Онлайн чтение книги Великий из бродячих псов: День, когда я подобрал Дазая The day I picked up Dazai
2 - 3

Бывший молодой полицейский понятия не имеет, что с ним происходит.

Казалось его похитили при патрулировании подземного бункера, но он понял, что его похитили гораздо позже, когда очнулся в кромешной темноте, не в силах пошевелить даже пальцем.

Он сидит. На куске бетона у подножия кучи строительного мусора, как заключённый. Только что проснувшись и до сих пор не придя в себя. Однако ещё до того, как его мозг начал полноценно работать, он ясно осознаёт одну только вещь. Боль.

Его тело испытывает боль. Тяжёлая, острая боль пронзает все его тело, покалывая. Но он не может понять источник этой боли и откуда она исходит. Полушарие его мозга всё ещё затуманено.

Это заброшенная площадь в глубине подземного бункера.

Около десяти лет назад здесь произошёл взрыв кислородного баллона, используемого для аварийно-спасательных работ, и с тех пор он находится в полуразрушенном состоянии.

По стене и потолку, как живые существа, стремятся в разные стороны трещины, а на земле разбросано бесчисленное количество обломков. Они совсем разных размеров: от размера кулака – до размера самого автомобиля. А стальные проволоки, используемые при постройках каркаса, словно дикие растения, прорастают из этих бетонных груд.

Полицейский сидит в конце тускло освещённого туннеля, в узком проходе, заваленным мусором. Поверх обломков, высота которых достигает самого стула. Или, вернее сказать, его туда посадили.

Самостоятельно передвигаться он не может.

Потому что его конечности были скованны. Две руки от локтей и выше плотно зажаты обломками, похожими на закрывающийся рот. Они не сдавливают настолько сильно, чтобы руки могли бы быть раздавлены, но и прижаты они не столь слабо, чтобы можно было свободно ими двигать.

«Это... что...»

Потому что полицейский опустил взгляд на свои ноги.

Два больших кола вонзаются сквозь них прямо в землю.

Это ржавые деревянные колья одной из здешних старых построек, толщиной с большой палец. Они протыкают его кожаные ботинки, саму его кожу, его плоть, его подошвы и, наконец, землю под ногами. Свежая кровь все ещё медленно растекается, образуя лужу.

Кто-то пригвоздил его ноги к полу этими кольями. Почему?

Из темноты доносится дребезжащий голос.

Молодой полицейский поворачивается в его сторону с испуганным лицом.

«Боль – это хорошо. Боль – доказательство того, что ты жив. Есть вещи, конечно, и получше, но по мере её усиления, боль может контролировать нас, изменять наш ход мыслей, а иногда даже разрушать нашу личность до неузнаваемости. Ты знаешь, почему это хорошо, Тода Акихико-кун?»

Голос пугающий, напористый и наполненный предупреждающей опасностью, как кровоточащая рана. Он пронзительный, как у маленького мальчика, но ему не хватает детских и подобающих черт, которыми должен обладать маленький мальчик.

Силуэт в тени. Это Дазай.

«А хорошо потому, что это бесконечно продолжает показывать нам то, что наша личность, наша душа – ничто иное, как удобная гипотеза, основанная на примитивных инстинктах, таких как боль и страх».

Дазай улыбается. Большая часть его лица покрыта бинтами, так что улыбку можно увидеть только через его слегка прищуренные глаза. Она изогнута, аккуратна и бледна, как лезвие шамшира (тип сабли).

«Ты...пострадавший…из того дома...» Полицейский по имени Тода говорит хриплым голосом. «Откуда ты... знаешь моё имя?»

«Я знаю почти всё». – говорит Дазай мягким, спокойным тоном, приближаясь к Тоде. «Ты являешься членом преступной организации «48». Раньше ты был простым местным полицейским, но присоединился к организации по приглашению бывшего старшего по работе. Живёшь недалеко от нижнего течения реки Цуруми. Твои родители и сестра управляют пивоварней в Шиншу. Ты не хранишь заработанные здесь деньги на банковском счету, а прячешь их в сейфе на свалке. Это мудро».

«Что...»

Дазай говорит медленно, проводя пронзающим взглядом сверху вниз по бледному полицейскому.

«Не нужно бояться. Я не заинтересован в том, чтобы причинять тебе боль. А теперь расскажи мне, что ты знаешь о «картине», обо всем».

«Какая... картина? Кто ты такой, чёрт возьми? Откуда ты знаешь моё имя...»

«Неверный ответ».

Дазай перебивает парня и пинает его ногой. Это лёгкое движение, как удар по камушку, лежащему на дороге, но оно всё равно заставляет полицейского запрокинуть голову назад и закричать.

«ААааааааааа!!!!!!»

Колья, пронзающие его ногу, сотрясают кости и нервы, посылая адскую боль по всему телу.

«Честно говоря, я тоже не очень хочу с тобой разговаривать. Поэтому попрошу воздержаться от пустых и бесполезных тем. Просто поговорим о «картине». Откуда ты знаешь, что она у Одасаку? Откуда ты вообще знаешь, что она имеет хоть какую-то ценность?»

«Я...» лицо полицейского искривляется. Это лицо человека, чья боль накапливается и распространяется по всему телу.

«Да что ты?» Дазай приподнимает брови. Однако его выражение лица остаётся прежним: таким же уверенным и спокойным.

«Это правда! Я только что присоединился к этой организации, так что почти ничего не знаю! Я знаю только то, что парень по имени Ода прячет картину, которая стоит сто миллионов йен!»

«Тода-кун». Дазай подходит к полицейскому, кладя руку на кусок одного из обломков. «Это убежище вашей организации. Это значит, что здесь ещё сотни таких как ты. И если ты думаешь, что сможешь спастись и сбежать, убедив меня в том, что ничего не знаешь, ты очень сильно ошибаешься. Меня никаким образом не тронет и не будет заботить то, если такой, как ты, умрёт».

Полицейский чувствует, как по всему телу струится холодный пот. Этот парень не лжёт. Это видно по его глазам: что мальчик видит в нём исключительно муху на своей кухне.

«Я видел немного раньше, как вы, ребята, пытали кое-кого. И испытываю небольшое облегчение». Улыбка Дазая тонкая, словно лист бумаги. «Копы могут быть экспертами в расследованиях, но не экспертами в пытках. Вы даже не можете заставить кого-либо сказать вам, сколько времени показывают часы на стене. Как насчёт того, чтобы я поведал тебе, как правильно это делается?»

Произносит Дазай, поднимая огромный кусок обломка весом в несколько килограмм. Его можно поднять, наверное, только двумя руками.

«Как ты думаешь, что я собираюсь с этим делать?»

Дазай поднимает обломок. Полицейский напрягается. Эта штука с лёгкостью способна проломать ему череп. Он хочет убежать, но не может, потому что его руки и ноги обездвижены.

Дазай холодно смотрит на своего врага в течение мгновения, прежде чем его рот, наконец, кривится в усмешке.

«Я не собираюсь бить тебя этим. Я устал, и у меня болят руки. Профессионалы не тратят лишних сил. Правильный ответ таков…».

Дазай опускает обломок поверх другого огромного и плоского куска на руках полицейского. Тот морщится от давления всей тяжести.

«И это всё. Как оно? Ты разочарован? Пытки всегда начинаются с более мягких вещей, ты же знаешь. Таким образом, это даст тебе больше времени для осмысления. Потому что самый большой страх человека – это страх перед собственным воображением».

Сказав это, Дазай поднимает ещё один кусок обломка и кладёт его на то же место.

«Это не такая уж и большая разница: один или два, верно? Но что, если их будет десять? Что, если их будет двадцать? Твои руки по-прежнему зажаты, а груз становится всё тяжелее и тяжелее. Сейчас ты чувствуешь только некоторое давление и боль, но у всего есть предел. Дай кусочкам немного времени и совсем скоро твои кости будут раздроблены, а сами руки – раздавлены. Я пока не буду торопиться, чтобы ты успевал всё обдумать».

Кровь медленно отливает от лица мужчины. Глубокие мысли исчезли из его головы. Всё, что осталось, – только самые примитивные и простые чувства.

«Вот оно!» Дазай тычет парня в лоб, развлекаясь. «Это и есть страх. Страх перед собственным воображением. Никто не может лишить кого-либо воображения. А теперь давай продолжим».

Ещё один кусочек поднимается и кладётся сверху. Давление чувствуется, начиная с локтей и заканчивая кончиками пальцев. Холодный пот стекает по щеке полицейского.

Ему ясно, что сейчас произойдет. Его руки сломаются. Кости, на которые приходится вес всех обломков, – в основном лучевая и локтевая кости предплечья, полулунная, ладьевидная и трёхгранная кости у основания кисти, треснут. И суставы пальцев. Если надавить на эти кости – они начнут ломаться одна за другой, начиная с точки, где сила наиболее сконцентрирована.

Говорят, что по сравнению с болью от раны на коже – боль от сломанной кости намного более интенсивна, неприятна и невыносима для любого человека.

Более того, при обычном переломе кость сломается только в одной точке с наибольшим давлением. Однако в этой пытке, как только кость сломается, сила сконцентрируется на новой точке и сломает уже следующую. И так до самого конца. Точки перелома соединятся друг с другом, и в конечном счёте кости будут раздроблены, как будто их пропустили через дробилку, и его руки в итоге превратятся в плоский матрас, состоящий из смеси плоти и костей.

И всё это займёт мучительно долгий промежуток времени.

Полицейский кричит, пытаясь вертеться. Но вряд ли это осмысленное движение. Он едва приподнимает бедра, его руки прижаты к земле, ноги скованны кольями. Он даже не может изменить своё положение, не говоря уже о том, чтобы сбежать.

Дазай наседает на обломки, прибавляя вес.

Руки полицейского начинают трескаться под вновь усилившимся давлением от действий Дазая.

«Расскажи мне о картине. Я пришёл сюда за этим. Так легко разрушить вашу организацию, но сначала я должен позаботиться о картине. Это первый пункт в плане».

«Первый пункт?»

- озадаченно спрашивает полицейский. Он понятия не имеет, о чём говорит его мучитель.

В этом мире ещё нет никого, кто мог бы понять его.

«Я знаю всё. О тебе, о твоей организации, о том, что будет дальше. – Голос Дазая прерывается, как будто он старается подавить что-то внутри. «Я просто хочу знать о картине, потому что Одасаку умрёт с таким развитием событий. Я должен знать, где находится картина, чтобы изменить будущее».

«Я не знаю. Я не знаю. Я не понимаю, о чём ты говоришь. Я всего лишь обычный подчинённый. Я действительно ничего не знаю».

«Правда что-ли?»

Ещё один обломок опущен. Полицейский стонет. Он собирает все силы, которые у него остались, чтобы вытянуть руки. Это единственный способ выжить.

Две его руки напрягаются, суставы становятся бледными и почти прозрачными. Полицейский задерживает дыхание и напрягается из последних сил. Ему удаётся слегка отвести руку в сторону.

Но это всё, что он может сделать.

«Это бесполезно». – говорит Дазай голосом, звучащим даже как-то нежно. «Если постараешься изо всех сил, то, возможно, сможешь вытянуть руки прямо сейчас, но ты этого не сделаешь. Поверхность бетона шероховатая. Так можно и кожу содрать, если переусердствовать. Кроме того, чем дальше тянешь, тем меньше становится контактная поверхность и тем больший вес давит на кожу. Другими словами, тебе придётся вытягивать руки до упора, опасаясь, что кожа будет сорвана, а обнажённая плоть растерзана бетоном. Интересно, сможешь ли ты продолжать изувечивать своё собственное тело до конца?

Страх пробегает по лицу полицейского. Его руки ослабевают. Прерывисто дыша, он извивается.

«Видишь?» Дазай улыбается. «Твоя воля, твоя душа кричит тебе, чтобы ты вытянул руки, но воображение порождает страх, и этот страх мешает тебе вытянуть их вперёд. Вот о чём я тебе и говорю. Наша личность, наша душа – это ничто иное, как удобная гипотеза, основанная на примитивных инстинктах, таких как боль и страх. Сегодня, в этот момент, твоя боль – твой хозяин и контроль над тобой. Итак, ты мне скажешь. Ты обязательно заговоришь».

Тело полицейского дрожит от страха. Это страх боли, страх перед его воображением. Но самый страшный из всех – это молодой человек перед ним, Король Боли, тот, кто создаёт боль и тот, кто контролирует боль».

«Ты… кто ты такой, чёрт возьми? Как ты можешь это делать?»

«Я эксперт в боли». Говоря это, Дазай наклоняется к лицу полицейского, будто рассказывает ему тайну.

«Ты прав. Тебе нужно найти оправдание или хоть какое-то объяснение для себя. Тогда позволь мне тебе с этим помочь. Я исполнитель Портовой Мафии».

Услышав это, полицейский вздрагивает, словно в припадке. В его глазах видно сожаление. Мышцы по всему его телу напрягаются. На мгновение он забывает обо всем: об обломках на руках и кольях в ногах.

«Я понял. Я расскажу тебе. Я расскажу тебе всё. Я не знал. Я не знал, что это дело может разозлить Портовую Мафию!» Парень трясёт головой из стороны в сторону и кричит. «Я заплачу столько, сколько ты захочешь. Я отдам столько своих людей, сколько ты захочешь. Так что, пожалуйста, помоги мне. Я умоляю тебя. Пожалуйста, смилуйся надо мной!»

Полицейский сдался так легко, как и ожидалось. Дазай улыбается.

«Как вы узнали о картине?», – спрашивает Дазай.

«Мы получили информацию от торговца произведениями искусства». Кровь приливает к глазам полицейского, пока он изо всех сил пытается восстановить свои воспоминания. Теперь он понимает, что от каждого сказанного им слова – зависит его жизнь.

«Этот парень владеет небольшой галереей на Харбор-стрит, но он также замешан в торговле подделками на чёрном рынке. Люди прозвали его Серым Торговцем. Этого парня арестовали в прошлом месяце, потому что он облажался. Он продал картину покупателю, зная, что это подделка».

«Похоже, твое горло стало податливее». Дазай улыбается, усаживаясь на ближайший кусок обломков. «И что дальше?»

«Затем городская полиция начала просматривать другие его обвинения. Они не нашли никаких серьёзных преступлений, но подозревали его в довольно крупном инциденте. Забор.

*Забор (воровской английский слэнг) – это физическое лицо, которое сознательно покупает украденные товары, чтобы их перепродать с целью получения прибыли. Забор действует как посредник между ворами и возможными покупателями украденных товаров, которые могут не знать, что товары украдены.

«М?» Дазай наклоняет голову. «Продолжай».

Полицейский рассказывает всё, что знает, стараясь бороться с мучительной болью.

Это было самое большое дело дилера за всю его жизнь. Он тайно продавал краденое из Европы. В том числе – большая картина, на которой была изображена усердно работающая фермерская пара в средневековые годы, на фоне европейского пейзажа. Она была написана членом знатной семьи в Европе в 14 веке и была названа лучшей работой своего времени.

Эта картина была украдена из международного художественного музея во Франции группой опытных воров. Преступники бежали в Японию, где связались с арт-дилером, чтобы обменять эту картину на внушающую сумму. Торговля крадеными товарами – была хорошо знакома этому торговцу произведениями искусства. Однако важность работы в то время была слишком велика. Это была картина, имеющая историческую ценность. Новость о краже, конечно же, разлетелась по всему миру, что затруднило поиск покупателя.

Однако дилер, наконец, выполнил эту работу. Конечным человеком, купившим картину, был чрезвычайно богатый японец. Человек, сколотивший состояние на бизнесе по импорту самолётов, человек, питавший любовь к дорогим произведениям. Вернее, он был влюблён в самого себя, владеющего дорогими произведениями искусства. Этот богатый человек повесил картину в подвале своего дома. Он не собирался показывать её никому. Он был доволен тем, что видит её сам.

Вот почему после того, как его арестовали, первое, о чём подумал дилер, была картина, которую он продал. Местонахождение этой картины стало международной проблемой. Если бы они нашли хотя бы намёк, объявился бы Интерпол. Если бы это произошло, серьёзность расследования, а также предъявленных обвинений мигом бы увеличилась, в отличии от того, если бы делом руководила городская полиция Йокогамы.

Поэтому дилер пришёл в преступную организацию «48», чтобы попросить их стереть доказательства сделки. Это была одна из тех вещей, в которых «48» была хороши. С помощью своих сотрудников в полиции они могут украсть улики из хранилища вещественных доказательств или переписать их. Цена варьируется в зависимости от тяжести преступления, подлежащего удалению, но глубокое понимание процесса расследования «48» делает их очень известными и количество заказов никогда не уменьшается.

Работа «48» была быстрой и динамичной. Они стёрли записи о поездках воров и заменили видеозаписи с камер наблюдения в районе склада, используемого для охраны территории. У них были знания, которые они приобрели за свою карьеру, и вдобавок к этому – основательная настойчивость. Даже когда они сменили день на ночь, из блюстителей закона превратились в преступников, никто не мог отнять у них эту настойчивость.

Однако это всё, чего они достигли. Ибо появилось две проблемы.

Богатый человек, купивший картину, был убит.

И картина исчезла.

Он был убит в своём собственном доме. Вместе со всей семьёй. Не было никакой зацепки, ведущей к убийце. На самом деле было неизвестно даже то, как убийца ворвался внутрь, как он убил его и каким оружием.

Единственное, что известно, так это то, что он был мгновенно убит выстрелом в голову с близкого расстояния. Следы нарезов на пуле не совпадали ни с какими записями в файле.

Это явно сделал профессиональный киллер.

И картина пропала. Итак, есть только один вариант.

Убийца знал ценность картины и украл её.

«Невозможно». Дазай ошеломлён. «Ты хочешь сказать, что киллером был Одасаку, и что он украл картину?»

«А как ещё это могло быть?» Говорит полицейский, пытаясь подавить боль. «Записи показывают, что при осмотре места убийства, картина уже исчезла. Конечно, он мог бы деть куда-то её сам, прямо перед тем, как его убили, но если бы он хотел передать такую труднопродаваемую картину, как эта, он наверняка воспользовался бы услугами того же дилера!»

Дазай в ступоре, его глаза смотрят в никуда.

Он ложится на обломки, не говоря ни слова. Просто размышляет в тишине. Его глаза открыты, он ни на что не смотрит. Кажется, он забывает даже дышать.

Когда Дазай наконец открывает рот после долгой паузы, в этом голосе полностью отсутствуют эмоции. Ни насмешки, ни жестокости, ни даже коварной улыбки, ничего. Полная пустота.

Затем он достаёт пистолет.

И направляет дуло в голову полицейского.

«Аа... подожди! Почему? Я тебе всё рассказал! Я предал свою организацию и рассказал тебе всё! Больше ничего нет, клянусь!»

«Ты действительно не слушаешь других». В голосе Дазая не осталось ничего, даже безжалостности. Там ничего нет. Ни малейшего признака того, что кто-то держит оружие или разговаривает с человеком.

«Я же сказал тебе. Меня никаким образом не тронет и не будет заботить то, если такой, как ты, умрёт. И есть ещё одна вещь, о которой я тебе ещё не сказал».

Дазай сгибает палец.

«Я ненавижу вашу организацию».

Выстрел.

...