Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
93 78

А голод Колю раздирал среди дня когтями: не позавтракал дома как следует, а потом уже ни домой, ни к друзьям сбегать, и французской булки теперь так просто нигде не купишь. Но погорячило в желудке, пожгло – утихло. И даже весело: так – и надо сегодня. Легко!

В этот многолюдный многосолнечный день – где только с приятелями не побывали, потолкались, поспорили всыть, – а вот к стрельбе на Невский не попали, даже и ко второй. По слуху – кинулись сюда, бежали, насилу отпыхались.

Дохнуло грозным, какого не было утром.

Весь Невский – кипение. Промелькнули два санитарных автомобиля. Пробегал какой-то студент без пальто и фуражки и кричал-умолял, что нужна ещё карета скорой помощи: в вестибюле Волжско-Камского банка лежат ещё раненые. Начинали идти и трамваи, но с трудом, сильно звоня, потому что возбуждённые кучки собирались и на трамвайных путях. Затолпило извозчиков.

И все друг другу с живостью передавали, кто что видел, кто чего не видел, но верно слышал. Это была „рабочая милиция”. Нет, они называли „красная гвардия”. Просто – ленинцы. На Михайловской ещё сейчас лежит труп. Это был – завод Парвиайнен. Солдаты голыми руками геройски разоружили вооружённую чернь. Всего только 5 раненых, но есть и штатские. Нет, человек пятнадцать. Шашкой ранена в голову женщина. Другой студент, истерически рыдая:

– Мало нас фараоны расстреливали! Теперь будем друг друга расстреливать!

– Вооружённые против безоружной толпы! По старому пути идут!

С сигарой в зубах, с менторским видом:

– А почему с ними не расправились судом Линча?

Говорят, пули попадали и в верхние этажи. Но сейчас все балконы переполнены любопытными.

Грузин в тонкорунной завитой козьей папахе:

– Никаких убитых не было.

– Ну как же так, если вот люди видели?!

Говорят: не умея стрелять, сами же своего рабочего подстрелили сзади.

Негодуют:

– Когда в манифестациях самые страшные – Винавер и гимназисты, кто смеет брать в руки оружие?!

– А что ж новая теперешняя милиция – что ж они не остановят? Куда они попрятались?

А вот солдаты задержали штатского, рабочего вида, – обыскивают, нет ли оружия.

Матрос, сплёвывая:

– Да Петроград полон шпиёнов! Они тут как головастики в луже.

– Обратите внимание: все военные – за Временное правительство!

– Долой Ленина! Это из-за него стреляли! Арестовать его!

Но уже и снова высовываются, шныряют:

– Это тёмные силы стреляли, чтобы поссорить рабочих с солдатами! Это буржуазия подстрекала стрелять в безоружную толпу!

– Вон этих! Долой! Не хотим слушать!

Безногий солдат: – Вот я готов костылём бить провокаторов!

Ещё матрос: – Мутят одни смутьяны. Родины они не любят, не слушайте их, гоните прочь!

Говорят: были не только с Выборгской стороны, но ещё с Полюстровской, и с Васильевского острова. Говорят: многие совсем нехотя шли… Женщин спросили: „А почему долой?” – „А мы почём знаем? Мы работали, к нам пришли, сказали – бросайте, идите на Невский! Мы и пошли.”

– А по номерам отобранных винтовок – нельзя узнать, кто стрелял?

– Винтовки – все незарегистрированные, расхватаны в первые дни революции.

У Коли с друзьями просто ноги-руки вытягивает: куда бежать? кого найти? чем помочь?

На верхушке думских ступеней – городской голова с коллегами. Стоят в бессилии – разве они управляют городом? Тут же, против этих ступеней, была и первая стрельба 25 февраля. Тут же и сегодня.

Что будет дальше с правительством? И с нами всеми?

Но стрельба – всех объяла и объединила. Солдат с георгиевскими крестами объясняет „котелкам” и „шляпкам”:

– Я пять раз ранен врагом и не могу помириться, чтобы здесь, в Питере, стреляли в наших солдат. Власть должна быть крепкой в руках Временного правительства.

А прибыли от дворца Кшесинской свидетели, что ленинцы там открыто раздают пятирублёвки хулиганью и сброду – чтобы только шли по городу, кричали „долой Милюкова”, „долой правительство”.

Митинги перемешиваются друг с другом, перетекают, уже, кажется, все на улице, никто нигде не работает. Стрельба показала всем, что надо что-то делать.

А вот что! – снимали со стен первомайские флаги, из Гостиного Двора вынесли ведёрки чёрного лака и белой краски, кисти. Распластали флаги и плакаты под аркадами Гостиного, и Коля, лучший в классе шрифтовик, выписывал: „Доверие А.И. Гучкову и П.Н. Милюкову!”, а Дима Сабуров попроще: „Долой анархию!” И ещё люди писали: „Авторитет Временного правительства – залог спасения родины!” – „Сепаратному миру не быть!” – „Долой германский милитаризм!” – „Берегите Временное Правительство!”

Дали подсохнуть, флаги с надписями поднялись – и под них стекались люди. Сговаривались: теперь всем как есть – шагать. Кричали:

– Идите к Казанскому, там назначено!

– Идите на Мариинскую, там назначено!

Со стороны от Знаменской подошла уже состроившаяся манифестация служащих Управления Николаевской железной дороги – и Невский расступался, и кричали им:

– Да здравствует Милюков!

– Долой Ленина, наёмника кайзера!

А те несут: „Арестовать Ленина и его приспешников!” И: „Только согласие Временного правительства с Советом рабочих депутатов спасёт родину”.

Да уже не напуганы тут, – все рады, все в победу верят!

И постепенно – двинулись. Толпа необозримо росла. Толпяное шествие, и ещё большие толпы с тротуаров, с аплодисментами. И со всех балконов рукоплеск, кричат с энтузиазмом, и „ура”.

– Расправьтесь с Лениным и всё пойдёт как следует!

– В Германию его!

А навстречу шёл, его охотно пропускали, – открытый легковой автомобиль, в нём стоял пригорбый Алексинский, размахивал шляпой – и кричал согласное с толпой, и против Ленина.

Восторг толпы всё рос. Сейчас, кажется, и стрелять бы начали – так просто бы не разогнали.

– Ура-а-а, за нами!

– К Мариинскому!