Онлайн чтение книги Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)
1 ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!

Полпорции десять копеек, четыре копейки буше [322] Буше — кусок, порция (франц.). .

Сударышни, судари, надо ль? не дорого — можно без прении…

Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!

Я сливочного не имею, фисташковое все распродал…

Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле?

Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,

На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ [323] Вирелэ — шестистрочная строфа в старофранцузской поэзии.!

Сирень — сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене

Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок…

Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!

Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!

Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж…

Королева играла — в башне замка — Шопена,

И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Было все очень просто, было все очень мило:

Королева просила перерезать гранат,

И дала половину, и пажа истомила,

И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

А потом отдавалась, отдавалась грозово,

До восхода рабыней проспала госпожа…

Это было у моря, где волна бирюзова,

Где ажурная пена и соната пажа.

Элегантная коляска, в электрическом биенье,

Эластично шелестела по шоссейному песку;

В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоенье,

В ало-встречном устремленье — это пчелки к лепестку.

А кругом бежали сосны, идеалы равноправий,

Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок,

И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий,

Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог…

У ограды монастырской столбенел зловеще инок,

Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных пропаж»

И, с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок,

Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж.

Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно кратер,

Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер,

Шелестел молниеносно под колесами фарватер,

И пьянел вином восторга поощряемый шофер.

Я, гений Игорь Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!

От Баязета [324] Баязет — город в Турции, на границе с Россией. к Порт-Артуру

Черту упорную провел.

Я покорил литературу!

Взорлил, гремящий, на престол!

Я — год назад — сказал: «Я буду!» [325] Я — год назад — сказал: «Я буду!» — В 1911 г. И. Северянин провозгласил в поэзии новое «течение», названное им «эгофутуризмом».

Год отсверкал, и вот — я есть!

Среди друзей я зрил Иуду,

Но не его отверг, а — месть.

«Я одинок в своей задаче!» —

Прозренно я провозгласил.

Они пришли ко мне, кто зрячи,

И, дав восторг, не дали сил.

Нас стало четверо, [326] Нас стало четверо.  — К эгофутуризму И. Северянина примкнули Г. Иванов, Грааль-Арельский (С. Петров) и К. Олимпов. но сила

Моя, единая, росла.

Она поддержки не просила

И не мужала от числа.

Она росла в своем единстве,

Самодержавна и горда, —

И, в чаровом самоубийстве,

Шатнулась в мой шатер орда…

От снегоскалого гипноза

Бежали двое [327] Бежали двое.  — Г. Иванов и Грааль-Арельский вскоре присоединились к группе акмеистов. в тлен болот;

У каждого в плече заноза. —

Зане болезнен беглых взлет.

Я их приветил: я умею

Приветить всё, — божи, Привет!

Лети, голубка, смело к змею!

Змея, обвей орла в ответ!

Я выполнил свою задачу,

Литературу покорив.

Бросаю сильным на удачу

Завоевателя порыв.

Но, даровав толпе холопов

Значенье собственного «я»,

От пыли отряхаю обувь,

И вновь в простор — стезя моя.

Схожу насмешливо с престола

И, ныне светлый пилигрим,

Иду в застенчивые долы,

Презрев ошеломленный Рим.

Я изнемог от льстивой свиты,

И по природе я взалкал.

Мечты с цветами перевиты,

Росой накаплен мой бокал.

Мой мозг проя́снили дурманы,

Душа влечется в примитив.

Я вижу росные туманы!

Я слышу липовый мотив!

Не ученик и не учитель,

Великих друг, ничтожных брат,

Иду туда, где вдохновитель

Моих исканий — говор хат.

До долгой встречи! В беззаконце

Веротерпимость хороша.

В ненастный день взойдет, как солнце,

Моя вселенская душа!

Великого приветствует великий,

Алея вдохновением. Блестит

Любовью стих. И солнечные блики

Елей весны ручьисто золотит.

Ручьись весна! Летит к тебе, летит

Июнь, твой принц, бессмертник неболикий!

Юлят цветы, его гоньбы улики,

Божит земля, и все на ней божит.

Рука моя тебе, собрат-титан!

Юнись душой, плескучий океан!

Самодержавный! мудрый! вечный гордо!

О близкий мне! мой окрылитель! ты —

Ваятель мой! И царство Красоты —

У нас в руках. Мне жизненно! мне бодро!

Меня отронит Марсельезия,

Как президентного царя!

Моя блестящая поэзия

Сверкнет, как вешняя заря!

Париж и даже Полинезия

Вздрожат, мне славу воззаря!

Мой стих серебряно-брильянтовый

Живителен, как кислород.

«О гениальный! О талантливый!» —

Мне возгремит хвалу народ.

И станет пить ликер гранатовый

За мой ликующий восход.

Пусть на турнирах славоборчества

Стиха титаны и кроты

Берлинства, Лондонства, Нью-Йорчества

Меня сразить раскроют рты:

Я — я! Значенье эготворчества —

Плод искушенной Красоты!

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!

Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!

Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!

Ветро́просвист экспрессов! Крылолёт буеров!

Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!

Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском

Я трагедию жизни претворю в грезофарс…

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!

В ландо [331] Ландо — здесь: автомобиль. моторном, в ландо шикарном

Я проезжаю по Островам,

Пьянея встречным лицом вульгарным

Среди дам просто и — «этих» дам.

Ах, в каждой «фее» искал я фею

Когда-то раньше. Теперь не то.

Но отчего же я огневею,

Когда мелькает вблизи манто?

Как безответно! Как безвопросно!

Как гривуазно [332] Гривуазно — нескромно, вульгарно.! Но всюду — боль!

В аллеях сорно, в куртинах росно,

И в каждом франте жив Рокамболь [333] Рокамболь — персонаж авантюрных романов «Похождения Рокамболя» французского писателя Понсон дю Террайля (1829–1871)..

И что тут прелесть? И что тут мерзость?

Бесстыж и скорбен ночной пуант.

Кому бы бросить наглее дерзость?

Кому бы нежно поправить бант?

— Нет, положительно, искусство измельчало,

Не смейте спорить, граф, упрямый человек!

По пунктам разберем, и с самого начала;

Начнем с поэзии: она полна калек.

Хотя бы Фофанов [334] Фофанов Константин Михайлович (1862–1911) — поэт. И. Северянин был знаком с Фофановым, считал его своим учителем в поэзии, посвятил ему целый ряд стихотворений, создав в них настоящий культ Фофанова.: пропойца и бродяга,

А критика ему дала поэта роль…

Поэт! Хорош поэт… ходячая малага!..

И в жилах у него не кровь, а алкоголь.

Как вы сказали, граф? До пьянства нет нам дела?

И что критиковать мы можем только труд?

Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:

Неинтересно мне!.. Тем более что тут

Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,

Изысканных людей привычки, нравы, вкус,

Блестящие балы, алмазы, эполеты, —

О, я убеждена, что пишет он «en russe» [335]В русском духе (франц.).

Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,

Аристократам мысли, чувства и идей,

Неинтересен он, бряцающий на лире

Руками пьяными, безвольный раб страстей.

Ах, да не спорьте вы! Поэзией кабацкой

Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз нет!

Талантливым не может быть поэт

С фамилией — pardon! [336]Извините! (франц.). — такой… дурацкой.

И как одет! Mon Dieu! [337]Боже мой! (франц.). Он прямо хулиган!..

Вчера мы с Полем ехали по парку,

Плетется он навстречу — грязен, пьян;

Кого же воспоет такой мужлан?.. Кухарку?!

Смазные сапоги, оборванный тулуп,

Какая-то ужасная папаха…

Сам говорит с собой… Взгляд страшен, нагл и туп…

Поверите? Я чуть не умерла от страха.

Не говорите мне: «Он пьет от неудач!»

Мне, право, дела нет до истинной причины.

И если плачет он, смешон мне этот плач:

Сентиментальничать ли создан мужичина

Без положенья в обществе, без чина?!

Месяц гладит камыши

Сквозь сирени шалаши…

Всё — душа, и ни души.

Всё — мечта, всё — божество,

Вечной тайны волшебство,

Вечной жизни торжество.

Лес — как сказочный камыш,

А камыш — как лес-малыш.

Тишь — как жизнь, и жизнь — как тишь.

Колыхается туман —

Как мечты моей обман,

Как минувшего роман…

Как душиста, хороша

Белых яблонь пороша…

Ни души, и всё — душа!

Я — эгофутурист. Всероссно

Твердят: он — первый, кто сказал,

Что все былое — безвопросно,

Чье имя наполняет зал.

Мои поэзы — в каждом доме,

На хуторе и в шалаше.

Я действен даже на пароме

И в каждой рядовой душе.

Я созерцаю — то из рубок,

То из вагона, то в лесу,

Как пьют «Громокипящий кубок» [341]«Громокипящий кубок» — сборник стихотворений И. Северянина (1913), принесший ему известность. —

Животворящую росу!

Всегда чуждаясь хулиганства,

В последователях обрел

Завистливое самозванство

И вот презрел их, как орел:

Вскрылал — и только. Голубело

Спокойно небо. Золото́

Плеща, как гейзер, солнце пело.

Так: что мне надо, стало то!

Я пел бессмертные поэзы,

Воспламеняя солнце, свет,

И облака — луны плерезы —

Рвал беззаботно — я, поэт.

Когда же мне надоедала

Покорствующая луна,

Спускался я к горе Гудала [342] Гора Гудала — Казбек, Гудал — отец Тамары, грузинский князь, персонаж поэмы М. Лермонтова «Демон».,

Пронзовывал ее до дна…

А то в певучей Бордигере [343] Бордигера — курорт в Италии на берегу Лигурийского моря.

Я впрыгивал лазурно в трам [344] Трам — трамвай.:

Кондуктор, певший с Кавальери [345] Кавальери Л. (1874–1944) — итальянская оперная певица, гастролировавшая в Петербурге в 1907–1910 гг.

По вечерам, днем пел горам.

Бывал на полюсах, мечтая

Построить дамбы к ним, не то

На бригах долго. Вот прямая

Была б дорога для авто!

Мне стало скучно в иностранах:

Все так обыденно, все так

Мною ожиданно. В романах,

В стихах, в мечтах — все «точно так».

Сказав планетам: «Приготовьте

Мне век», спустился я в Москве;

Увидел парня в желтой кофте —

Все закружилось в голове…

Он был отолпен. Как торговцы,

Ругалась мыслевая часть,

Другая — верно, желтокофтцы —

К его ногам готова пасть.

Я изумился. Все так дико

Мне показалось. Этот «он»

Обрадовался мне до крика.

«Не розовеющий ли слон?» —

Подумал я, в восторге млея,

Обескураженный поэт.

Толпа раздалась, как аллея.

«Я — Маяковский», — был ответ.

Увы, я не поверил гриму

(Душа прибоем солона)…

Как поводырь, повел по Крыму

Столь розовевшего слона.

И только где-то в смрадной Керчи

Я вдруг открыл, рассеяв сон,

Что слон-то мой — из гуттаперчи,

А следовательно — не слон.

Взорлило облегченно тело, —

Вновь чувствую себя царем!

Поэт! Поэт! Совсем не дело

Ставать тебе поводырем.

Выйди в сад… Как погода ясна!

Как застенчиво август увял!

Распустила коралл бузина,

И янтарный боярышник — вял.

Эта ягода — яблочко-гном…

Как кудрявый кротекус красив.

Скоро осень окутает сном

Теплый садик, дождем оросив.

А пока еще — зелень вокруг,

И вверху безмятежная синь;

И у клена причудливых рук —

Много сходного с лапой гусынь.

Как оливковы листики груш!

Как призывно плоды их висят!

Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь, —

Это осень простит… Выйди в сад.

Я слишком далеко зашел,

Полушутя, полусерьезно…

Опомниться еще не поздно:

Недаром я тебя нашел.

Все на поэзию валить —

Ах, значит ли всегда быть правым?

И с помышлением лукавым

Тебя мне можно ль заслужить?

Я жил все годы как-нибудь,

Как приходилось, без отчета…

Я тяготился отчего-то,

Себя стараясь обмануть.

Халатность это или лень —

Я не задумывался много

И, положась на милость бога,

Все верил в поворотный день.

Я знал, что ты ко мне придешь,

С твоим лицом, с твоей душою.

И наглумишься надо мною

За всю мою былую ложь.

Сначала будет грусть и тишь

И боль и стыд в душе поэта.

Потом я обновлюсь. За это

Ты праведно меня простишь…

Арфеет ветер, далеет Нарва,

Синеет море, златеет тишь,

Душа — как парус, душа — как арфа.

О чем бряцаешь? Куда летишь?

Свежо и знойно. Светло и смело.

Чего-то надо. Чего-то ждешь.

Душа жестокость свершить посмела!

Душа посмела отвергнуть ложь!

В былом — ошибка. В былом — ненужность,

В былом — уродство. Позор — в былом.

В грядущем — чувства ее жемчужность,

А в настоящем — лишь перелом.

Ах, оттого-то арфеет ветер,

Далеет берег, поет залив!..

Ах, оттого-то и жить на свете

Я страшно жажду, глаза раскрыв!..

О милый, тихий городок,

Мой старый, верный друг,

Я изменить тебе не мог

И, убежав от всех тревог,

В тебя въезжаю вдруг!

Ах, не в тебе ль цвела сирень,

Сирень весны моей?

Не твой ли — ах! — весенний день

Взбурлил во мне «Весенний день» [346] «Весенний день» — стихотворение И. Северянина (1911).,

Чей стих — весны ясней?

И не окрестности твои ль,

Что спят в березняке,

И солнцесвет, и лунопыль

Моих стихов сковали стиль,

Гремящих вдалеке?

И не в тебе ли первый раз

Моя вспылала кровь?

Не предназначенных мне глаз, —

Ах, не в тебе ль, — я пил экстаз

И думал: «Вот любовь!»

О первый мой самообман,

Мне причинивший боль,

Ты испарился, как туман,

Но ты недаром мне был дан:

В тебе была эоль!

И только много лет спустя,

Ошибок ряд познав,

Я встретил женщину-дитя

С таким неотразимым «я»,

Что полюбить был прав.

Да, не заехать я не мог

Теперь, когда ясны

Мои улыбки, в твой шатрок,

Мой милый, тихий городок,

Музей моей весны!..