Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
57 43

Нет, чувствовала Алина, что душою – он не с ней. Где его прежние знаки внимания? Где заботливое ухаживание? Всё развеялось. Он ни в чём и не старается облегчить жене жизнь.

Да просто: видит ли он её? Чтобы отметил, в какой она блузке или туфлях, – никогда теперь!

Пансион в октябре – пылающая обида! незатягиваемая рана! Ни одного дня с тех пор Алина уже не была здорова.

А после февраля?!? – уже нельзя ему верить ни в чём. Изнуряющая мука, что он тайно переписывается с той . Да она приедет и в Могилёв – как это узнаешь, проверишь?

Вот тогда в Москве: звонил Сусанне, хотел прийти – а почему не пришёл? что переменилось?

Что – в нём переменилось вообще??

Чёрные мысли поднимаются со дна души – и омертвляется всё твоё существо.

Устроила маленькую клумбу цветов перед флигелем, посадила табаки, летним вечером будут пахнуть. Но всё из рук валится.

И ничего не читается. Взяла Чехова, водила глазами по строчкам, редко смысл доходил, но тут же и опускался. А черезо все страницы – чёрными жирными линиями, чёрными строчками – свои мысли.

От своих мыслей – нет спасения. Когда всякие мысли отпускают – и боль отпускает. Но это недолго держится. Если б только избавиться от мыслей. Но не принимать же днём снотворное.

Упущены, упущены эти благие советы: быть для него загадочной, вечно весёлой и лёгкой… Да может ли их осуществить страдающий человек? Переполняют душу обиды, и легче высказать их, чем таить:

– Нет, ты изменился ко мне именно от твоей первой поездки в Петербург. Так неужели в этом виновата я, а не ты? До этого, вспомни, – сколько ты видел во мне, чем любовался и восхищался. А после – всё потускнело!

– Но почему тебе надо, чтоб я всё время восхищался?

– Пусть это моя слабость, но я держалась твоим любованием! Вот, смотри, пачка твоих прежних писем, как это напаивало наши отношения, делало их богатыми! Давай их перечитывать вместе! Как ты повторял на все лады: и моя радость, и моя звёздочка, и Полевая Росиночка… Ты несравнима и равных тебе нет… – Всё говорила наизусть. – Ты поддерживал меня своим поклонением! Какие слова, какие чувства! Где они теперь?

Прожигала его внимательным взглядом. Он смутился, вяло мычал.

– Ну что сейчас именины? Кого-то тут собирать?

– Да! Мне нужно общество, мне нужна осмысленность жизни. Я не могу тут сидеть взаперти, как узница!

– Линочка, мне сейчас очень тяжело, ну пожалуйста, пощади, не надо.

– А мне, ты думаешь, легко?? Да мне в тысячу раз тяжелей!

Медленно, с трудом отвечал:

– Если тебе тяжело… если тебе нагоняются мрачные мысли… Ты собери их на том, что вот за войну больше миллиона вообще погибло на фронте. И значит – миллион женщин овдовели.

– То – легче. Погиб – но не разлюбил, не изменил!

– А у тебя только: „мои страдания”, „что будет со мной”, „так мне хочется!”…

Удивительно, что он в самом деле не понимал!?

– Да! У меня бывают такие безнадёжно-мрачные периоды, когда я могу думать только о себе! Когда моя душа так страдает – разве я могу впитывать ещё чьи-то страдания?

Он не понимал, потому что самого его ещё не разрывал Зверь страдания!

– Господи, Алиночка, ну как бы жить и не терзать друг другу сердце?

– Ничего, станешь сочувственней к мукам других!

– А грозит время ещё худшее. Что будет со всеми нами?

Всё одни и те же увёртки.

– Да, и я хочу быть достойна! И наступающего времени, и своего положения! Но для этого я прежде должна выздороветь! А ты мне не помогаешь. Ты – устраняешь меня, лишь бы я только тебе не мешала.

– Но ты всё-таки сравни, – потерянно говорил он, – масштабы нашей семейной жизни – и тех событий, которые волочат нас всех за шиворот. И есть долги…

Алина воскликнула торжествующим голосом, потому что в поединке всегда одолевала его легко:

– Не говори мне о долге – ни перед тобой, ни перед Россией! Когда я люблю и меня любят – тогда я и делаю, тогда и признаю долг. А ты для своего долга – ты мной и жертвовал всегда. В нашей с тобой жизни никогда не были раскрыты мои лучшие возможности. В петле твоего долга и удушилась моя личность. Я – погибла! Я – погибла!…

И почувствовала, как снова и гуще одевается во мрак.