Онлайн чтение книги Неизлечимая Болезнь Incurable Disease
Глава 1

Неизлечимая болезнь

Авторы: Нун Цзянь Сяохао

Аннотация:

Вольтер как-то сказал, что души людей различаются куда сильнее, чем их лица. И уродство души незримо.

Чу Цзянлай и не думал её скрывать.

— Верно, я душевный калека. Так что стань моим протезом, Чу Цюбай.

Он лгал, не моргнув глазом, и «убивал» без единой капли крови.

Он говорил:

— Чу Цюбай, ты поклоняешься не Будде, а своим желаниям. А все твои желания во мне. Так что не к Будде взывай, а ко мне.

Несчастный случай, смерть отца, похищение.

Чу Цзянлай гений, исчадие ада, ниспосланное небесами чудовище чтобы перевернуть жизнь Чу Цюбая с ног на голову.

Он отнял у Чу Цюбая всю способность любить и ненавидеть, но взамен получил его всепрощение.

Любовь до полного саморазрушения, ненависть до кровавого месива.

Лекарство от этой болезни давно известно, вот только сам больной не желает исцеления, упрямо затягивая недуг, пока тот не превратится в тайную, невысказанную, хроническую заразу.

Высокофункциональный социопат Х Кажущийся невозмутимым, но на деле не менее безумный врач.

Внимание! У главных героев одна фамилия, но нет кровного родства. 

***

Глава 1

В эту ночь случилось невероятное. Дежурная медсестра не позвонила Чу Цюбаю с просьбой о помощи.

Но директор Чу всё равно не смог проспать до утра. Его разбудил кошмар.

Это пугало куда сильнее, чем срочный ночной вызов в операционную. К счастью, сон был тем самым, знакомым, который преследовал его больше десяти лет, настолько привычным, что прийти в себя не составляло труда. Чу Цюбай стряхнул с себя остатки тяжёлых видений.

Он потянулся к телефону на прикроватной тумбочке.

Всего три часа ночи.

Чёртов недосып.

Но Чу Цюбай отложил телефон и снова провалился в дрёму.

Второй сон оказался на удивление крепким; если бы девчонки из отделения не позвонили, он наверняка проспал бы.

Больше шести часов сна неслыханная роскошь. Чу Цюбай решил, что день задался.

Однако предчувствие его обмануло. Уже на первой плановой операции первый ассистент вел себя так, будто душу оставил где-то по дороге. Ни одно действие, ни вскрытие, ни тракция, ни фиксация целевой зоны, не удавалось как следует.

Стиснув зубы и сдерживая ярость, Чу Цюбай ловко отделял очаг поражения и молчал.

В операционной, где он был главным, редко стояла такая гнетущая тишина. Даже второй ассистент, чувствуя нарастающее напряжение, старательно держал ранорасширитель, боясь лишний раз вздохнуть.

К счастью, дальше всё пошло более-менее гладко. Когда пациенту закрыли брюшину и зашили, до этого момента не проронивший ни слова Чу Цюбай швырнул зажим и взорвался:

— Ты, чёрт возьми, в операционную без души пришёл?!

Первый ассистент, допустивший несколько опасных ошибок, побагровел. Он знал, что виноват, и под огнём гнева молодого заведующего не смел и пикнуть. Лишь молча опустил голову и терпел разнос.

Едва Чу Цюбай вернулся в кабинет и успел сесть, дверь отворилась. На пороге стоял заместитель директора Го Цзюньпин.

Чу Цюбай даже не поднял глаз, продолжая заниматься своими делами и полностью игнорируя вошедшего вымаливать прощение зама. Тот самый ассистент приходился Го Цзюньпину родственником.

Го Цзюньпин неловко постоял у стола самого молодого заведующего хирургией в их больнице. Видя, что Чу Цюбай и не думает с ним заговаривать, он не выдержал и наконец кашлянул:

— Директор Чу, заняты?

— Не занят, но и не свободен. — Чу Цюбай по-прежнему не смотрел на него. — Господин Го, говорите прямо, нечего тут у меня на посту стоять. Бесит.

Го Цзюньпин поперхнулся. Все слова, что он заранее отрепетировал, застряли комом в горле.

Чу Цюбай был прямолинеен, характер имел непростой, но профессионализм его выше всяких похвал, да и происхождение более чем знатное. В медицинских кругах Цзянху он в свои годы уже считался общепризнанным «первым скальпелем».

Инфекционное отделение больницы Юйминь, где работал Го Цзюньпин, славилось на всю страну, а вот хирургия была слабовата.

Поэтому то, что Чу Цюбай согласился приехать из первоклассной больницы Цзянху в пекинскую Юйминь на год по обмену, руководство последней восприняло как нежданную удачу.

Семья Чу в Цзянху занимала видное место. Нынешний глава группы компаний Юаньнань, двоюродный брат Чу Цюбая Чу Хуайнань, управлял компанией, выросшей из фармацевтической Юаньнань. Юаньнань Медикал, старейший гигант и безусловный лидер отечественного фармацевтического рынка.

Хотя ветвь Чу Цюбая не была прямой наследницей семьи, его отец, Чу Чжэньтянь, обладал незаурядной деловой хваткой и, опираясь на ресурсы Юаньнань, построил бизнес, который тоже нельзя было сбрасывать со счетов.

Чу Цюбаю не были нужны ни деньги, ни почести, он целиком отдавался профессии.

Слава и богатство, к которым стремились другие, для него если и не были совсем уж навозом, то близко к тому.

Ходили слухи, что много лет назад один коллега, желая подольститься к семье Чу, назвал Чу Цюбая «императором операций». Эта лесть вызвала у того лишь отвращение:

— Император операций? Мы хоть и медики, люди рациональные, но неужели обязательно придумывать такие безвкусные прозвища? — Он не любил пустую болтовню, но и от реальности не был оторван. Прекрасно понимал, какой подтекст скрывался за этими преувеличенными похвалами, и заявил прямо: — Мы все обычные врачи, не нужно навешивать на меня ярлыки. Приберегите своё красноречие для дома, жён и детей обманывать. Мне по душе люди с настоящим профессионализмом. Давайте лучше оттачивать мастерство и честно лечить людей, это куда важнее.

Директор Чу, не гонявшийся ни за славой, ни за наживой, мог быть резок и холоден, но коллеги в глубине души его уважали. Все понимали что перед ними редкий, первоклассный хирург.

Го Цзюньпин знал, что Чу Цюбай не станет кричать понапрасну. В операционной все видели, как первый ассистент Сун Жуэнь сегодня витал где-то в облаках. Выговор был заслуженным. Но ради мира в коллективе заместителю директора приходилось выступать миротворцем.

— Директор Чу, всё ещё сердитесь?

— Если ваш протеже способен оперировать без души и при этом выводить пациентов живыми-здоровыми, так с чего бы мне сердиться?

Ну и характер, — в мыслях ахнул Го Цзюньпин.

— На этот раз Сун Жуэнь действительно перегнул палку. Но, директор Чу, не опускайтесь до его уровня. Вы же в курсе его семейных обстоятельств, проявите снисхождение.

Не так давно жена Сунь Жуэня бросила его с десятилетней дочерью и сбежала с другим. В Юйминь это не было секретом.

Хирурги работали на износ, под постоянным прессом, с вечными переработками. Дней, которые можно было посвятить семье, за год набиралось раз-два и обчёлся. Проблемы в браке были делом обычным, но чтобы жена вот так сгоряча сбежала, как в случае Сунь Жуэня, такое случалось редко и мгновенно становилось притчей во языцех.

— У кого в жизни не бывает чёрной полосы? Не можешь собраться, так бери отпуск и сиди дома, не подвергай риску пациентов.

Слова Чу Цюбая были справедливы, но звучали безжалостно.

Го Цзюньпин лишь покачал головой:

— Вы только собираетесь жениться, ещё в медовом периоде, вам не понять господина Суня. Да и сами знаете, как у нас с кадрами туго. Где это видано, чтобы кто-то взял да в отпуск ушёл?

Чу Цюбай поднял на него глаза:

— А девчонки из отдела кадров у нас профессионально кадрами занимаются или профессионально сплетничают?

Он только подал заявление на свадебный отпуск, а Го Цзюньпин уже в курсе, что он женится?

— Готовиться к свадьбе, что в этом плохого, чтобы скрывать? Да и заявление всё равно ко мне на подпись попадёт. Какая разница, рано я узнал или поздно?

— Я не готовлюсь к свадьбе… — Чу Цюбай опустил голову, вновь углубившись в историю болезни. — Мы уже расписались. Вернусь из отпуска, ипросто проведём церемонию.

— О! Тогда прими мои самые искренние поздравления!

— Не надо поздравлений. Просто подпишите отпуск, и спасибо.

Го Цзюньпин наткнулся на мягкий отпор, но не обиделся. Ещё немного поболтал о своём, а затем осторожно вернулся к теме Сунь Жуэня.

— Господин Пан говорил, Сун Жуэнь сам себя изводит, рыдает, в раздевалке по лицу себя бил.

Чу Цюбай понемногу отходил:

— Ладно, я не бессердечный чурбан. Неужели вы думаете, я откажусь с ним работать дальше? — Он склонился над историей болезни, помечая особо важные показатели, и на прощание выпроводил Го Цзюньпина за дверь: — У вас ещё дела есть? Если нет, так идите, займитесь своими. Дайте мне хоть немного спокойно посидеть. Шумите, как мухи.

На утро была запланирована всего одна операция, ни приёма больных, ни совещаний. Но Чу Цюбай и не думал бездельничать. Развернув на столе «Сангхата-сутру», он принялся переписывать её от руки.

Переписывание сутр стало привычкой, выработанной за многие годы. От «Сутры сердца» и «Сутры врат всеобъемлющей мудрости» до «Алмазной сутры», за эти годы он переписал их все десятки, если не сотни раз.

Кошмары мучили Чу Цюбая долгие годы, и лишь к двадцати семи годам они начали понемногу отступать.

Но в последнее время эти старые, изводящие сны внезапно вернулись с новой силой, набирая мощь, чтобы обрушиться на него с ещё большей яростью.

Слова сутры сияли, каждое предложение пронзало насквозь. Чу Цюбай, склонив голову, переписывал, и когда рука вывела иероглифы: «Совершив все злодеяния, обрети сокрушение, затем давай милостыню и избавишься от всех страданий», кисть внезапно остановилась. Го Цзюньпин только что вышел, а дверь снова распахнулась, и в кабинет вошёл кое-кто другой.

Чу Цюбай подумал, что Го Цзюньпин забыл какую-то бумагу и вернулся. Он нахмурился, поднял голову и начал было:

— Господин Го, вы ещё что-то…

Но слова застряли в горле. Зрачки его резко расширились, в голове взметнулся вихрь мыслей, но на лице застыла ледяная маска бесстрастия.

— Как ты здесь оказался?

Если его память не изменяла, этот юноша должен был в данный момент находиться в Нью-Йорке.

Они не общались уже несколько месяцев. Их последний разговор состоялся два месяца назад.

Как раз тогда Чу Цюбай только перебрался в Пекин.

В хирургии Юйминь была острая нехватка кадров, здесь всех ставили на одну доску. Женщин не жалели, с мужчин шкуру драли.Едва приступив к работе, Чу Цюбай пропадал в больнице сутками, крутясь как белка в колесе.

Когда позвонила ассистентка Чу Цзянлая, он только закончил небольшую операцию.

Ещё во время неё она засыпала его сообщениями, настаивая, чтобы он забрал свои вещи, оставленные в квартире Чу Цзянлая в Цзянху.

Вообще, весь этот день телефон не умолкал ни на минуту.

Брови Чу Цюбая чуть дрогнули. Он только открыл чат, как аппарат снова завибрировал в руке.

Как он и предполагал, на экране горело имя личной ассистентки Чу Цзянлая.

Это был уже девятый звонок за последние два часа.

Чу Цюбай испытывал к ней странную, смутную жалость. Надо же, до чего можно довести человека, если он, как одержимый, долбит в одну и ту же точку, повторяя одно и то же.

Не желая больше тянуть эту канитель, он поднёс телефон к уху и чётко произнёс:

— Передайте Чу Цзянлаю, чтобы он больше мне не звонил.

Он потёр уставшую переносицу и добавил:

— Вещи мне не нужны. Пусть делает с ними что хочет.

На том конце провода явно опешили. Послышался шорох, видимо телефон переходил из рук в руки, и затем голос Чу Цзянлая прорвался сквозь помехи:

— Всё не нужно? Даже те картины, что ты мне вернул? И те, что так любил папа Чу? Ты же раньше их ценил, а теперь вот так просто взял и отказался?

Неизвестно, виной ли была плохая связь, но голос звучал искажённо. От этого знакомый тембр вонзился в сердце Чу Цюбая ещё больнее. Им овладело странное ощущение, будто грань между сном и явью стёрлась. Губы под маской сжались плотнее, а прямой жёсткий уголок рта выдавал всю твёрдость его решимости.

— А ведь когда-то я ценил куда больше.

Подтекст был ясен: и от тебя я тоже отказался.

Дыхание на том конце провода участилось.

Чу Цюбай, конечно, понимал, что это возможно, всего лишь очередной акт в спектакле под названием «глубокая привязанность». Но сердце его неумолимо подстраивалось под прерывистый ритм дыхания на том конце провода.

— Что это значит? Картины не нужны, дом не нужен, компания не нужна, и теперь даже меня отталкиваешь?

Гневные, обиженные вопросы обрушились на него тяжёлым грузом. Со стороны всё выглядело безупречно, без единой фальшивой ноты. Но Чу Цюбай чувствовал себя зрителем, заснувшим во время спектакля и знающим все спойлеры. Сюжет пресный, как пережёванная жвачка, и невыносимо утомительный.

Он не находил, что ответить, и просто молчал.

Уловив это, юноша на том конце глубоко выдохнул.

— Ладно, не буду больше давить. Возвращайся, когда захочешь. Но предупреди меня перед этим, хорошо? Ты уже так давно в Пекине, ничего с собой не взял. Ты бы хоть раз заглянул домой? Не злись на меня. Или хотя бы скажи, в чём я провинился? Брат Цюбай, ты даже не представляешь, как скучно в Нью-Йорке. Работа адская, я так вымотался. Я так по тебе соскучился...

Чу Цюбай, разумеется, знал, что все эти уговоры забрать «драгоценные реликвии», лишь предлог для звонка. Но внезапная мягкость, просочившаяся в голос Чу Цзянлая, всё равно застала его врасплох.

Согласно самой официальной версии семьи Чу, Чу Цзянлай не был их кровным родственником, просто взятый из милосердия приёмный сын. В семейных документах они с Чу Цюбаем значились на разных ветвях.

И всё же их связывали особо тёплые отношения.

Не родные по крови, но ближе, чем братья.

А недавно эти двое, казавшиеся со стороны образцом братской любви, внезапно поссорились. Обычно ленившийся даже сдвинуться с места, Чу Цюбай воспользовался отъездом Чу Цзянлая в заграничную командировку и стремительно перебрался в Пекин, за тысячу ли от дома.

Чу Цзянлай, находившийся в Америке, ничего не знал об этом, пока Чу Цюбай не устроился в Пекине окончательно.

Перед отъездом Чу Цюбай целую неделю не видел Чу Цзянлая.

Тот, заваленный работой и не имевший возможности вернуться, то и дело присылал голосовые сообщения с извинениями:

— Прости, брат Цюбай, ты обиделся, что я редко бываю дома? Правда, прости. Я каждый день думаю о доме, но дел невпроворот. Я не нарочно, не сердись на меня.

Чу Цюбай прослушал только одно из них на полной громкости, остальные перевёл в текст. Смысл был везде один и тот же, бесконечные извинения и признания в тоске.

Он не решался слушать больше, боясь, что сердце не выдержит.

Какой жалкий младший брат. Вкалывает на работе, а старший, безынициативный, цепляется к нему, затеяв ничем не обоснованную ссору.

Чу Цзянлай, конечно, заметил странную отстранённость Чу Цюбая. Но в тот момент он был поглощён битвой за акции, скупая на панике бумаги, чтобы захватить полный контроль.

Чу Цюбай уже давно не брал трубку, на сообщения отвечал редко, и брат, кроме как присылать эти голосовые в короткие перерывы, ничего не мог поделать. Дел было по горло, не до выяснения отношений.

Несколько лет назад отец, Чу Чжэньтянь, внезапно скончался, и семья Чу погрузилась в беспрецедентный кризис.

Тогда едва повзрослевший Чу Цзянлай совмещал учёбу с работой, взвалив на свои плечи тяжёлую ношу.

За эти годы Чу Цюбай оставил бизнес и ушёл в медицину, полностью погрузившись в хирургию, так что вся реальная власть в империи Чу постепенно сосредоточилась в руках одного юноши. Но тот никогда не выказывал брату и тени неуважения, оставаясь верным псом, который слушается только своего хозяина.

В попытке утихомирить внезапно взбунтовавшегося брата Чу Цзянлай, не имевший ни минуты свободной перед вылетом в Америку, сделал крюк и заехал домой.

Времени было в обрез. Он не успел даже войти, стоя в прихожей, и торопясь бросил Чу Цюбаю:

— Брат Цюбай, у меня срочная командировка, какое-то время не смогу вернуться. Умоляю, не сердись, подожди меня!

А до этого Чу Цюбай уже три дня с ним не разговаривал.

Глядя на этого спешащего, но исполненного искренности Чу Цзянлая, брат кивнул и произнёс единственную фразу за всю неделю:

— Счастливого пути.

Но он не стал его ждать.

Едва Чу Цзянлай скрылся за дверью, Чу Цюбай уже садился в самолёт до Пекина. Он собрался так быстро, что взял с собой лишь одну настольную лампу, даже сумку не захватил.

Со стороны могло показаться, что семья Чу переживает деликатный этап передачи власти.

На этой волне внезапный отъезд Чу Цюбая мгновенно породил ворох домыслов об их братских отношениях. Кто-то говорил, что благородный и великодушный Чу Цюбай добровольно уступил, чтобы избежать междоусобицы, а кто-то, что жёсткий и беспощадный Чу Цзянлай вынудил законного наследника бежать в Пекин, устранив его от борьбы за власть. Находились и те, кто считал, что этот отъезд, просто стратегический ход для поиска союзников.

Но на самом деле все эти версии были далеки от истины.

Власть в империи Чу была предрешена ещё тогда, когда Чу Цюбай выбрал медицину и с головой ушёл в хирургию.

Чу Цзянлаю никогда не приходилось бороться за неё. Напротив, стоило кому-то попытаться ущемить его интересы, как первым на защиту вставал старший брат Чу Цюбай.

Свой переезд из Цзянху он затеял с одной-единственной целью сбежать. Не от борьбы за власть, а просто от младшего брата.

Хотя сам Чу Цюбай отлично понимал, что в этом не было никакого смысла.

В последнее время, чтобы заполучить полный контроль над проектом по разработке нового лекарства, Чу Цзянлай, должно быть, работал на износ и физически не мог вернуться.

Но Чу Цюбай больше не мог оставаться в Цзянху. Он был не в силах даже переступить порог того дома, где они с братом прожили столько лет.

Он думал, что сможет быть решительным и твёрдым, таким, каким его все считали. Бесстрастным рационалистом, целиком поглощённым профессией. Но оказалось, это не так. Даже на то, чтобы начать эту ссору с Чу Цзянлаем, у него ушли последние силы.

На деле же Чу Цзянлаю стоило лишь вздохнуть в трубку, и у старшего брата сразу перехватывало дыхание.

Сердце казалось пронзила игла: крошечная точка входа снаружи, но внутри была гниющая, воспалённая рана. Стоило лишь тронуть её, и хлынет горячая, обильная кровь.

— Брат Цюбай, не сердись на меня, ладно? Давай помиримся. Умоляю! Я так хочу поскорее вернуться домой, поскорее увидеть тебя. А ты? Ты по мне скучаешь?

— Нет. Чу Цзянлай, мне ничего не нужно. И не звони мне больше.

Чу Цзянлай опешил, не успев и слова вымолвить, как брат резко положил трубку.

Не то чтобы он не умел быть твёрдым. Просто ему требовалось время. И, к счастью, следующие несколько месяцев Чу Цзянлай не напоминал о себе.

А сейчас Чу Цюбай наблюдал, как этот незваный гость, который по всем планам должен был оставаться за океаном, ловко закрыл дверь его кабинета и повернул ключ в замке. Кисть в его руке дрогнула, оставив на бумаге неаккуратную кляксу. Он изо всех сил старался сохранить маску хладнокровия:

— Зачем ты приехал?

Его отстранённый тон, казалось, ранил юношу. Тот, с лицом неземной красоты, обиженно скривил губы:

— Я приехал к тебе, брат Цюбай. Я так по тебе соскучился.

У Чу Цзянлая были невероятно выразительные глаза. Дуга век изгибалась плавно, кристально чистые зрачки, но когда он на кого-то смотрел, во взгляде проскальзывала неуловимая острота. Немного опущенные внешние уголки глаз, подобно ножнам, скрывали эту сталь, обволакивая её мягкими, нежными линиями, и получался наполненный теплом и преданностью взгляд.

Пальцы Чу Цюбая побелели, сжимая кисть. Чернильная клякса расплывалась на бумаге с сутрой. Он быстро накрыл её стопкой историй болезней и произнёс:

— Чу Цзянлай, я думал, всё объяснил предельно ясно.

— Но я не понимаю.

Чу Цзянлай упёрся руками в стол, наклонился и уставился ему прямо в глаза:

— Что именно я сделал не так? Скажи мне, я исправлюсь.

В его укоризненно-обиженном тоне сквозила детская непосредственность. И что удивительнее всего, сейчас, возвышаясь над Чу Цюбаем, он создавал полную иллюзию верного пса, с мольбой взирающего на хозяина.

Сидящий в кресле, Чу Цюбай отвернулся, избегая этого взгляда.

Он не сказал ни слова. Он не мог сказать.

О том, что именно натворил Чу Цзянлай, он даже не знал, с чего начать.

— Ты сердишься, что я без спросу взялся за дела в Северной Америке, да? Извини, прости, мне следовало посоветоваться с тобой!

Чу Цюбай, конечно, знал, младший брат мастерски плетёт интриги, виртуозно лжёт, артистично извиняется, методично наступает шаг за шагом. Но больше всего он мастерски заставлял его смягчаться.

Юноша с чистым, звонким голосом ловко уходил от сути, навешивая на Чу Цюбая ярлык человека, помешанного на власти. А сам в это время невинно распахнул глаза, и под тонкими веками блеснули жалобные, умоляющие слёзы. Будто не он сам выстроил эту грандиозную ложь, чтобы скрыть правду, и теперь требовал, чтобы Чу Цюбай поскорее вернулся в Цзянху, собрал манатки и убрался восвояси.

Когда правда открылась, Чу Цюбай какое-то время даже подозревал у младшего брата диссоциативное расстройство личности.

Как часто бывает в романах и фильмах. В одном теле сосуществуют две сущности, добрая и злая. Добрая пребывает в блаженном неведении относительно злой.

Жаль только, Чу Цзянлай был совершенно нормален. Многие годы он расставлял ловушки с изысканной тонкостью, почти не оставляя прорех.

Его стратегия «шаг за шагом» не оставляла Чу Цюбаю ни малейшей возможности придумать для него хоть какое-то оправдание.

Хотя Чу Цюбай был старше Чу Цзянлая на пять лет, строго говоря, он не рос с ним с самого детства. Они не были записаны в одних документах, у них даже были паспорта разных стран.

Впервые Чу Цюбай увидел Чу Цзянлая своими глазами, когда тому было уже семь лет.

Согласно единодушной версии родителей, Чу Цзянлай родился в эпоху строгого контроля над рождаемостью, и чтобы избежать проблем, его мать родила его в Америке.

— Его мама моя подруга. В их семье случилась беда, они не могли больше растить ребёнка. Так что мы с отцом решили взять над ним опеку. Ту тётю ты помнишь? Она тебя в детстве на руках качала.

Чу Цюбай не помнил никакой маминой подруги, но, когда ему внезапно объявили о появлении младшего брата, он не почувствовал отторжения.

Хотя в жизни он был человеком прямым, Чу Цюбай принадлежал к тому типу людей, кто не умеет выражать свои чувства. Со временем все привыкли считать его холодным. Лишь его привязанность к Чу Цзянлаю не была тайной.

Отчасти потому, что Чу Цзянлай с детства был невероятно обаятелен, особенно в глазах старшего брата.

Точнее, в те годы Чу Цзянлай напоминал щенка, полного неиссякаемой энергии, который вечно крутился вокруг Чу Цюбая, считая его центром вселенной и безмерно радуясь этому.

Хотя при первой встрече Чу Цюбай даже удивился, как у такого мальчика могут быть столь пронзительные, будто видящие насквозь глаза. Но вскоре он решил, что это ему показалось.

Чу Цюбай никогда не встречал столь искренне милого и умеющего кокетничать ребёнка. Ему потребовалось всего несколько дней, чтобы полностью принять этого «возвращенца» из-за океана, которого взяли под опеку его родители.

Но теперь, оглядываясь назад, он думал, что возможно, первое впечатление и было верным. Эти тёмные, глубокие глаза уже тогда начинали оттачиваться в оружие для решительных ударов, способное одним лёгким движением перевернуть всё с ног на голову.

Долгое время Чу Цзянлай оставался верным псом, кружащим исключительно вокруг брата. Его деловой талант проявился лишь несколько лет назад, после того как Чу Чжэньтянь погиб в автокатастрофе.

После смерти отца Хань Жуйцинь, женщина в мире бизнеса, еле-еле удерживала компанию на плаву.Как единственный законный сын Чу Цюбай полностью погрузился в клиническую работу и не помышлял о наследстве. Но разгребать завалы было кому-то нужно.

И вот, ко всеобщему удивлению, девятнадцатилетний Чу Цзянлай принял вызов. Он не только не дал компании, оставшейся без лидера, развалиться, но и за короткое время добился таких результатов, что даже закоренелые скептики из совета директоров вынуждены были замолчать. Любой, видевший это, не удерживался от похвалы, в семье Чу подрастает достойная смена.

И вот этот самый незаменимый Чу Цзянлай сейчас сокрушался о своей занятости, и это одновременно вызывало у Чу Цюбая и горькую усмешку, и слёзы.

Юноша с обиженным видом, казалось, всё ещё не улавливал сути, но продолжал искренне извиняться:

— Не сердись больше, брат Цюбай. Если захочешь, я могу прямо сейчас уступить тебе своё место. На днях мама Чу как раз обсуждала со мной акции, я сказал, что мне ничего не нужно, всё тебе…

— Довольно!

Он приблизился слишком близко. Горячее дыхание то ли случайно, то ли нарочно, коснулось шеи. Чу Цюбай по привычке почувствовал слабость во всём теле и вынужден был принять ещё более жёсткую позу:

— Ни слова больше.

Уже успевший сделать себе имя в деловом мире и заслужить всеобщее признание, юноша был так резко осажен, что мгновенно умолк. Как щенок с поджатым хвостом, он тихонько проговорил:

— Брат Цюбай, прости.

Как и следовало ожидать, с Чу Цюбаем не нужны были ни сложные доводы, ни громкие речи. Достаточно было одного тихого «брат Цюбай, прости», чтобы он был разбит.

Чу Цюбай заставил себя уклониться от потянувшейся к нему для объятия руки юноши и произнёс:

— В компании полно дел. Отца нет, нужно помогать маме. Я много раз говорил, бизнес мне неинтересен. Распоряжайся всем как хочешь и когда хочешь, я не против. Акции на твоё имя, место в совете тоже. Мне ничего этого не нужно.

— Тогда почему же... — В глазах Чу Цзянлая вспыхнула такая боль, что сердце Чу Цюбая сжалось. — Почему ты сердишься на меня?

Старший брат изо всех сил подавил желание дать ему пощёчину, чтобы прекратить этот спектакль, и лишь покачал головой:

— Я не сержусь.

Чу Цзянлай впился в него взглядом, казалось пытаясь прочесть тайные мысли. После недолгого молчаливого поединка красивый юноша горько усмехнулся:

— Не сердишься? Тогда зачем ты бросил меня и уехал в Пекин? Зачем вдруг собрался жениться на другой? Брат Цюбай, чего ты хочешь, я всё тебе отдам, только не отталкивай меня...

— Мне ничего не нужно.

— А я?

— Что значит «я»?

— Если ты с самого начала не был готов быть со мной до конца, зачем тогда вообще меня дразнил?

Глаза Чу Цзянлая налились кровью, крылья носа затрепетали. Его страдание выглядело столь искренним и глубоким, что на мгновение Чу Цюбай усомнился, не он ли здесь подлец, начавший всё и бросивший на полпути.

Но это было не так.

Не желая ввязываться в бессмысленный спор, он устало отвернулся, уклоняясь от обжигающего прямого взгляда:

— Цзянлай, три месяца назад, когда я уезжал из Цзянху, я всё объяснил предельно ясно. Мы навсегда останемся лучшими братьями и вместе будем заботиться о маме.

— Кому нужна твоя братская любовь!

В редком приступе ярости, Чу Цзянлай взорвался, и похоже, он действительно впал в панику:

— Чу Цюбай! Скажи, что тебе не нравится! Я исправлюсь!

— Всё прекрасно. Меня всё устраивает. — Чу Цюбай опустил взгляд и совершенно спокойно произнёс: — Чу Цзянлай, ты прекрасен. Но между нами всё кончено.

Чу Цзянлай опешил:

— Кончено? Ты хочешь расстаться?

Бесконечное противостояние изматывало Чу Цюбая до предела. Хотя прошлая ночь была одной из немногих, когда он выспался, усталость накатывала неумолимо. Он подумал, что наверное, он один из тех редких старших братьев, кому приходится обсуждать «расставание» с младшим, с которым вырос.

— Я не согласен!

Любовь требует согласия двоих, но для разрыва достаточно воли одного.

— Это не расставание. Цзянлай, ты навсегда останешься для меня самым важным младшим братом. — Кислая горечь подкатила к горлу, но мужчина сохранил маску безразличия, и от этой привычной личины на него вдруг накатило странное облегчение.

Но Чу Цзянлая, видимо, ранило это равнодушие. Внезапно он рванулся вперёд, прижал Чу Цюбая к креслу, с силой сжал его запястья и потребовал:

— Почему ты так со мной поступаешь! Что я сделал не так? Неужели я последний, кто должен узнать о твоей свадьбе?!

А ты почему так поступил со мной? — мысленно парировал Чу Цюбай.

Мёртвая хватка сковывала его, запястья ныли от боли.

Властно нависший над ним младший брат на мгновение окинул его тёмным взглядом, но голос его внезапно смягчился, стал приторно-сладким:

— Брат Цюбай, не отталкивай меня. Ты же говорил, что любишь меня больше всех на свете. Я ни за что не хочу с тобой расставаться.

Длинные, чуть завитые ресницы по-детски задрожали, а его щенячий взгляд был столь отчаянным и жалобным, что сердце разрывалось.

С момента посадки его самолёта прошло не больше часа. Он мчался прямиком из Нью-Йорка в Пекин, и все эти двенадцать часов в воздухе не сомкнул глаз ни на минуту.

В тот момент, когда он увидел Чу Цюбая, все тревоги и гнев растаяли, уступив место странному умиротворению и ещё более жгучему смятению.

Чу Цюбай поднял голову и посмотрел на него. Какое дивное, прекрасное лицо! Даже краснота в глазах от усталости лишь усиливала эту красоту, придавая ей оттенок искренней, нетерпеливой тоски.

И хотя именно он, без всяких объяснений, прижал Чу Цюбая к креслу, сам он выглядел столь невинным, измождённым и хрупким.

— Не женись, ладно? Умоляю.

Раньше Чу Цюбай всегда становился жертвой этой мнимой невинности.

Он не желал повторять ошибку, сурово нахмурился и жёстко напомнил:

— Кажется, мама ещё не сказала тебе, с точки зрения закона я уже женат. Мы расписались на прошлой неделе. Свадебная церемония всего лишь формальность.

В тот миг Чу Цюбаю почудилось, будто все волоски на его теле встали дыбом, ему показалось, что Чу Цзянлай сейчас задушит его.

Но брат не стал этого делать. Опасный, ледяной взгляд, как у гадюки, через секунду сменился выражением мучительного краха. Он отпустил запястье Чу Цюбая и издал стон, подобный тому, что издает брошенный зверёк. Как огромная преданная хозяином собака в растерянности от горя, не зная, куда деться, лишь чуть вздрагивая плечами от подавленных рыданий.

— Я правда не понимаю... — Чу Цзянлай всхлипнул. — Но это точно я во всём виноват. Я всё испортил, а хуже всего даже не знаю, в чём именно ошибся.

Будь у него склонность к актёрству, Чу Цзянлай идеально подошёл бы для кино. Внешность ослепительная, да и талант на зависть. Толпы зрителей сходили бы по нему с ума.

Но Чу Цюбай знал слишком много и больше не желал сидеть в зале.

— Не плачь...

— А ты? Не мог бы и ты не отталкивать меня? Твоего отца нет, твоя мама меня не любит. У меня остался только ты.

В полубреду Чу Цзянлай уже уткнулся лицом в его плечо, голос прозвучал приглушённо и слабо:

— Брат Цюбай, у меня есть только ты...

Он выглядел безобидным, трогательным до слёз. Но старший брат, глядя на его мягкие, пушистые волосы, в мыслях прокручивал другие кадры. Его силуэт в Нью-Йорке под руку с разными женщинами, и тот старый диск, пылящийся на верхней полке в их домашней кинотеке.