Онлайн чтение книги Неизлечимая Болезнь Incurable Disease
1 - 5

Дорогие читатели, если сцены насилия или жестокости вам не по душе, лучше пропустить эту главу. Мы заботимся о вашем комфорте и заранее вас предупреждаем!

***

Чу Жун была на сто процентов права. Сплетни в самой природе человека, и едва ли найдется тот, кто их не любит.

Семья Чу была большой и влиятельной, с огромными владениями и сложными делами, а значит, и внутренних дрязг в ней хватало.

Пусть открытой, яростной борьбы за власть и не наблюдалось, но в глазах посторонних настоящий богатый клан просто не мог обойтись без грязных секретов.

Различные кровавые и драматичные истории из разных ветвей семьи Чу, приукрашенные и раздутые, на излёте эпохи бульварных газет и в расцвете интернет-медиа стали достоянием всей общественности, от мала до велика.

Стоило открыть любой поисковик и вбить «семья Чу из Цзянху», как на тебя обрушивался водопад сплетен, от которого у читателей разбегались глаза и рот разинулся.

Пользователи сети, изголодавшиеся по ярким краскам в своей серой повседневности, смаковали эти «деликатесы» высшего общества в Weibo, публичных аккаунтах WeChat и даже на Zhihu и Douban.

Время от времени они вставляли свои пять копеек: в эпоху больших утечек данных каждый человек прозрачен как стеклышко, богачам самое время вести себя прилично, поджать хвост, а то всё тайное станет явным! Шила в мешке не утаишь!

А правда ли, что шила в мешке не утаишь?

Чу Цюбай считал, что необязательно. По крайней мере, у него самого было предостаточно секретов, которые он все эти годы успешно хранил.

Один из них его сон.

Кошмар.

Случилось это много лет назад.

Но Чу Цюбай помнил всё до мельчайших деталей.

Был прекрасный летний вечер.

Чу Цзянлаю только-только исполнилось девятнадцать, а ему самому было двадцать четыре года. В те дни время текло не спеша, он мало что смыслил в жизни, но свято верил, что проживёт её как нельзя лучше.

В тот день водитель отвёз Хань Жуйцинь на званый вечер, женщины собирались играть в карты. Перед отъездом она велела Чу Цюбаю, у которого как раз был выходной, встретить в аэропорту возвращавшегося из командировки отца, Чу Чжэньтяня.

Чу Цюбай понимал, мать нарочно устроила всё так, чтобы у отца с сыном выдалась возможность спокойно поговорить.

Он тогда только получил права и водил крайне осторожно, так что сорокаминутная дорога растянулась больше чем на час. Его робкое вождение изрядно нервировало Чу Чжэньтяня, и на обратном пути отец настоял, чтобы за руль сел он.

Сын без возражений уступил место и перебрался на пассажирское сиденье. В мелочах он никогда не упрямился, всю свою неуступчивость приберегая для поистине судьбоносных решений.

С тех пор как Чу Цюбай, наперекор всей семье, отверг финансы и бизнес и с упрямством выбрал медицину, нормального разговора между отцом и сыном не получалось.

Пытаясь растопить лёд, Чу Чжэньтянь завёл беседу первым. Расспрашивал о работе в больнице, о быте. Сын прислонился лбом к прохладному стеклу и отвечал рассеянно, односложно, в мыслях уже решая, чем бы велеть служанке угостить Чу Цзянлая по возвращении.

У Чу Цзянлая в последнее время была сумасшедшая учёба, дома он почти не появлялся, и, едва переступив порог, наверняка бы поднял крик, что умирает от голода. Как будто в институтской столовой кормить перестали, и без брата он вечно ходил полуголодный.

Разговор ходил по кругу, пока не вернулся к главному. Чу Чжэньтянь, постукивая пальцем по рулю, тяжело вздохнул.

— То, что наш дом держится на медицинском бизнесе, ещё не значит, что тебе самому нужно пропадать в больнице. Я скоро уйду, компании нужен преемник.

Чу Цюбай опустил глаза, внимательно разглядывая бледно-розовый полумесяц у основания ногтя на большом пальце, и промолчал. Он подумал: не велеть ли кухне приготовить баскский чизкейк? Чу Цзянлай его обожает, в прошлый раз умял целую порцию, а потом повалился на диван, пыхтя и постанывая от тяжести в животе.

При воспоминании о том, как Чу Цзянлай, с глазами щенка, потирал живот, губы Чу Цюбая дрогнули в улыбке.

Эта улыбка заставила Чу Чжэньтяня поморщиться, для него она была символом пассивного сопротивления.

Отец начал всерьёз выходить из себя.

— Ты меня вообще слушаешь?

— А разве не подойдёт Чу Цзянлай? Он же как раз в бизнес-школе учится. — Чу Цюбай так и не оторвался от вида, равнодушно глядя, как в окне мелькают зелёные ограждения эстакады.

— И это одно и то же? — Чу Чжэньтянь разозлился силнее.

— А в чём разница? — прекрасно всё понимая, сын делал вид, что недопонимает. — Цзянлай умница, в школе учился лучше меня, ему и управлять компанией самое место.

От таких слов Чу Чжэньтянь онемел, его сжимавшие руль пальцы побелели, а на лице появилось выражение, будто у него вот-вот прихватит сердце.

— Отлично? Значит, по-твоему, я должен отдать компанию чужому?

Чу Цюбай лишь подлил масла в огонь.

— Чужому? — Он усмехнулся. — Жаль, что с мамой вам не удалось родить дочь. Будь у Цзянлая жена из семьи Чу, тогда бы он и впрямь стал своим.

— Что за ерунду ты несёшь!? — Лицо Чу Чжэньтяня потемнело.

Хотя Чу Чжэньтянь и вырастил Чу Цзянлая, дал ему кров и образование, прописку. Но по факту он был иностранцем.

Пусть старшие Чу и представляли посторонним Чу Цзянлая как всего лишь подопечного, которого они спонсируют, но проведённое вместе детство, и отцовская любовь, ничуть не уступавшая той, что доставалась родному сыну, давно стёрли в памяти Чу Цюбая истинное происхождение Чу Цзянлая.

Похоже, отец и впрямь разозлился не на шутку, после своей реплики он надолго замолчал.

Сын подпер подбородок рукой и, погружённый в тоску, уставился в окно. Его мысли умчались далеко-далеко, в тот день, когда он поставил точку в споре с отцом о выборе профессии.

***

— Поступай на коммерсанта.

Когда пришло время подавать документы в университет, отец высказал свою волю предельно чётко и жёстко.

Чу Цюбай же был рассеян, в голове у него стояла та самая картина.

Мышата под лупой, которые визжали, сгорая заживо.

Мышата были новорождёнными, размером едва ли в пятую часть ладони, эти крошечные существа даже не успели открыть глаза, чтобы увидеть мир. Шесть розовых комочков жались друг к другу, тонко пища и дрожа на цементном полу.

Август, самый знойный месяц в году, полуденное солнце раскаляло тёмно-серый цемент. Любой первоклассник наверняка видел в роликах по пожарной безопасности предупреждение: «Любая стеклянная линза может стать причиной возгорания».

Лупа под палящим солнцем способна поджечь даже пушистого зверька. Это был общеизвестный факт, знакомый любому девятилетнему ребёнку.

И уж тем более Чу Цзянлай, который стоял поодаль с бесстрастным лицом и наблюдал за всем происходящим. С детства в нём проявлялась пугающая рассудительность не по годам, и он не мог не осознавать чудовищной жестокости, стоявшей за этой расправой. Но он не остановил, напротив, не отрываясь смотрел на место казни, спокойно сложив руки на груди, с выражением на лице, граничащим с удовольствием.

Под лупой подожжённые сфокусированным солнечным лучом мышата отчаянно взвизгивали, корчась в огне, пока не превращались в почерневшие, обугленные комочки...

В это время настойчиво уговаривавший его выбрать бизнес, отец заметил его рассеянность и строго постучал костяшками по столу.

— Прости. — Чу Цюбай очнулся и покорно кивнул. — Ты хочешь, чтобы я учился на коммерсанта. Что ещё?

Чу Чжэньтянь нахмурился, но, вспомнив его блестящие результаты на экзаменах, смягчился.

— Ты уже достаточно отдохнул. Со следующей недели начинай стажировку в компании. Надеюсь, ты начнёшь с азов, пройдёшься по всем отделам, наберёшься опыта как будущий...

— Папа. — Чу Цюбай прервал его. — Я не очень-то хочу в компанию.

Тот едкий, специфический запах горелого белка, что стоял в воздухе, когда мышата обугливались, до сих пор будто витал у него перед носом. Чу Цюбая охватил приступ тошноты.

Он вспомнил буддийский алтарь в главном доме семьи Чу, вспомнил милосердную Гуаньинь, что проницательно взирала на мирские дела. Слова «карма» и «воздаяние» прозвучали в его ушах с оглушительной силой. Только что переписанный днём текст «Сутры сердца» сплёлся в голове в величественный, сияющий хор: Бодхисаттва Авалокитешвара, погружаясь в глубокую Праджняпарамиту, узрел, что все пять скандх пусты, и тем самым преодолел все страдания и зло... Шарипутра! Форма не отлична от пустоты, пустота не отлична от формы; форма есть пустота, пустота есть форма...

Чу Цюбай собрался с мыслями и твёрдо сказал отцу:

— Меня не прельщает бизнес.

— Не прельщает?

— Мм. Я хочу в медицину.

Чу Чжэньтянь на секунду задумался, затем кивнул.

— Хорошо, тогда выбирай научно-исследовательское направление. Наш американский филиал до сих пор не может собрать китайскую команду, способную самостоятельно вести проекты, но попыток было немало. В будущем неизбежно придётся перенимать лучшие западные наработки, чтобы быть сильнее них. Если готов вложить силы в смежные исследования, это вполне перспективно. Кстати, дядя Ван, тот самый, что теперь в академии, тоже с нами.

Тот самый дядя Ван был человеком, которого Чу Чжэньтянь лично продвинул в директора, его правая рука и доверенное лицо.

— Стартапы учёных это тренд, и в медицинской отрасли их потенциал огромен. Государство уже активно поддерживает исследователей, владеющих патентами...

— Нет, папа. — Чу Цюбай снова прервал его. — Я имел в виду, что хочу изучать клиническую медицину.

— Клиническую медицину?

— Мгм. — собравшись с духом, Чу Цюбай повысил ровный до этого голос. — Я хочу стать хирургом.

Чу Чжэньтянь отреагировал так, что услышал неудачную шутку и переспросил:

— Врачом? То есть, ты хочешь оперировать?

— Да.

— Чушь!

Реакция отца была ожидаемой.

Чу Цюбай сохранял спокойствие.

— Папа, это не блажь. Я всё обдумал.

Конечно Чу Чжэньтянь не мог позволить своему старшему сыну стать хирургом, который сутками пропадает в операционных, и заявил со всей суровостью:

— Ты не можешь решать такое сам.

— Почему? Это моя жизнь.

— У тебя нет своей жизни. — Чу Чжэньтянь с презрением посмотрел на него. — Ты родился в семье Чу. Ты мой первенец. А значит, с самого начала был обречён не иметь никакой «своей» жизни.

— Я с этим не согласен.

— Таковы правила этого дома, и твоё согласие ничего не меняет. — Гнев начал закипать в отце. — Раз уж ты родился здесь, пользуешься преимуществами нашей фамилии, то и интересы семьи должны быть для тебя превыше всего. Какую карьеру строить, на ком жениться, сколько детей растить, всё это должно служить семье.

— Папа, — Чу Цюбай немного помолчал, подбирая слова, и наконец выдохнул: — Я не твоя пешка для поддержания репутации семьи Чу.

Тот уставился на него, и его тон стал ещё жёстче.

— Ты уже не ребёнок. Пора бы усвоить простые истины.

— Я их не понимаю. Скажи, когда ты сам расширял отдел медицинского оборудования, когда женился на маме, разве ты делал это только ради интересов семьи Чу?

Точного ответа отца он уже не помнил.

Но он знал, что если бы он задал тот же вопрос сейчас, этому раздражённому Чу Чжэньтяню, что яростно давит на газ, оставалось бы только буркнуть: «Да».

Тот давний разговор закончился вынужденным компромиссом со стороны отца.

В ярости он заколотил кулаком по столу и закричал:

— У твоей матери ты один! Как ты думаешь, она согласится, чтобы её сын пошёл в какие-то врачи!

На что, с полными огня глазами, Чу Цюбай тут же ответил:

— Что значит «один»? Разве у тебя на стороне есть другие дети?

Чу Чжэньтянь решил не отвечать, обходя вопрос.

В конце концов отец, не в силах переубедить, с неохотой сдался:

— Ладно, учись, на кого хочешь. — И бросил, звучавшую как пророчество и проклятие одновременно, фразу: — Всё равно рано или поздно пожалеешь.

Именно тогда Чу Цюбай окончательно убедился, что отец, при всём множестве своих скандалов, не разводился с матерью лишь потому, что не хотел делиться акциями и терять контроль над семейным бизнесом.

К счастью, Хань Жуйцинь оказалась женщиной с широкими взглядами, она не лезла ни в дела компании, ни в личную жизнь Чу Чжэньтяня, все эти годы безмятежно пребывая в роли светской львицы.

Были у неё подруги, которые не могли на это смотреть и уговаривали её самой присматривать за активами мужа и его увлечениями на стороне. Но Хань Жуйцинь оказывалась куда беззаботнее их всех.

— Зарабатывать деньги, это мне ещё за них беспокоиться? В компании полно молодых, умных и дорогих специалистов, они что, зря деньги получают? А что до этих девушек... Ай, что поделаешь, такие сейчас нравы. Если не Чу Чжэньтянь к ним не пристанет, так они сами к нему прилипнут. А мне злиться, да только нервы портить. Мы-то в семье ничего не теряем. Да и если какая-нибудь из них забеременеет и родит, ребёнок всё равно будет звать меня мамой.

Её великодушие было столь безупречным, а её философия столь отточенной, что со временем никто уже не решался обсуждать при ней семейные дела.

Но действительно ли Хань Жуйцинь была безразлична ко всему? Этого не знал никто.

***

Дорога впереди оказалась такой же ухабистой, как и настроение обоих мужчин. Разговор с Чу Цюбаем отвлёк отца, он свернул не туда, скорость была слишком высокой, и когда он опомнился, лучший момент для манёвра уже остался позади.

Машина медленно катилась по узкому, незнакомому мосту.

Два гружёных полуприцепа, плотно прижавшись друг к другу, с трудом ползли впереди по той же полосе.

На душе у Чу Чжэньтяня было неспокойно, и он даже обрадовался этой вынужденной пробке, чтобы собраться с мыслями. Не стал, как обычно, сразу же обгонять, а просто покорно плёлся за ними. Но водитель сзади не обладал таким же терпением, раздражённые гудки звучали один за другим, заставляя Чу Цюбая на пассажирском сиденье нервно ёрзать.

Он лишь приоткрыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, как услышал голос отца:

— В дела Цзянлая не лезь. Компанию я ему не отдам. Ты мой сын. Даже если Чу Цзянлай захочет побороться, ты должен её удержать!

Окно опустилось на небольшую щель, и удушливый запах выхлопа мгновенно заполнил салон. Чу Цюбай быстро поднял стекло и спросил:

— Ты правда думаешь, мы оба рвёмся стать твоими преемниками?

В голове же крутилась ещё более неуважительная фраза, оставшаяся невысказанной: Ты кто вообще такой? Император?

Но и сказанного хватило, чтобы Чу Чжэньтянь рассмеялся, тому, как он умудрился произвести на свет столь наивного сына.

— Кто не любит деньги?

Чу Цюбай с равнодушием приподнял веки и уставился на отца пронзительным, острым взглядом.

— Думаешь, деньги могут купить вообще всё?

— А разве нет? Спроси свою мать, осталась бы она так же снисходительна к моим шалостям, не имей она безлимитной чёрной карты?

Готовый обнажить перед старшим сыном всю подноготную мира, Чу Чжэньтянь не стесняясь признал, что его брак с женой тоже держится на выгоде.

И в тот момент он совсем не походил на его отца.

Скорее, этот мужчина был всего лишь эгоистичным, расчётливым повесой, до мозга костей пропитанным духом наживы и власти.

— И в твои годы ты всё ещё веришь, что чувства стоят выше выгоды?

Выслушав отповедь, Чу Цюбай молча смотрел на отца, казалось видя его впервые.

Однажды Чу Цюбай случайно узнал, что клявшийся не оставлять семейное дело чужакам отец учредил отдельный трастовый фонд на сотни миллионов. Бенефициарами были Чу Цзянлай и некая женщина, предположительно, его биологическая мать.

Он думал, что этот документ главный секрет отца. Но нет, то оказалась лишь верхушка айсберга, капля в море его немыслимых тайн.

Чу Цюбай давно знал, его отец человек распутный, морально разложившийся муж. Но при этом смелый, проницательный, дерзкий в мыслях и действиях, в бизнесе обладавший неукротимым напором и ясным видением.

Это он привёл Чу Цюбая в этот мир, даровал ему жизнь, окружил роскошью, дал блестящее образование. В минуты хорошего настроения он подбрасывал маленького Чу Цюбая высоко-высоко, чтобы тот с визгом летел вниз, и всегда, всегда уверенно и легко ловил его.

Чу Цюбай презирал его, но в то же время боготворил.

Кто же он на самом деле, этот отец?

Запутанные, неясные мысли делали всё бесконечно сложным. Погружённый в раздумья, Чу Цюбай нахмурил брови, раздираемый противоречиями; его пальцы нашли брошь, подаренную Чу Цзянлаем.

— А разве не должен верить? Главное, что отличает человека от зверя, это мораль и чувства.

Чу Чжэньтянь обеими руками вцепился в руль, чуть повернул голову, и на его лице отразилось раздражённое разочарование.

— Хватит быть ребёнком! Пора бы уже повзрослеть. А Цзянлай...

В последующие годы Чу Цюбай часто возвращался к тому, что же именно хотел сказать тогда отец.

Цзянлай взрослее тебя?

Цзянлай смотрит на мир реалистичнее?

Или, может, он имел в виду: Цзянлай чужак, в отличие от тебя, моего законного наследника?

Но ответа он не получит уже никогда.

Слова Чу Чжэньтяня оборвало внезапное сотрясение.

Чу Цюбай, до того лениво развалившись у окна, резко выпрямился, в ужасе уставившись на дорогу впереди.

Всё произошло, как в замедленной съёмке, асфальт с грохотом разверзся, гружённая стальными рулонами фура опрокинулась прямо у него на глазах. В оглушительном рёве, будто обрушилось само небо, несколько многотонных дорожных фонарей, как воткнутые в песок спички, сгибаясь и скрипя, рухнули вниз, рассекая плотный поток машин надвое. Впереди громоздилась груда искорежённого металла, то были разбитые автомобили.

В клубах пыли и искр металлический оголовник фонаря внезапно вырос в его зрачках, как падающий с неба астероид, и с оглушительным треском врезался в лобовое стекло, покрывая его паутиной трещин. Та самая «пуленепробиваемость», которую так нахваливал продавец, с пронзительным, хрупким звоном разлетелась на осколки.

Скрип!

БАМ!

Вслед за стеклом обрушился и пролёт эстакадного моста, на котором они находились.

Охваченный парализующим ужасом, Чу Цюбай потянулся куда-то, но в следующее мгновение волна нестерпимой боли накрыла с головой, мир опрокинулся и померк. Он с нечеловеческим усилием разлепил веки, пытаясь разглядеть, что с отцом, но перед глазами распахнулась лишь бездонная, густая тьма.

Папа...

Цзянлай...

Это были последние пронёсшиеся в сознании Чу Цюбая мысли прежде чем тьма поглотила его полностью.

Когда он пришёл в себя, кругом было темно.

Где-то рядом тихо, навязчиво гудели механизмы, отчего в голове возникало странное ощущение.

Обоняние у Чу Цюбая было острым, и тяжёлый запах дезинфекции в воздухе заставил его невольно сморщиться. Но вскоре его пронзила настойчивая, неумолимая боль, та, что не скрыться. Каждая кость будто была раздроблена молотом и кое-как слеплена заново.

Пронизывающая агония подкатила от рук и ног к груди, сжимая лёгкие удушающей волной.

Особенно болела голова.

Те апокалиптические видения, что мелькали перед потерей сознания, теперь напоминали скомканные клочья бумаги, грубо заткнувшие мысли.

Набитая ими до отказа голова пульсировала. Он не знал, где находится, и не мог собраться

и понять, что же случилось.

В полубреду Чу Цюбаю почудилось, будто он лишился черепной коробки, иначе откуда бы взяться такой адской боли?

В этой кромешной тьме время текло невыносимо медленно.

Неизвестно, сколько прошло, когда рядом послышался голос, в которм смешались радость, тревога и растерянность:

— Доктор! Доктор! Мой сын пришёл в себя!

Знакомый тембр чуть прояснил мутное сознание, и Чу Цюбай узнал голос матери, Хань Жуйцинь.

Вслед за этим послышались торопливые, приближающиеся к койке шаги.

— Господин Чу, вы меня слышите? Я ваш лечащий врач, Тао. Как вы себя чувствуете?

Голос мужчины был незнакомым, но участливым.

Чу Цюбай попытался приоткрыть рот, но горло жгло, что казалось, голосовые связки были разорваны. Он с усилием выдавил из себя хриплый, едва слышный звук:

— Больно.

Рядом раздались сдавленные всхлипы. Хань Жуйцинь крепко сжала его пальцы руки, и в этом хватании за что-то безвозвратно утраченное и чудесным образом обретённое вновь, её прорвало.

— Цюбай, ты наконец очнулся... Как же ты напугал маму.

Рыдания матери, видимо, убедили врача, что перед ним избалованный отпрыск богатой семьи, и он заговорил ещё более осторожно:

— У вас серьёзные травмы, боль неизбежна. Но, к счастью, жизненно важные органы не затронуты. Вы поправитесь.

— Сейчас будет немного больно, но я вынужден попросить вас, господин Чу, выполнить несколько движений по моей команде...

Чу Цюбай с покорностью поднял ногу, согнул колено, сжал кулак, всё, как велел врач.

Тело ныло повсюду, но руки-ноги были на месте и слушались.

Врач с облегчением выдохнул.

— Предварительно можно сказать, суставы в порядке, двигательные функции сохранены. На коже ссадины и ушибы, они поболят, но заживут. Это настоящее везение...

Чу Цюбай рассеянно промычал что-то в ответ и, не открывая глаз, машинально повернул голову на звук.

Врач внезапно замолк, его речь о «везении» оборвалась на полуслове.

Затем Чу Цюбай почувствовал, как что-то мелькнуло у него перед лицом.

Один, другой раз.

Воздух сгустился, наполненный невысказанным.

— Цюбай...

Он услышал, как мать, сдавленно всхлипывая, неуверенно позвала его.

Чу Цюбай в непонимании моргнул, и вдруг до него дошло.

Волна неописуемого ужаса сковала его всего.

Чья-то рука вновь взмахнула прямо перед его глазами.

И Чу Цюбай услышал, как врач, тщательно подбирая слова, спросил:

— Господин Чу... вы видите мою руку?