Онлайн чтение книги Охота за наследством Роузвудов The Rosewood Hunt
Глава 2

СУББОТА, 15 ИЮНЯ, 20:01

– Как всегда, – отвечаю я бабушке, пройдя через фигурную калитку из кованого железа, увитую жимолостью, и оказавшись в моем самом любимом месте в мире.

Этот садик, в котором растет все, кроме роз, так тесен, что в нем могло бы поместиться самое большее десять человек. Его окружают высокие белые каменные стены, в середине стоит мраморная статуя святого Антония в человеческий рост, так что это место можно назвать чем-то вроде тайного убежища посреди обширного сада. Здесь множество цветов: лилии, маргаритки, нарциссы, пионы. Распускаются бутоны гортензий, стены оплетает плющ. Левый угол занимает магнолия, а в правом цветет вишня.

На поверхности задней стены вырезана карта Роузвуда. На ней показаны все знаменательные места в городе – наш особняк рядом с южной оконечностью, музей на юго-западе, церковь Святой Терезы в центре, гавань на юго-востоке. В левом нижнем углу видна даже старая фабрика, которую никогда не изображают на современных картах, поскольку она находится на краю города. Она закрылась, когда мне было семь лет, но я до сих пор помню, как стояла на антресолях, глядя, как работницы шьют пальто вручную, вспоминаю, как по кончикам пальцев скользили мягкие и гибкие искусственная кожа и мех.

Бабушка ждет рядом со статуей святого Антония, как всегда статная и величавая, с такими же темно-рыжими кудрями, как у меня, только в ее волосах видна проседь и сзади их скрепляет черепаховая заколка. Ее зеленые глаза ласково блестят, когда она протягивает мне тарелку с мясными закусками и сырами.

– Попробуй салями. Это моя любимая закуска.

Я беру ломтик колбасы и демонстративно осматриваю его со всех сторон, на случай если в нем что-то спрятано.

– С тобой нужно быть осторожной, – задумчиво бормочу я, взяв салями и кусочек гауды. – Кстати, спасибо за записку, но очарования ей поубавил тот факт, что она чуть не порезала мне язык.

– Мне надо держать тебя в тонусе, Лилилав. – Услышав это прозвище, я искренне улыбаюсь – впервые за сегодняшний вечер. Она накрывает ладонью одну из лилий, проводит морщинистым пальцем по ее лепестку. – Они прекрасны, не правда ли? Лео хорошо заботится о моих садах. И еще лучше играет в шахматы.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Иногда симпатия бабушки к садовнику слегка зашкаливает. Лео ДиВинченци – отличный хоккеист, король вечеринок и правая рука Дэйзи. А еще у меня с ним есть общий скелет в шкафу, запрятанный так глубоко, что лучше не пытаться вытащить его на свет божий.

– Вообще-то он здесь не за тем, чтобы играть с тобой в шахматы, он получает жалованье за уход за садом.

– С ним очень приятно общаться. Ты его уже видела?

– Когда я видела его в последний раз, он находился в бассейне, пьяный, и моя дорогая кузина лила на его голову шампанское. Возможно, теперь он уже утонул. Какая жалость.

Бабушка смеется, но затем закашливается. Она хлопает себя по груди.

– О, вот бы снова стать молодой. Надеюсь, ты хорошо проводишь этот вечер.

– Ну да… Нормально, – отвечаю я.

Сегодняшний вечер с самого начала невозможно было провести хорошо. Год назад на такой же вечеринке в честь дня рождения бабушки отец кружил меня в вальсе по гостиной, а мама смеялась. Тогда я понятия не имела, какое ужасное лето меня ждет. Не подозревала, что все изменится.

Хотя нет, не все. Бабушка осталась такой же, взяла маму и меня к себе в особняк, после того как отец умер и вскрылась ужасная правда. Он вогнал в долги половину жителей нашего городка – и себя самого – из-за того, что его бизнес по финансовому консалтингу обанкротился. Большой дом, в котором я выросла, был продан для выплаты долгов, так что нам с мамой ничего не оставалось, кроме как принять предложение бабушки. Большая часть наших вещей была также конфискована: роскошная яхта отца, дизайнерские сумочки мамы. Но маме уже было все равно. Его смерть в июле сломила ее, и к августу она исчезла, как будто ее никогда и не было. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу.

Бабушка прочищает горло. Хотя держится она отлично, первая вечеринка Роузвудов без отца, должно быть, и ей дается нелегко.

– Будешь завтра утром есть со мной оладьи в патио?

Это наша традиция. До того как переехала сюда, я всегда ночевала в особняке после вечеринок, так что наутро мы могли полакомиться воздушными оладьями с сиропом, одновременно просматривая новые фасоны пальто для «Роузвуд инкорпорейтед». Сердце саднит оттого, что даже при таких обстоятельствах бабушка пытается сохранить хоть какой-то уровень нормальности.

– Я вызвалась поработать завтра в кулинарии.

Я не в силах сдержать печаль. Только на этом условии бабушка позволила мне жить в ее особняке. Она готова платить за самое необходимое, но я должна была найти работу на полставки, чтобы покупать все остальное. Что вполне меня устраивает. Это самое малое, что я могу сделать.

– Ты что, копишь на обучение в бизнес-школе? – Хоть это и вопрос, в нем явно скрывается намек.

Я отвожу глаза. Чем ближе последний класс старшей школы, тем чаще она пытается поднимать эту тему, оставляя брошюры на моем туалетном столике. Но я мечтаю об учебе в Технологическом институте моды в Нью-Йорке. Прошлым летом я планировала поступить именно туда. Первый семестр последнего года в старшей школе я собиралась проучиться в Милане, что позволило бы мне без проблем поступить в Технологический институт моды, а затем закончить его и присоединиться к бабушке у руля «Роузвуд инкорпорейтед». Таким образом была распланирована вся моя жизнь.

Но это было до того, как я узнала, что отец растратил все деньги, отложенные на учебу.

– Да, – отвечаю наконец я, повернувшись к калитке и сорвав бутон жимолости, чтобы бабушка не смогла распознать ложь по моему лицу.

Мне совершенно не хочется учиться в бизнес-школе, но в любом случае теперь я никогда не смогу поступить в Технологический институт моды. А если судить по довольно неуклюжим действиям, с помощью которых бабушка пытается подтолкнуть меня к выбору одного из престижных учебных заведений с программами в области администрирования бизнеса, она ни за что не одобрила бы мое желание изучать моду. Она считает, что для управления компанией необходимо полноценное образование, хотя сама никогда не училась в университете.

– Когда-нибудь ты будешь творить чудеса в «Роузвуд инкорпорейтед», – сказала мне бабушка как-то вечером прошлым летом, и в ее глазах сверкала гордость.

Это было сразу после смерти отца, когда мы с мамой переехали в особняк. Мама почти все время проводила в своей комнате, поэтому я развлекалась, рисуя новые фасоны для старой одежды. Я потратила целый день на то, чтобы переделать чересчур узкий блузон в сарафан.

– Ты действительно этого хочешь? – спросила бабушка, когда я показала ей мой альбом с эскизами моделей. – Занять мое место председателя правления, когда я буду готова уйти на покой?

Я чуть не упала.

– Только этого я всегда и хотела! – захлебываясь от избытка чувств, воскликнула я.

Я думала, что после этого она начнет учить меня делам компании и тому, что нужно знать, чтобы быть председателем правления, особенно после того, как от нас уехала мама. Но с тех пор прошел уже почти год, и все это время она уделяла куда больше внимания Элл, чем мне. Я очень хочу спросить ее почему, но всякий раз, когда пытаюсь, у меня не получается подобрать правильные слова – такие, чтобы не показаться неблагодарной или настырной.

Но я не могу на нее злиться. Достаточно и того, что она взяла меня к себе. Главное – доказать, что я могу быть тем, кем она хочет меня видеть, чтобы занять место председателя правления «Роузвуд инкорпорейтед» в будущем, хотя мне и тошно оттого, что путь в институт моды теперь закрыт.

– Я рада, что тебе нравится работать в кулинарии, – говорит бабушка. – Очень важно, чтобы ты смолоду научилась самостоятельности. И мне нравится Майлз. Тебе надо почаще приглашать к нам друзей.

Я не поправляю ее, не говорю, что он мой единственный друг. От этой мысли внутри разверзается пустота и становится невероятно одиноко. Но вместо того чтобы свалиться в эту пустоту, я подношу бутон жимолости к носу и вдыхаю нежный аромат, чтобы успокоиться. Я роняю цветок и снова поворачиваюсь к бабушке с фальшивой улыбкой на лице:

– И он неплохо умеет передавать тайные записки, не так ли?

На секунду между ее подведенными карандашом бровями появляется участливая складка. Я знаю, она видит, что я притворяюсь. Она – единственный человек, который читает меня как открытую книгу.

– Да, весьма неплохо, – наконец нарушает молчание бабушка, и ее участие вмиг сменяется лучезарной улыбкой.

Я знаю, что ей не все равно, и также знаю, как высоко она ценит умение делать хорошую мину при плохой игре. Она из тех, кто никогда не показывает слабость.

Она приветственным жестом поднимает ломтик салями.

– Тогда мы отложим нашу завтрашнюю встречу за завтраком. Я горжусь тобой, Лили.

От ее слов меня наполняет гордость, и ужасная тяжесть на миг спадает с души. Я дотрагиваюсь своим ломтиком салями до ее.

– С днем рождения, бабушка. Надеюсь, сегодня вечером ты хорошо проводишь время.

Она крепко обнимает меня и целует в висок.

– О да, чудесно.

Я отстраняюсь с улыбкой.

– А через две недели мы проделаем все это снова, чтобы отпраздновать мой день рождения.

Ее улыбка слегка увядает.

– На самом деле, Лили, есть кое-что, что я…

– Как нынче вечером поживают мои самые любимые дамы?

Мы с бабушкой смотрим на калитку садика, и у меня перехватывает дыхание. Там стоит отец, и последние лучи заходящего солнца превращают его редеющие рыжие волосы в золотые. Он одет в шикарный темно-синий смокинг с приколотой к лацкану красной розой.

Но это, конечно же, не отец. Это его брат-близнец – дядя Арбор.

Я подавляю разочарование. Хотя прошел уже почти год, боль от потери все еще свежа. Смотря на бабушку, гадаю, ощущает ли она такой же трепет в груди, как и я. Как будто мы смотрим на призрак отца, который всегда будет преследовать нас.

– Я так и подумал, что найду вас здесь. – Он слегка улыбается мне и раскрывает объятия. Я позволяю ему притянуть меня, и хотя это не объятия отца, достаточно близко, чтобы притвориться. – Уже почти четверть девятого.

Я отстраняюсь.

– И что с того?

Бабушка вздыхает.

– Думаю, пора начать эту вечеринку по-настоящему.

И тут до меня доходит.

– Ну да, конечно.

Общепризнано, что все вечеринки Роузвудов становятся по-настоящему незабываемыми только после того, как вносят торт, вино начинает литься рекой и мебель сдвигают к стенам гостиной, чтобы образовать просторный танцпол. После этого раскрепощаются даже самые консервативно настроенные горожане.

Мы проходим через калитку, и я спотыкаюсь о торчащую ветку разросшейся жимолости, но дядя Арбор вовремя подхватывает меня под руку.

– Спасибо, – бормочу я, жалея о том, что он не подождал хотя бы пару минут и прервал нашу с бабушкой беседу. Что же она собиралась мне сказать?

Сердце колотится как бешеное. Может быть, она хотела сказать что-то о моем восемнадцатом дне рождения, приходящемся на двадцать восьмое июня? В груди вспыхивает огонек надежды – быть может, она собиралась поговорить со мной о «Роузвуд инкорпорейтед», начать вводить меня в курс дела, как я и ожидала. После того как разрежут торт, я снова подниму эту тему.

Мы проходим мимо бассейна, теперь уже опустевшего. У двойных задних дверей стоят два официанта и открывают их для нас. Я благодарно киваю им и, войдя в охлажденную кондиционером гостиную особняка, чувствую себя так, будто время, которое я провела в садике за стенами, где растет все, кроме роз, было всего лишь миражом.

Кто-нибудь должен сказать диджею закругляться, потому что песня, которая звучит сейчас, подходит к концу. Все поворачиваются к нам, присутствие бабушки притягивает, как магнит, и они придвигаются ближе. Некоторые из женщин одеты в роскошные бальные платья, но есть и такие гости, которые смогли найти только классические брюки и рубашку в тон. Таковы уж жители Роузвуда. Собравшиеся все вместе на одной великолепной вечеринке.

– О, пожалуйста, не останавливайтесь из-за меня.

В ответ на непринужденную реплику бабушки все смеются. Нетрудно вычислить тех гостей, кто хочет подлизаться к ней. Лиз Чжао, хозяйка «Плюща», самой популярной в городе свадебной площадки, смеется на секунду дольше, чем надо. Это неудивительно, если учесть, что на прошлой неделе она спросила бабушку, не хочет ли та вложиться в реставрацию второго бального зала. Я уверена, что бабушка отказалась. Обычно она отказывается от таких предложений.

Бабушка является единственной владелицей состояния Роузвудов с тех самых пор, как оно перешло ей по наследству от ее матери Петунии. Говорят, что мой дед, который взял фамилию бабушки, чтобы не прерывать традицию, даже не имел права голоса в управлении компанией. Как и мой отец и дядя Арбор, хотя, насколько мне известно, время от времени бабушка скупо выделяла им кое-какое содержание, пока они не заработали собственные деньги.

Она редко расстается со сколько-нибудь значительными суммами денег, что – я это вижу – достает некоторых горожан. Отец был не такой. Он инвестировал во все, связанное с нашим городом, иногда вместе с дядей Арбором. Поэтому он и открыл компанию по финансовому консалтингу – чтобы попытаться помочь местным предпринимателям и семьям.

Странно, как быстро все забыли об этом, когда он умер.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что сегодня вечером вы празднуете со мной. – Голос бабушки – голос прирожденного вожака, его слышно во всех уголках огромной гостиной, несмотря на чуть заметные придыхание и хрипотцу. Наверное, мы шли сюда из сада слишком быстро. – Зимы в Роузтауне длинные, но я всегда жду не дождусь этой вечеринки. Разумеется, не только из-за дня рождения. Летом все расцветает. Как розы в садах. Я вижу, что с вами происходит то же самое. Если бы только моя бабушка могла увидеть, каким великолепным стал тот клочок земли, который мы все ныне зовем нашим домом, она бы была в восторге.

Все аплодируют. Мои одноклассники вопят и улюлюкают. Они уже высохли после бассейна и теперь толпятся вокруг антикварного круглого стола, уставленного едой. Дэйзи выдвигает из-под него один из изысканно украшенных обеденных стульев и становится на него. Но несмотря на то что теперь кузина стоит на стуле, она все равно возвышается над большинством гостей всего на голову, а то и меньше.

Я усмехаюсь из-за спины бабушки, глядя, как Дэйзи пытается привлечь к себе всеобщее внимание и терпит в этом неудачу, поскольку все начинают, ужасно фальшивя, петь «С днем рожденья тебя». Я присоединяюсь к этому хору, стараясь петь особенно громко, просто затем, чтобы шум стал еще более оглушительным. Кузина закатывает глаза.

Но я недооценила, до чего она может дойти, чтобы привлечь к своей особе все взгляды. Она берет со стола одно из блюд с суши и сует его в руки Лео, у которого такой окосевший вид, будто еще пара минут – и он вырубится или бросится наружу, чтобы облевать те самые кусты, за которыми так тщательно ухаживает. Бабушка чертовски хорошо умеет подбирать персонал.

Дэйзи прочищает горло, встав на стол и убрав с глаз завитые волнами волосы, доходящие до подбородка. Затем, пошатнувшись, накреняется в сторону, и куча народу протягивает к ней руки, чтобы подхватить, если упадет, но она только смеется и отмахивается от них. Я бросаю взгляд на дядю Арбора, который сжал ножку бокала с мерло так крепко, что его пальцы побелели.

– Мне надо кое-что сказать, – продолжает Дэйзи, одернув платье так, чтобы закрыть середину бедер. Затем с сияющей улыбкой оглядывает зал, прежде чем уставиться на бабушку. – Мы все, разумеется, должны сказать огромное спасибо нашему потрясающему матриарху за то, что она устроила нам такую щедрую вечеринку, но с моей стороны было бы неправильно не выразить ей личную благодарность.

Меня сейчас стошнит. Как только Дэйзи напьется, начинает говорить так, будто явилась из другого века. Это вульгарно. Я подавляю позыв скрыться на кухне, чтобы не слышать ее хвастливую болтовню, потому что хочу узнать, за что именно она хочет поблагодарить бабушку.

– Я рада объявить, что первую половину последнего года в старшей школе проведу за границей, в Милане, изучая моду.

Все в комнате аплодируют, а у меня сдавливает горло. На мгновение взгляд Дэйзи перемещается на меня, и в ее глазах вспыхивает торжествующий блеск, затем она снова устремляет его на бабушку:

– Бабушка, спасибо тебе за то, что сделала это возможным. Все участники этой поездки определились еще прошлой осенью, однако благодаря гению бабушки я смогла получить дополнительное место в списке.

Благодаря гению? При чем тут гений? Это все благодаря деньгам бабушки. Деньгам, которые были отчаянно мне нужны в прошлом году. Деньгам, о которых я умоляла отца, не зная, что у него их нет. Ведь учеба в Милане очень бы помогла мне в поступлении в институт моды, а вкупе с фамилией Роузвуд и вовсе наверняка гарантировала бы зачисление.

Но когда отец отказал мне без всяких объяснений, я обратилась к бабушке. Это было единственное, о чем я когда-либо просила ее. И она тоже мне отказала.

А потом отец умер, и все это утратило значение. Но теперь я вдруг узнаю, что бабушка сделала все это для Дэйзи? Кузина никогда не проявляла ни малейшего интереса к семейному бизнесу. Считается, что это я посвящу будущее «Роузвуд инкорпорейтед».

Я наконец перевожу взгляд на бабушку и вижу, что она не сводит с меня глаз. Комнату опять наполняет гомон голосов, но для меня время словно остановилось. «Как ты могла?» – хочется крикнуть мне. Но я могу выдавить из себя только одно:

– Почему?

– Лили, я…

Она протягивает ко мне руку, но я, спотыкаясь, бегу прочь. Вот только не успеваю заметить официанта, выходящего из кухни и катящего тележку с пятиярусным тортом. Вернее, я замечаю ее только тогда, когда становится слишком поздно.

Я пытаюсь свернуть, но теряю равновесие на высоких каблуках и врезаюсь в тележку. Она опрокидывается, и торт вместе со мной валится на роскошный персидский ковер. Розовая глазурь пачкает мое лицо, налипает на ресницы, как тушь, а кусочки торта облепляют платье.

Меня сразу же подхватывают руки, множество рук, они ставят меня на ноги, но это не может свести на нет то жуткое унижение, которое я только что навлекла на себя. В комнате царит мертвая тишина, и мне нет нужды вытирать глазурь с глаз, чтобы понимать, что сейчас на меня устремлены взгляды всех присутствующих.

Кто-то сует мне в руку льняную салфетку, и я вытираю глаза. Куски торта валяются на полу, и никакую его часть уже не спасти. Я поднимаю голову и вижу, что Лиз Чжао больше не смеется, а ее дочь Куинн, у которой вечно недовольная рожа, уставилась на меня, раскрыв рот. Энтони ДиВинченци, отец Лео и владелец дышащего на ладан катка «Ледовый зал» на противоположной стороне города, кажется, едва сдерживает смех. Я быстро оглядываю комнату и вижу, что то же можно сказать и об остальных.

К глазам подступают слезы. Я поворачиваюсь к бабушке:

– Изви…

– Думаю, тебе лучше привести себя в порядок, хорошо? – быстро говорит она и делает знак диджею опять начать работать.

В динамиках звучит громкая музыка – вступительные такты песни I Don’t Want to Miss a Thing. Мне хочется задушить диджея за то, что выбрал именно эту композицию.

Я хочу извиниться, но бабушка берет меня за локоть – также липкий из-за глазури – и выводит в вестибюль. Ее голос звучит сдержанно, таким тоном она говорит по телефону с членами правления «Роузвуд инкорпорейтед». Я узнаю его сразу – она использует его, когда речь идет об устранении последствий нанесенного ущерба.

– Вечеринка уже почти закончена. Почему бы тебе не заночевать сегодня у дяди? Думаю, тебе будет полезно провести ночь вдалеке от особняка.

Я неверяще пялюсь на нее.

– Но это же мой дом.

– Какого черта? – К нам бросается Дэйзи. В ее карих глазах горит ярость, когда она подходит ко мне вплотную. – Ты что, не могла дать мне и десяти секунд внимания? Все взгляды всегда должны быть устремлены на тебя, да?

– Хватит, – рявкает дядя Арбор, схватив ее за руку до того, как она набросится на меня с кулаками. С нее станется, особенно когда она пьяна. Он поворачивается к бабушке: – Мама, ты не…

– Дэйзи, ты тоже поезжай, – говорит бабушка.

Дэйзи таращится на нее:

– Что? Почему это мне надо уезжать из-за нее?

– Потому что ты недоразумение, – шиплю я, быстро переведя взгляд к выходу из гостиной, где собираются гости, чтобы посмотреть на наше шоу.

Она насмешливо фыркает:

– Это же не я выгляжу как пончик в сахарной глазури.

Мои щеки вспыхивают, на языке вертится резкий ответ.

– Ты…

– Перестаньте, – командует бабушка, вытолкнув нас наружу, подальше от взглядов гостей.

– Я их отвезу, – предлагает дядя Арбор, с неудовольствием глядя на мое платье. Надо думать, ему совсем не хочется, чтобы я измазала ванильным тортом заднее сиденье его красного «Мерседеса».

– Их отвезет Фрэнк, – говорит бабушка, прижав руку к груди, закрыв глаза и сделав глубокий вдох. Когда она открывает их снова, я вижу в них такое разочарование, что внутренне сжимаюсь.

– Фрэнк? – спрашивает Дэйзи, когда по зову бабушки из дверей выходит семейный адвокат и подходит к нам. – А где Стьюи?

Никто не отвечает. Фрэнк держит в руке ключи и отпирает ими свой черный кроссовер, припаркованный на огромной закольцованной подъездной дорожке, заполненной машинами. Я поворачиваюсь к дверям, чтобы попытаться уговорить бабушку или хотя бы извиниться, но она уже зашла внутрь, и дядя Арбор следует за ней. И за ними захлопывается дверь.

– Думаю, нам лучше уехать, – говорит Фрэнк старческим сиплым голосом.

Бабушкин адвокат стал для меня чем-то вроде двоюродного дедушки, ведь, пока я росла, он всегда находился где-то рядом, и вот теперь я сажусь в его машину, оставляя на асфальте следы из глазури. Слезы, которые я до сих пор еле-еле сдерживала, теперь текут по щекам, потому что первый шок сходит на нет, на меня обрушивается унижение, и я чувствую, что начинаю сгорать со стыда.

– Это черт-те что. – Дэйзи кипит от злости, захлопывая дверь машины.

– С каких это пор тебе стала интересна учеба в Милане? – выдавливаю я, прежде чем она успевает снова накинуться на меня. – Это же моя мечта. Я трачу часы, выбирая, кроя и сшивая ткани. Рисуя фасоны. Я изучаю показы Недель моды, как учебник. Я делаю все для этого.

Ее взгляд делается жестким, если в нем и были какие-то искорки сочувствия, они гаснут. Она открывает рот, но тут в ее окно кто-то громко стучит, и мы вздрагиваем. С другой стороны двери стоит Куинн и со злостью смотрит на нее.

– Ты сказала, что мы сможем поговорить! – вопит она через стекло, и во взгляде ее темных глаз, устремленном на Дэйзи, сверкает раздражение.

Ее черные волосы стянуты сзади в узел, из-за чего видно, что внизу они подстрижены короче, чем наверху. До меня доходил слух, что в волосах она прячет нож.

– Я немного занята! – кричит в ответ Дэйзи.

Куинн опять сердито колотит по стеклу и отходит в сторону, когда Фрэнк трогается с места. Мы смотрим в заднее окно и видим, что она стоит и показывает оба средних пальца, пока не исчезает за поворотом подъездной дороги.

– Это еще что за черт? – спрашиваю я Дэйзи, на миг забыв о собственном нервном срыве.

– Не лезь не в свое дело, – огрызается она, сложив руки на груди и со злостью глядя в окно, пока доносящаяся с вечеринки громкая музыка постепенно затихает.

Фрэнк ловит мой взгляд в зеркале заднего вида. Я изучаю морщины, прорезающие его кожу теплого коричневого цвета. Он выглядит усталым, более усталым, чем когда-либо на моей памяти. Мы проезжаем через открытые ворота особняка, и их черные фигурные створки из кованого железа четко вырисовываются на фоне неба. Они почти никогда не закрываются, но даже когда они закрыты, в западной части живой изгороди есть одно местечко, где можно незаметно протиснуться внутрь.

– Фрэнк…

– Мисс Роузвуд, у меня ответов не больше, чем у вас, – вздыхает он. Выражение лица у него, как всегда, стоическое, но взгляд карих глаз смягчается. – Для вашей бабушки это очень важный и очень напряженный день. И для вас тоже. Полагаю, она поняла, что это, возможно, оказалось вам не по силам.

– Я могу справиться с этим, – огрызаюсь я.

– Ясен пень, – бормочет Дэйзи.

– Дайте вашей бабушке передышку, – продолжает Фрэнк, пока мимо проносятся здания Роузтауна, омытые цветами заката. – Ведь она, как-никак, никогда вас прежде не подводила, не так ли?

Его слова не звучат как вопрос. Я заставляю себя улыбнуться, чтобы подавить новый приступ слез и сдержать боль, прожигающую дыру в моем и без того уже опаленном сердце.

– Никогда, – лгу я.