Онлайн чтение книги
Тысяча и одна ночь
One Thousand and One Nights
1 Рассказ о шести невольницах (ночи 334—338)
Рассказывают также, что повелитель правоверных аль-Мамун в один из дней был у себя во дворце, и призвал он всех особ своего государства и вельмож царства, и призвал к себе также стихотворцев и сотрапезников. И был среди его сотрапезников один сотрапезник по имени Мухаммед аль-Басри. И аль-Мамун обратился к нему и сказал: «О Мухаммед, я хочу, чтобы ты рассказал мне что-нибудь, чего я никогда не слышал». – «О повелитель правоверных, хочешь ли ты, чтобы я передал тебе рассказ, который я слышал ушами, или рассказал тебе о том, что я видел глазами?» – спросил Мухаммед, и аль-Мамун ответил: «Расскажи мне, о Мухаммед, о том, что более всего удивительно».
«Знай, о повелитель правоверных, – сказал тогда Мухаммед, – что был в минувшие дни человек из тех, что живут в благоденствии, и родина его была в Йемене, но потом он уехал из Йемена в наш город Багдад, и ему показалось хорошо жить в нем, и он перевёз в Багдад своих родных и своё имущество и семью. А у него были шесть невольниц, подобных лунам: первая – белая, вторая – коричневая, третья – упитанная, четвёртая – худощавая, пятая – жёлтая и шестая – чёрная, и все они были красивы лицом и совершенны по образованию, и знали искусство пения и игры на музыкальных инструментах. И случилось, что он призвал этих невольниц в какой-то день к себе и потребовал кушанье и вино, и они стали есть, и пить, и наслаждались, и радовались, и господин их наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак белой невольнице и сказал: „О лик новой лупы, дай нам услышать сладостные слова“.
И она взяла лютню и настроила её и стала повторять на ней напевы, пока помещение не заплясало, а потом она завела напев и произнесла такие стихи:
«Мой любимый стоит всегда пред глазами,
Его имя начертано в моем сердце.
Его вспомню, так все во мне – одно сердце,
Его вижу, так все во мне – одно око.
Мне сказали хулители: «Позабудешь!»
Я сказала: «Чему не быть, как же будет?»
Я сказала: «Уйди, хулитель, оставь нас,
Не старайся уменьшить то, что не мало».
И их господин пришёл в восторг и выпил свой кубок и дал выпить невольницам, а потом он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак коричневой невольнице и сказал: «О свет факела, чьё дыхание благовонно, – дай нам послушать твой прекрасный голос, внимающий которому впадает в соблазн!» И она взяла лютню и повторяла напевы, пока все в помещении не возликовало, и похитила сердца взглядами и произнесла такие стихи:
«Поклянусь тобою, других любить не буду
До смерти я, и любовь к тебе не предам я.
О полный месяц, прелестью закрывшийся,
Все прекрасные под твои идут знамёна.
Ты тот, кто превзошёл прекрасных нежностью,
Ты одарён творцом миров, Аллахом!»
И их господин, пришёл в восторг, и он выпил свою чашу и напоил невольниц, а потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак упитанной невольнице, и велел ей петь, перебирая напевы. И невольница взяла лютню и заиграла на голос, прогоняющий печали, и произнесла такие стихи:
«Коль впрямь ты простил меля, о тот, к кому я стремлюсь,
Мне дела нет до всех тех, кто сердится.
И если появится прекрасный твой лик, мне нет
Заботы о всех царях земли, если скроются.
Хочу я из благ мирских одной лишь любви Твоей,
О тот, к кому прелесть вся, как к предку возводится!»
И их господин пришёл в восторг и взял чашу и напоил невольниц, а потом он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак худощавой невольнице и сказал: «О гурия садов, дай нам послушать твои прекрасные слова!» И она взяла лютню и настроила её и перебрала напевы и произнесла такие стихи:
«Клянусь, на пути Аллаха [366]На пути Аллаха – то есть «угодно Аллаху». то, что ты сделал мне,
Расставшись со мной, когда терпеть без тебя не в мочь.
Клянусь, нас судья в любви рассудит, и он воздаст
Мне должное за тебя, творя справедливый суд».
И их господин пришёл в восторг и выпил кубок и напоил невольниц, а потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак жёлтой невольнице и сказал: «О солнце дня, дай нам послушать твои нежные стихи!»
И она взяла лютню и ударила по ней наилучшим образом и произнесла такие стихи:
«Мой любимый, когда ему я являюсь,
Обнажает меч острый глаз предо мною.
Пусть хоть частью возьмёт Аллах с него долг мне,
Раз жесток он, а дух ведь мой в его власти.
Всякий раз, как стажу душе: «Его брось ты!»
Все стремится душа моя лишь к нему же.
Лишь его средь других людей я желаю,
Но питает судьбы рука ко мне зависть».
И их господин пришёл в восторг и выпил и напоил невольниц, а затем он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак чёрной невольнице и сказал: «О чернота глаза, дай нам услышать хоть два слова». И она взяла лютню и настроила её и натянула струны и прошлась по ним на много ладов, а затем вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла:
«О глаз, прошу, будь щедр, подари мне слезы,
В любви моей утратила жизнь совсем я.
Со страстью всякой я борюсь к любимым,
Но я влюблена, и радуется завистник.
Хулитель не даёт мне роз ланиты,
Когда душа моя стремится к розам.
Здесь чаши ходят вкруг с вином пьянящим,
И радость здесь, при музыке и лютне.
Пришёл ко мне любимый, увлеклась я,
И звезды счастья ярко нам сняли.
Но без вины задумал он расстаться,
А есть ли горше что-нибудь разлуки?
Его ланиты – сорванные розы;
Клянусь Аллахом, розы щёк прекрасны!
Когда б закон позволил яиц нам падать
Не пред Аллахом, пала бы ниц пред ним я».
И после этого рабыни поднялись и поцеловали землю меж рук их господина и сказали: «Рассуди нас, о господин».
И владелец их посмотрел на их красоту и прелесть и на их неодинаковый цвет, и восхвалил Аллаха великого и прославил его и потом сказал: «Каждая из вас читала Коран и научилась напевам и знает предания о древних и сведуща в историях минувших пародов, и я хочу, чтобы каждая из вас поднялась и указала рукой на свою соперницу – то есть белая укажет на смуглую, упитанная – на худощавую, жёлтая – на чёрную, – и пусть каждая из вас восхваляет себя и порицает свою подругу, а потом встанет её подруга и сделает с ней то же самое. И пусть это будут доказательства из почитаемого Корана и что-нибудь из преданий и стихов, чтобы мы увидели вашу образованность и красоту ваших речей». И невольницы ответили ему: «Слушаем и повинуемся!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать пятая ночь
Когда же настала триста тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольницы сказали человеку из Йемена: „Слушаем и повинуемся!“ И затем встала первая из них (а это была белая) и указала на чёрную и сказала: „Горе тебе, о чёрная!“ Передают, что белизна говорила: «Я свет блестящий, я месяц восходящий, цвет мой ясен, лоб мой сияет, и о моей красоте сказал поэт:
Бела она, с гладкими щеками и нежная,
Подобна по прелести жемчужине скрытой»
Как алиф прекрасный стан её, а уста её —
Как мим, а дуга бровей над нею – как нуны [367]Буква «алиф» имеет вид вертикальной линии, «мим» (между двумя буквами) похож на продолговатое колечко, «нун» (перевёрнутый) напоминает дугу.,
И кажется, взгляд её – стрела, а дуга бровей —
Как лук, хоть и связан он бывает со смертью.
Коль явит ланиты нам и стан, то щека её —
Как роза и василёк, шиповник и мирта.
Обычно сажают ветвь в саду, как известно нам,
Но стана твоего ветвь – как много садов в нем!
Мой цвет подобен счастливому дню и сорванному цветку и сверкающей звезде.
И сказал Аллах великий в своей славной книге пророку своему Мусе (мир с ним!): «Положи руку себе за пазуху, она выйдет белою, без вреда»[368]Слова из Корана (гл. XXVIII, стих 32). В этом месте мусульманской священной книги говорится о беседе Аллаха с Моисеем, во время которой Аллах научил его чудесам с жезлом, и с переменой цвета руки (по мусульманским легендам Моисей был сыном негритянки и отличался тёмным цветом кожи). Эти чудеса должны были убедить фараона в пророческой миссии Моисея..
И сказал Аллах великий: «А что до тех, чьи лица побелеют[369]Цитата из Корана (гл. III, стих 103), Имеются в виду праведники в день страшного суда., то в милости Аллаха они, и пребывают в ней вечно». Цвет мой – чудо, и прелесть моя – предел, и красота моя – завершение, и на подобной мне хороша всякая одежда, и ко мне стремятся души. И в белизне многие достоинства, как то, что снег нисходит с небес белым, и передают, что лучший из цветов белый, и мусульмане гордятся белыми тюрбанами, и если бы я стала припоминать, что сказано белизне во славу, изложение, право бы, затянулось. То, чего мало, но достаточно, – лучше, чем то, чего много и недостаточно. Но я начну порицать тебя, о чёрная, о цвет чернил и сажи кузнеца, и лица ворона, разлучающего любимых! Сказал поэт, восхваляя белизну и порицая черноту:
Не видишь ли ты, что жемчуг дорог за белый цвет,
А угля нам чёрного на дирхем мешок дают.
И лица ведь белые – те прямо вступают в рай,
А лицами чёрными геенна [370]Геенна – мусульманский ад. наполнена.
И рассказывается в одном из преданий, передаваемых со слов лучших людей, что Нух – мир с ним! – заснул в какой-то день, а дети его – Сам и Хам – сидели у его изголовья. И набежал ветер и приподнял одежды Нуха, и открылась его срамота, и Хам посмотрел на него и засмеялся и не прикрыл его, а Сам поднялся и прикрыл. И их отец пробудился от сна и узнал, что совершили его сыновья, и благословил Сама и проклял Хама. И побелело лицо Сама, и пошли пророки и халифы прямого пути и цари из потомков его, а лицо Хама почернело, и он ушёл и убежал в страну абиссинцев, и пошли чернокожие от потомков его. И все люди согласны в том, что мало ума у чёрных и говорит говорящий в поговорке: «Как найти чёрного разумного?»
И господин сказал невольнице: «Садись, этого достаточно, ты превзошла меру!» И потом он сделал знак чёрной, и она поднялась, и указала рукой на белую, и молвила: «Разве не знаешь ты, что приведено в Коране, низведённом на посланного пророка, слово Аллаха великого: „Клянусь ночью, когда она покрывает, и днём, когда он заблистает!“ И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы её впереди дня, – с этим согласны проницательные и прозорливые. Разве не знаешь ты, что чернота – украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти? И если бы не была чернота достойнее всего, не поместил бы её Аллах в глубину сердца и ока. А как хороши слова поэта:
Люблю я коричневых за то лишь, что собран в них
Цвет юности и зёрна сердец и очей людских.
И белую белизну ошибкой мне не забыть,
От савана и седин всегда буду в страхе я.
А вот слова другого:
Лишь смуглые, не белые
Достойны все любви моей.
Ведь смуглость в цвете алых губ,
А белое – цвет лишаёв.
И слова другого:
Поступки чёрной – белые, как будто бы
Глазам она равна, владыкам света.
Коль ума лишусь, полюбив её, не дивитесь вы, —
Немочь чёрная ведь безумия начало.
И как будто цветом подобен я вороному в ночь, —
Ведь не будь её, не пришла б луна со светом.
И к тому же, разве хорошо встречаться влюблённым иначе как ночью? Довольно с тебя этого преимущества и выгоды. Ничто так не скрывает влюблённых от сплетников и злых людей, как чернота мрака, и ничто так не заставляет их бояться позора, как белизна утра. Сколько у черноты преимуществ, и как хороши слова поэта:
Иду к ним, и мрак ночей перед ними ходатай мой;
От них иду – белизна зари предаёт меня.
И слова другого:
Как много ночей со мной провёл мой возлюбленный,
И нас покрывала ночь кудрей темнотой своих.
Когда же блеснул свет утра, он испугал меня,
И милому я сказала: «Лгут маги, поистине».
И слова другого:
Пришёл он ко мне, закрывшись ночи рубашкою,
Шаги ускорял свои от страха, с опаскою,
И щеку я подостлал свою на пути его
Униженно, и подол тащил позади себя.
И месяца луч блеснул, почти опозорив нас,
Как будто обрезок он, от ногтя отрезанный.
И было, что было, из того, что не вспомню я,
Так думай же доброе, не спрашивай ни о чем.
И слова другого:
Лишь ночью встречает тех, с кем будет близка она,
Ведь солнце доносит все, а ночь – верный сводник.
И слова другого:
Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся,
Но чёрных зато люблю я, тонких и стройных,
Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней
В день гонки; другие – на слонах выезжают.
И слова другого:
Посетил меня любимый
Ночью, обнялись мы оба
И заснули. И вдруг утро
Поднялся торопливо
Я прошу Аллаха: «Боже,
Мы хотим быть снова вместе!
Ночь пускай ещё продлится,
Раз мой друг лежит со мною!»
И если бы я стала упоминать о том, как хвалят черноту, изложение, право бы, затянулось, но то, что не велико и достаточно, лучше, чем то, что обильно и недостаточно. А что до тебя, о белая, то твой цвет – цвет проказы, и сближение с тобой – горесть, и рассказывают, что град и стужа в геенне, чтобы мучить людей дурных. А в числе достоинств черноты то, что из неё получают чернила, которыми пишут слова Аллаха. И если бы не чернота мускуса и амбры, благовония не доставлялись бы царям, и о них бы не поминали. Сколько у черноты достоинств, и как хороши слова поэта:
Не видишь ли ты, что мускус дорого ценится,
А извести белой ты на дирхем получишь куль?
Бельмо в глазу юноши зазорным считается,
Но, подлинно, чёрные глаза разят стрелами».
И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И невольница села, и затем он сделал знак упитанной, и та поднялась…»
И Шахразаду застигло утро, иона прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать шестая ночь
Когда же настала триста тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что йеменец, господин невольниц, сделал знак упитанной невольнице, и она поднялась и указала рукой на худощавую, и обнажила свой живот, так что стали видны его складки и показалась округлость её пупка. А затем она надела тонкую рубашку, яз-под которой было видно все её тело, и сказала: «Слава Аллаху, который сотворил меня и сделал мой образ красивым и наделил меня жиром и прекрасной полнотой и уподобил меня ветвям и увеличил мою прелесть и блеск! Слава ему за то, что он даровал мне, и за то, что почтил меня, когда помянул в своей великой книге, – велик он! – и привёл упитанного тельца[371]Слова из Корана (глава II, стих 26). Речь идёт о тельце, которого Ибрахим (Авраам) предложил посланцам Аллаха за то, что они возвестили о даровании ему ребёнка.. И он сделал меня подобной саду, где находятся сливы и гранаты. А жители городов желают жирных птиц, чтобы есть их, и не любят они птиц тощих, и сыны Адама хотят жирного мяса и едят его. Сколько в упитанности преимуществ, и как хороши слова поэта:
Прощайся с возлюбленной – снимаются путники —
Но можешь ли ты, о муж, проститься с возлюбленной?
Расаживает она по дому соседнему,
Как жирная курочка – порока и скуки нет.
И я не видела, чтобы кто-нибудь остановился возле мясника и не потребовал бы у него жирного мяса. Сказали мудрецы: «Наслаждение в трех вещах: есть мясо, ездить верхом на мясе и вводить мясо в мясо». А ты, о сухопарая, – твои ноги – точно ноги воробья или печная кочерга, ты крестовина распятого и мясо порченного, и нет в тебе ничего радующего ум, как сказал о тебе поэт:
Аллах от всего меля спаси, что б заставило
Лежать рядом с женщиной, сухою, как лыко пальч.
Все члены её – рога, бодают они меня
Во сне, и ослабнувшим всегда просыпаюсь я».
И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И она села.
И господин сделал знак худощавой, и та поднялась, подобная ветви ивы, или трости бамбука, или стеблю базилика, и сказала: «Слава Аллаху, который сотворил меня и создал прекрасной и сделал близость со мною пределом стремлений и уподобил меня ветви, к которой склоняются сердца! Когда я встаю, то встаю легко, а когда сажусь, то сажусь изящно; я легкомысленна при шутке, и душе моей приятно веселье. И не видала я, чтобы кто-нибудь, описывая возлюбленного, говорил: „Мой любимый величиной со слона“. И не говорят: „Он подобен горе, широкой и длинной“. А говорят только: „У моего любимого стройный стан, и он высок ростом“. Немного пищи мне достаточно, и малость воды утоляет мою жажду. Мои игры легки и шутки прекрасны, я живее воробья и легче скворца, близость со мной – мечта желающего и услада ищущего, мой рост прекрасен и прелестна улыбка, я точно ветвь ивы, или трость бамбука, или стебель базилика, и нет по прелести мне подобного, как сказал обо мне сказавший:
Я с ветвью тонкой твой стан сравнил
И образ твой своей долей сделал.
Как безумный я за тобой ходи и —
Так боялся я соглядатаев.
Из-за подобных мне безумствуют влюблённые и впадает в смущенье тоскующий, и если мой любимый привлекает меня, я приближаюсь к нему, и если он наклоняет меня, я наклоняюсь к нему, а не на него. А ты, о жирная телом, – ты ешь, как слон, и не насыщает тебя ни многое, ни малое, и при сближении не отдыхает с тобою друг, и не находит он с тобою пути к веселью – величина твоего живота мешает тебя познать, и овладеть тобой не даёт толщина твоих бёдер. Какая красота в твоей толщине и какая в твоей грубости тонкость и мягкость? Подобает жирному мясу только убой, и нет в нем ничего, что бы требовало похвал. Если с тобою кто-нибудь шутит, ты сердишься, а если с тобою играют, – печалишься; заигрывая, ты сопишь, и когда ходишь, высовываешь язык, а когда ешь, не можешь насытиться. Ты тяжелее горы и безобразнее гибели и горя, нет у тебя движения и нет в тебе благословения, и только и дела у тебя, что есть и спать. Ты точно надутый бурдюк или уродливый слон, и когда ты идёшь в дом уединения, ты хочешь, чтобы кто-нибудь помыл тебя и выщипал на тебе волосы – а это предел лени и образец безделья. И, коротко говоря, нет в тебе похвального, и сказал о тебе поэт:
Грузна как бурдюк она с мочею раздувшийся,
И бедра её, как склоны гор возвышаются.
Когда в землях западных кичливо идёт она,
Летит на восток тот вздор, который несёт она».
И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И она села, а он сделал знак жёлтой невольнице, и та поднялась на ноги и восхвалила Аллаха великого и прославила его и произнесла молитву и привет избранному им среди созданий, а затем она показала рукой на коричневую невольницу и сказала…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать седьмая ночь
Когда же настала триста тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что жёлтая невольница поднялась на нога и восхвалила Аллаха великого и прославила его, а затем она указала рукой на коричневую невольницу и сказала ей:
«Я восхвалена в Коране, и описал мой цвет милосердный и дал ему преимущество над всеми цветами, когда сказал – велик он! – в своей ясной книге: „Жёлтая, чист её цвет, и радует он взирающих…“[372]Слова из Корана. Речь идёт о телице, обречённой на принесение в жертву. И цвет мой – чудо, красота моя – предел, и прелесть моя – совершенство, ибо мой цвет – цвет динара, цвет звёзд и светил, и цвет яблока и образ мой – образ прекрасных и имеет цвет шафрана, превозносящийся над всеми цветами, и образ мой необычен, и цвет мой удивителен. Я мягка телом и дорога ценою, и я объяла все виды красоты, и цвет мой дорог в этом мире, как чистое золото. И сколько во мне преимуществ, и о подобной мне сказал поэт:
Её желтизна блестит, как солнца прекрасный свет,
Динару она равна по виду красивому.
Не выразит нам шафран и части красот её,
О нет, и весь вид её возносится над луной.
А затем я начну порицать тебя, о коричневая цветом! Твой цвет-цвет буйвола, и видом твоим брезгают души, и если есть твой цвет в какой-нибудь вещи, то её порицают, а если он есть в кушанье, то оно отравлено. Твой цвет – цвет мух, и он отвратителен, как собака. Среди прочих цветов он приводит в смущенье и служит признаком горестей, и я никогда не слыхала о коричневом золоте, или жемчуге, или рубине. Уходя в уединение, ты меняешь цвет лица, а выйдя, становишься ещё более безобразной; ты не чёрная, которую знают, и не белая, которую описывают, и нет у тебя никаких преимуществ, как сказал о тебе поэт:
Цвет пыли, вот цвет её лица; то землистый цвет,
Как прах, облепляющий прохожего ноги.
Едва на неё я брошу глазом хоть беглый взгляд,
Заботы усилятся мои и печали».
И её господин сказал: «Садись, этого достаточно!» – и она села. И господин её сделал знак коричневой невольнице, а она обладала прелестью и красотой, и была высока, соразмерна, блестяща и совершенна. И её тело было мягко, а волосы – как уголь. Она была стройна телом, розовощёка, с насурмленными глазами, овальными щеками, прекрасным лицом, красноречивым языком, тонким станом и тяжёлыми бёдрами. И сказала она: «Слава Аллаху, который не сделал меня ни жирной и порицаемой, ни худощавой и поджарой, ни белой, как проказа, ни жёлтой, как страдающий от колик, ни чёрной, – цвета сажи – но, напротив, сделал мой цвет любимцем обладателей разума. Все поэты хвалят коричневых на всех языках и дают их цвету преимущество над всеми цветами. Коричневый цветом имеет похвальные качества, и от Аллаха дар того, кто сказал:
У смуглых не мало свойств, и если б ты смысл их знал,
Твой глаз бы не стал смотреть на красных и белых.
Умелы в словах они, и взоры играют их;
Харута пророчествам и чарам учить бы могли [373]Харут – по мусульманскому поверью, имя ангела, посланого Аллахом на землю и научившего людей колдовству..
И слова другого:
Кто смуглого мне вернёт, чьи члены, как говорят,
Высокие, стройные самхарские копья.
Тоскуют глаза его, пушок его шелковист;
Он в сердце влюблённого всегда пребывает.
И слова другого:
Я ценю, как дух, точку смуглую на лице его,
Белизна же пусть превосходит блеском месяц.
Ведь когда б имел он такую точку, но белую,
Красота его заменилась бы позором.
Не вином его опьяняюсь я, но, поистине,
Его локоны оставляют всех хмельными,
И красоты все одна другой завидуют,
И пушком его все бы стать они хотели.
И слова поэта:
Почему к пушку не склоняюсь я, когда явится
На коричневом, что копью подобен цветом.
Но ведь всех красот завершение, – говорит поэт,
Муравьёв следы, что видны на ненюфаре [374]Ненюфар – цветок кувшинки..
И я видывал, как влюблённые теряли честь
Из за родинки под глазом его чёрным.
И бранить ли станут хулители за того меня,
Кто весь родинка? – Так избавьте же от глупых!
Мой образ прекрасен, и стан мой изящен, и цвет мой желанен для царей, и любят его все, и богатые и нищие. Я тонка, легка, прекрасна и изящна, нежна телом и высока ценою, и во мне завершилась красота, образованность и красноречие. Моя внешность прекрасна, язык мой красноречив, мои шутки легки, и игры мои изящны. А ты, – ты подобна мальве у ворот аль-Лук[375]Ворота аль-Лук находились в западной части средневекового Каира. жёлтая и вся в жилах. Пропади ты, о котелок мясника, о ржавчина на меди, о видом подобная сове, о пища с дерева заккум! Тому, кто лежит с тобой, тесло дышать, и он погребён в могилах, и нет у тебя в красоте преимущества, как сказал о подобной тебе поэт:
Она очень жёлтая, хотя не больна она,
Стесняет она мне грудь, болит голова моя,
Когда не раскается душа, я срамлю её,
Целую ту жёлтую, и зубы она мне рвёт».
И когда она окончила своё стихотворение, её господин оказал ей: Садись, этого достаточно!» А после этого…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать восьмая ночь
Когда же настала триста тридцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда невольница окончила своё стихотворение, её господин сказал: „Садись, этого довольно!“ А после этого он помирил невольниц и одел их в роскошные одежды, и подарил им дорогие камни, земные и морские, и не видал я, о повелитель правоверных, ни в какое время и ни в каком месте никого, краше этих прекрасных невольниц».
И когда аль-Мамун услышал эту повесть от Мухаммеда аль-Басри, он обратился к нему и спросил: «О Мухаммед, знаешь ли ты, где эти невольницы и их господин. Можешь ли ты купить их для нас?» И Мухаммед ответил ему: «О повелитель правоверных, до меня дошло, что их господин влюблён в них и не может с ними расстаться». – «Захвати для их господина по десять тысяч динаров за каждую девушку (а всего это составит шестьдесят тысяч динаров), и возьми их с собой, и отправляйся к нему, и купи у него невольниц», – сказал аль-Мамун. И Мухаммед аль-Басри взял у него эти деньги и отправился и, прибыв к господину невольниц, сказал ему, что повелитель правоверных желает купить у него этих девушек за столько-то.
Йеменец согласился их продать в угоду повелителю правоверных, и отослав невольниц к нему, и когда они прибыли к повелителю правоверных, он приготовил для них прекрасное помещение, и проводил с ними время. И девушки разделяли трапезу халифа, а он дивился их красоте и прелести и разнообразию их цветов и их прекрасным речам. И таким образом они провели некоторое время, а потом у их первого господина, который их продал, не стало терпения быть в разлуке с ними. И он послал письмо повелителю правоверных аль-Мамуну, где жаловался ему на то, какова его любовь к невольницам, и содержало оно такие стихи:
«Шесть прекрасных похитили мою душу,
Шесть прекрасных – привет я им посылаю.
Моё зренье и слух они, моя жизнь в них,
Мой напиток и кушанье и услада,
Не забуду сближения с красотой их,
Сна приятность, когда их нет, удалилась.
Ах, как долго печалился и рыдал я,
Мне бы лучше среди людей не родиться!
О глаза, что украшены дивно веком!
Точно луки, – в меня они мечут стрелы».
И когда это письмо попало в руки халифа аль-Мамуна, он облачил девушек в роскошные одежды, дал им шестьдесят тысяч динаров и послал их к господину. И они прибыли к нему, и он им обрадовался до крайних пределов, больше чем деньгам, которые пришли с ними. И жил с ними наилучшей и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления