Ромео и Джульетта», акт I, сцена 1..
На этот раз я сама сократила расстояние между нами. Оставшийся промежуток мы заполнили словами, будто танцуя.
– Послушайся меня: забудь о ней.
Он наклонился вперед с интересом:
– О, научи, как разучиться думать![10]«Ромео и Джульетта», акт I, сцена 1.
Я приблизилась к его потемневшим голубым глазам, уже не в силах улыбаться. Перед следующей репликой мне пришлось сделать паузу:
– И добродетель стать пороком может,
Когда ее неправильно приложат[11]«Ромео и Джульетта», акт II, сцена 3..
Он закрыл оставшееся пространство, схватив меня за плечи. Встряхнул, словно пытаясь привести в чувство, и проворчал:
– О гнев любви! О ненависти нежность!
Из ничего рожденная безбрежность!
О тягость легкости, смысл пустоты!
Переменись, прошу, ко мне и ты![12]«Ромео и Джульетта», акт I, сцена 1.
Я знала, что последняя строка – не из пьесы. Шекспировский Ромео молил судьбу об обладании Джульеттой, но мой Ромео просил лишь ее любви.
Если бы только я могла дать ему ее…
Руки Эмира бессильно упали с моих плеч. Он надул губы, как ребенок, который все еще надеется, что несбыточное желание вдруг исполнится. Протянув руку, я погладила его по щеке. Пальцы скользнули по короткой щетине, когда он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Эта покорность вызвала у меня горькую улыбку. Когда его глаза снова открылись, он изучал мое лицо, словно пытаясь что-то понять.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросил он.
Я пожала плечами, заставляя себя улыбнуться:
– Я постараюсь ласково смотреть,
Но буду стрелы посылать из глаз
Не дальше, чем велит мне ваш приказ…[13]«Ромео и Джульетта», акт I, сцена 3.
Он улыбнулся. Его губы приоткрылись – не знаю, какую реплику он собирался произнести, но в последний момент передумал и притянул меня к себе. Моя голова оказалась на его голой груди, и я слушала, как бьется сердце, почти ничем не отделенное от меня. Я уже и сама не понимала, какие из моих слов были игрой, а какие – правдой…
Когда Эмир отпустил меня, то, как всегда, коснулся моего подбородка и повернул мое лицо к себе. Запрятал мои уже отросшие пряди за ухо. Гладя меня по щеке, спокойно сказал:
– Не покупай платье на бал. Его достану я.
Я показала зубы в дерзкой ухмылке. Помимо того, что я не любила шопинг, я была рада избавиться от мук выбора. Хотя эта новость точно не обрадует Дамлу, Су и даже Эрву. Они уже сколотили тройственный союз и решили сделать меня своим новым проектом. Но я не жаловалась – это избавляло меня от предстоящей беготни.
Чтобы сбросить напряжение между нами, я резко отдернулась от его пальцев. Взъерошила его волосы и громко сказала:
– По рукам!
Он перекинул полотенце через шею. Я была уверена, что мой трюк его не обманул, но он все равно улыбнулся. Когда я уже собиралась выйти, Эмир окликнул меня:
– Разве не хочешь попрощаться с красавчиками? – спросил он с нахальным взглядом.
Я рассмеялась, повернувшись к нему. Бросила одобрительный взгляд на его грудные и пресс и сказала, обращаясь к его мышцам:
– Какие вы лапочки! Как маленькие щенята.
На этот раз рассмеялся Эмир:
– Можешь погладить, если хочешь. Они не кусаются.
В глазах Эмира играли озорные искорки. Он закусил губу. Я нахмурилась и скрестила руки на груди, как строгая учительница, готовая отчитать ученика:
– Если хочешь, чтобы твои «красавчики» получили серьезные повреждения, то могу погладить. Уверяю, мои когти просто жаждут нанести этот урон.
Я думала, что запугала его, но он лишь бесстыдно ухмыльнулся:
– Когда в тебя влюблена Женщина-кошка, другого проявления чувств и не ждешь.
Таким и был Эмир. То невыносимо романтичный, то неприлично наглый!
– Ты невозможен, Ханзаде! Ты не знаешь меры! – Я в раздражении выскочила за дверь, предварительно швырнув в него первое попавшееся под руку утяжеление.
Пролетевший мимо предмет громко грохнулся об пол, а я, спускаясь по лестнице, злилась как черт. Насмешки Эмира уже давно стали для меня красной тряпкой.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления