Онлайн чтение книги 100% 100% - The Story of a Patriot
64 § 63

Питер не расположен был заманивать в ловушку эту всеобщую мать с горы Олимп, ему не хотелось выпытывать у неё никаких тайн. Но ему и не пришлось этим заниматься, потому что она сама ему всё поведала без малейших колебаний. Она говорила совсем как агитатор в штаб-квартире союза. Впоследствии, поразмыслив как следует, Питер понял, что свободно высказывать свои взгляды могут позволить себе люди двух категорий: те, которым нечего терять, и те, у которых так много, что им нечего бояться потерь.

Миссис Годд сказала, что прошлым вечером были совершены тяжкие преступления и виновники должны понести наказание, если только существует правосудие; что она хотела бы нанять сыщиков, чтобы выявить преступников. Далее она заявила, что все её симпатии на стороне красных самого что ни на есть красного оттенка. И что если бы существовал цвет краснее красного, это был бы её цвет. Все это она высказала мягким, спокойным голосом. Снова на глазах у неё блеснули слезы, но это были благовоспитанные слёзы, и они исчезли сами собой, не повредив цвету лица миссис Годд и не нарушив её самообладания.

Миссис Годд добавила, что, по её мнению, в наши дни перед лицом вопиющего социального неравенства нельзя не быть красным. Всего несколько дней тому назад она посетила районного прокурора и попыталась сделать из него красного! Затем она сообщила Питеру, что к ней приходил один субъект, выдававший себя за радикала, но она живо обнаружила, что он и понятия не имеет о радикализме, и заявила ему, что он правительственный агент. В конце концов субъект вынужден был это признать и показал ей свою золотую звёздочку, — тогда миссис Годд принялась его обращать на путь истинный! Она проспорила с ним чуть ли не два часа, а потом пригласила его поехать с ней в оперу.

— И представьте себе, — с негодованием воскликнула миссис Годд, — он отказался! Этих людей никак не обратишь, они не хотят слушать голос рассудка. Я думаю, что этот субъект побаивался, как бы я его не переубедила.

— Я бы этому не удивился, — вставил Питер сочувственным тоном, ведь он и сам чуточку этого побаивался.

— Я сказала ему: «Вот я живу в этом дворце, а в фабричном квартале нашего города тысячи мужчин и женщин у станков целые дни напролёт, как рабы, трудятся на меня, а теперь, в военное время, — и всю ночь. Я пользуюсь плодами тяжкого труда этих людей, а что я сделала, чтобы заслужить эти доходы? Решительно ничего. Я за всю свою жизнь и пальцем о палец не ударила». А он мне говорит: «Допустим, что вы перестанете получать доходы, — что вы тогда будете делать?» — «Право, не знаю, что я стала бы делать», — отвечала я. Конечно, я чувствовала бы себя несчастной, потому что ненавижу нищету, и не могла бы её вынести. Даже подумать страшно— жить без комфорта в грязи и впроголодь! Не могу, понять, как это рабочий класс мирится со всеми этими лишениями. Потому-то я и стала красной; я знаю, что на свете не должно существовать нищеты, этому нет оправданья! И я буду бороться за свержение капиталистической системы, хотя бы мне пришлось зарабатывать себе на жизнь стиркой.

Питер сидел, глядя на её девственно свежий ослепительный наряд. Её слова вызвали у него перед глазами жуткую картину: он увидел себя в тесной кухоньке, где толстая, окутанная облаком пара миссис Янкович трудилась за корытом, по локти в мыльной пене. У Питера чуть было не сорвалось с языка:

— Если бы вы хоть один денек постирали, миссис Годд, вы бы этого не говорили!

Но, вспомнив о своей роли, Питер сказал:

— Эти федеральные агенты — ужасный народ. Двое из них прошлым вечером дубасили меня по голове.

Тут он скорчил жалостную мину и миссис Годд снова преисполнилась сочувствием, и её высказывания приняли ещё более радикальный характер.

— Во всём виновата эта отвратительная война! Мы приняли участие в войне, чтобы отстаивать демократию во всем мире, а между тем у себя в стране подавляем малейшее проявление демократизма. Они втолковывают нам, что мы должны смирно сидеть, пока они там истребляют друг друга, — но они никакими силами не заставят меня молчать! Я знаю, что союзники заслуживают такого же порицания, как и германцы. Я знаю, что война ведётся в интересах спекулянтов и капиталистов. Они могут отнять у меня сыновей и погнать их на войну, но им никогда не отнять у меня моих убеждений и не сделать меня сторонницей войны. Я пацифистка и интернационалистка. Я мечтаю о том, чтобы рабочие поднялись, свергли правительство капиталистов и положили конец этой чудовищной бойне. До конца своей жизни буду повторять эти слова.

Миссис Годд сидела против Питера, как-то молитвенно сложив свои изящные, выразительные белые руки. На безымянном пальце её левой руки вызывающе сверкал крупный бриллиант. Лицо её выражало спокойную, младенчески наивную веру, и казалось, она мысленно ведет борьбу со всеми федеральными агентами, районными прокурорами, продавшимися капиталистам судьями, государственными деятелями, генералами и фельдфебелями современного цивилизованного мира.

Она рассказала Питеру, что недели две тому назад присутствовала на процессе двух священников-пацифистов. Как это ужасно, что в христианской стране бросают христиан в тюрьму только за то, что они повторяют слова Христа!

— Я так была возмущена, — заявила миссис Годд, — что написала письмо судье. Муж сказал мне, что я нанесу оскорбление суду, если напишу судье во время процесса, но я возразила, что не в силах выразить в письме презренье к этому суду. Погодите… — и миссис Годд величаво поднялась со стула, подошла к письменному столику, стоявшему у стены, и вынула из ящика копию письма. — Я прочту вам его, — сказала она, и Питер выслушал манифест олимпийского большевизма.

Ну, что поделаешь с такой особой?

Питер мог себе представить, как ошеломлены были почтеннейший судья, районный прокурор со всей своей кликой, руководители секретной службы Транспортного треста и прежде всего супруг миссис Годд! Питер и сам был ошеломлен. Какой толк от его посещения и зачем что-то ещё выпытывать у миссис Годд, когда она в письменной форме нанесла оскорбление суду и сказала всё, что только можно было сказать федеральному агенту? Она сообщила этому субъекту, что пожертвовала несколько тысяч долларов Совету народов и намерена ещё пожертвовать. Она взяла на поруки целую кучу красных и пацифистов и намерена взять на поруки Мак-Кормика и его друзей, как только удастся заставить развращённых представителей капиталистического правосудия выдать их на поруки.

— Я хорошо знаю Мак-Кормика, — сказала она, — он славный юноша. И я убеждена, что он никакого отношения не имеет к бомбам, так же как и я сама.

Питер как зачарованный неподвижно сидел, слушая миссис Годд, — так велико было обаяние её богатства. Он очутился среди праздных счастливцев, позабыл о жизненной борьбе и невзгодах, голова его покоилась на шёлковых подушках, и он упивался нектаром вместе с лучезарными обитателями Олимпа. Но внезапно Питер очнулся и вспомнил о своём долге, словно разбуженный от сна звоном будильника. Ведь миссис Годд — приятельница Мака, она собирается взять его на поруки из тюрьмы! Мака, самого опасного из всех красных! Питер понял, что ему необходимо тут же в чём-то уличить эту особу.