Онлайн чтение книги 100% 100% - The Story of a Patriot
28 § 27

Да, Питер был спасён, но на волоске от гибели, и ему предстояло сыграть трудную роль. Надо было вернуться в дом сестёр Тодд, встретиться с обезумевшей от горя Сэди и рыдать вместе с ней и ужасаться вместе с остальными. Он навлёк бы на себя подозрение, если бы не реагировал именно так, и «товарищи» никогда бы этого ему не простили. К его ужасу, Сэди каким-то образом разгадала, что именно толкнуло Дженни на самоубийство. Она загнала Питера в угол и бросила ему в лицо, что он во всём виноват; бедняга Питер отпирался изо всех сил и клялся, что ни в чем не повинен.

И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он понизил как бы от смущения голос и рассказал, что один парень частенько заглядывал к Дженни.

— Дженни просила меня никому не говорить, — Питер немного помолчал, — Дженни призналась мне, что она сторонница свободной любви; она объясняла мне, что такое эта свободная любовь. Я сказал ей, что не верю в это. Вы же знаете, Сэди, что, если Дженни во что-нибудь уверовала, она начинала проводить в жизнь свои убеждения, и я решил не вмешиваться, всё равно толку не будет.

Сэди едва не обезумела, услыхав эти слова. Она метнула на Питера гневный взгляд.

— Клеветник! Дьявол! — крикнула она. — Что это был за человек?

— Его звали Бед, — отвечал Питер. — Так называла его Дженни. А я не вмешивался — разве это мое дело смотреть за ней?

— Как! Вы считаете, что не ваше дело смотреть за невинным ребенком?

— Дженни уверяла меня, что она не ребёнок и прекрасно знает, что делает, — ведь все социалисты так поступают.

Питер добавил, что ведь он у них в доме был гостем и считал неудобным подсматривать за своими хозяевами и следить за их нравственностью. Но Сэди продолжала сомневаться и начала его бранить. Тут он придрался к случаю, разыграл бурное негодование и выбежал из дома.

Питер был уверен, что Сэди никому не станет рассказывать об этой истории, которая бросила тень на её несчастную сестру, да и на неё самое. Быть может, поразмыслив как следует обо всем случившемся, она будет склонна поверить рассказу Питера; может быть, она и сама признает «свободную любовь». Ведь Мак-Гивни уверял, что все социалисты стоят за «свободную любовь», а он их давно изучает. Во всяком случае, Сэди прежде всего подумает о деле Губера, о котором прежде всего подумала маленькая Дженни. На этот счёт Питер был спокоен и решил, что может позволить себе красивый жест: он пошёл к телефону, позвонил Сэди и сказал:

— Имейте в виду, что я никому не скажу об этой истории; если о ней станет кому-нибудь известно, то исключительно от вас.

Но кое-кому из своих друзей Сэди наверняка рассказала. Мисс Неббинз очень холодно встретила Питера, когда он пришёл в следующий раз к адвокату Эндрюсу; Мариам Янкович тоже стала гораздо менее приветливой, и ещё несколько женщин как-то враждебно взглянули на него. Лишь один человек заговорил с ним об этом происшествии — это был Пэт Мак-Кормик, вожак профсоюза Индустриальных рабочих мира. Он сообщил Питеру о самоубийстве маленькой Дженни. Быть может, Питер чем-нибудь выдал себя, выслушав это сообщение, или молодой человек приметил, что Питер и Дженни обменивались влюблёнными взглядами. Питер всегда побаивался этого молчаливого ирландца, который пристально вглядывался в лицо всех присутствующих своими чёрными глазами, словно выпытывал их сокровенные помыслы.

Увы! Самые худшие опасения Питера подтвердились. к<Мак» отвел его в сторону, поднес ему к носу кулак и заявил, что он «грязная сволочь» и что, если бы не дело Губера, он пристукнул бы его без всякого сожаления.

Питер не посмел даже рта раскрыть; глаза ирландца горели таким гневом, что он не на шутку струсил. Боже, что за отвратительный народ эти красные! А теперь самый ужасный из них встал у него на пути! Теперь его жизни угрожает этот сумасшедший ирландец! Питер так его ненавидел, что даже перестал думать о маленькой Дженни и стал считать себя жертвой.

Но в ночной тишине Питеру мерещилось нежное личико маленькой Дженни, и его мучила совесть. Он старался вдуматься в эти сложные события, и ему становилось ясно, что эта трагедия была всё равно неизбежна! Она давно назревала и была обусловлена совершенно независящими от Питера обстоятельствами. Разве Питер виноват, что рабочие Американского города ведут яростную борьбу? Его против воли вовлекли в эту борьбу и заставили сначала дать ложные показания, а потом стать секретным агентом. Каждое утро Питер читал газету «Таймс» Американского города и знал, что защитники Губера сеют анархию по всей стране, в то время как районный прокурор и агенты Гаффи стремятся водворить порядок и законность. Этому великому делу и служил Питер, старательно выполняя задания своих начальников; разве можно его винить в смерти бедной слабой девочки, которая была раздавлена колесницей закона?

Питер был убеждён, что он ни в чём не виноват, и всё-таки у него было тяжело на душе и он испытывал страх. Он тосковал по маленькой Дженни; тосковал по её милому голосу, мягким пушистым волосам, по её телу, которое привык сжимать в объятиях. Она была его первой любовью, и вот её не стало; ведь все мы особенно ценим то, что нами навек утрачено.

Питеру хотелось быть сильным мужчиной, настоящим «быком» (в то время входило в моду это словечко); именно такого героя он и старался разыграть. Он не считал нужным горевать о своей утрате, но образ Дженни неотступно преследовал его, — порой её лицо выражало ужас, как при их последнем свидании, порой она смотрела на него с кротким укором. Питер вспоминал, какой она была доброй и нежной, как чутко она отзывалась на каждое проявление любви. Где ему теперь найти такую девушку?

Его сильно смущало и беспокоило ещё одно обстоятельство; Питер ломал голову над этой загадкой, но никак не мог её разгадать. Эта слабая, хрупкая девочка сознательно пожертвовала жизнью за свои убеждения; она умерла, чтобы спасти его как свидетеля в пользу Губера! Конечно, Питер уже давно знал, что маленькая Дженни обречена, что она идет навстречу гибели и её ничто не может спасти. Но даже каменное сердце и то дрогнет при виде того, как человек в порыве фанатизма идёт на смерть за свою идею. Теперь Питер уже смотрел на красных другими глазами; раньше он считал их кучкой жалких дураков, а теперь они представлялись ему чудовищными выродками, порождением сатаны или какого-то обезумевшего бога.