Онлайн чтение книги Неизлечимая Болезнь Incurable Disease
1 - 7

Дорогие читатели, если сцены насилия или жестокости вам не по душе, лучше пропустить эту главу. Мы заботимся о вашем комфорте и заранее вас предупреждаем!

***

Чу Цюбай задержался в больнице ещё на целых десять дней. МРТ подтвердило, что внутричерепная гематома практически рассосалась, ссадины и порезы затягивались с удивительной скоростью. А вот зрение… Всё ещё не восстанавливалось.

Он все чаще и настойчивее предлагал выписаться и продолжить реабилитацию дома, в привычной обстановке. Но каждый раз Хань Жуйцинь отказывала.

— В эти дни у меня страшно много дел. Мне некогда за тобой присматривать.

В их огромном доме слуг было море, и даже в повседневной жизни Хань Жуйцинь никогда не опускалась до роли сиделки. Её отказ на поверку оказался не чем иным, как слепой верой в силу ежедневных капельниц и сеансов гипербарической оксигенации.

Чу Цюбай, будучи врачом и по призванию, и по опыту, прекрасно понимал свое состояние. Коллеги сделали все, что в их силах.

— Дома всё будет так же, я буду принимать лекарства строго по часам, — поклялся он, обещая стать идеальным пациентом. Но мать оставалась непреклонной.

Только что закончивший учёбу и примчавшийся в больницу навестить брата, Чу Цзянлай случайно уловил отголоски их разговора и без тени сомнения, встал на сторону Чу Цюбая.

— Мама Чу, отпустите брата Цюбая домой, — бил он в самое уязвимое место, и его звонкий голос как-то по-детски убедительно прозвучал: — Врачи то и дело повторяют, главное, хорошее настроение. А какое уж тут настроение, если целыми днями сидеть в этой больничной клетке? Напротив, такое затворничество только мешает выздоровлению.

Эта солидарность братьев, их неотступные уговоры в конце концов подточили решимость Хань Жуйцинь и заставили уступить.

В день выписки небо хмурилось, и лил сильный дождь.

Чу Цюбай устроился в инвалидном кресле, и сиделка осторожно покатила его обратно в палату.

Он только что прошёл финальный сеанс в барокамере, и не успел переступить порог, как его подкараулил терпеливо дежуривший у двери Чу Цзянлай. Брат тут же вручил ему букет лилий.

Специально прогулявший занятия в зимнем лагере Чу Цзянлай издал свой фирменный, преувеличенно-забавный звук:

— Та-да! Сюрприз!

Он был одним из тех немногих людей на свете, чья радость по поводу выписки Чу Цюбая была настоящей.

Чу Цюбай склонился к букету, вдыхая аромат, и на его лице расцвела живая улыбка, которую редко можно было увидеть в последнее время.

Младший брат протянул руку и ласково взъерошил ему волосы, пальцы запутались в блестящих, как шёлк, чёрных прядях.

Жаль только, что через парочку таких движений Чу Цюбай почувствовал неловкость и отвернулся.

Раньше он сам обожал гладить макушку Чу Цзянлая. Но теперь прикосновение брата вызвало в нём странное ощущение несоответствия.

Сердце бешено заколотилось.

И сквозь этот стук прорвался радостный, трепетный возглас:

— Брат Цюбай, поздравляю с выпиской!

Эта радость Чу Цзянлая была заразной, как простуда. И Чу Цюбай вдруг поймал себя на мысли, что выписка и вправду может стать поводом для счастья.

Быть везённым туда-сюда, теперь казалось пустяком, не видеть окружающего мира уже не такой острой пыткой. Даже неумолчный ливень за окном перестал раздражать.

Дождливый день таил множество мелких неудобств, парковка у больницы была открытой, и Чу Цюбай, сидя в кресле неизбежно намок. Обувь и носки пропитались водой, а на светло-каштановых брюках расползлись тёмные пятна от брызг.

Но по сравнению с возможностью открыто, без всяких укоров, упиваться объятиями Чу Цзянлая, эти помехи были сущей ерундой.

И когда Чу Цзянлай наклонился и обнял его, Чу Цюбай даже истолковал этот дождь как небесный подарок ко дню выписки.

Его нервы стали тоньше и чутче, он ощущал, как отдельные капли проникают под зонт, и одновременно стыдился за собственное радостное сердцебиение.

Он хотел сказать: Я всего лишь слепой, а ноги у меня в порядке, я могу идти сам.

Но Чу Цзянлай выполнял все эти заботы с теплотой, что любой отпор выглядел бы нарочитым, подозрительным.

Пришлось сидеть, покорно играя роль немощного старшего брата.

По крайней мере, на этот раз на нём не висел предательский монитор сердечного ритма, и никто, даже брат, не мог услышать, с какой бешеной скоростью бьётся его сердце.

Внезапно поднялся сильный ветер. Державший зонт, подчинённый не устоял под порывом, и тот накренился вбок. Хорошо, что Чу Цзянлай отреагировал мгновенно, чуть сгорбившись и подставив свою спину под ливень, и прикрыл брата от воды.

Это стёрло всякую дистанцию, которую Чу Цюбай так старательно держал. Его лицо оказалось прижато к груди младшего брата, и сквозь пропахшую стиральным порошком ткань одежды, хлынуло тепло тела Чу Цзянлая. Оно обволакивало, повергая разум в пустоту.

Очнулся он уже, когда его перенесли в салон автомобиля.

— Я поеду на другой машине, — произнёс Чу Цзянлай. Он промок с головы до пят, как нырнувший в воду ради хозяина и вылезший оттуда дрожа верный пёс.

Чу Цюбай ничего не видел, но легко представил картину как жалкий и мокрый брат стоит, а в его невинных, собачьих глазах плещется беспомощная досада.

— Не хочу, чтобы ты, только-только выписавшись, простудился из-за меня.

Сердце Чу Цюбая ещё не унялось, мысли ворочались в голове вяло, но он понимал, ему необходимо уединение, чтобы не выдать эту извращенную жажду братского тепла. Он кивнул:

— Ладно. Скорее садись в машину, вытрись, а то сам простудишься.

Пребывание в больнице затянулось так, что вещей набралось на несколько автомобилей. Четыре чёрных Мерседеса выстроились в кортеж, два впереди, два сзади, надёжно оберегая машину Чу Цюбая в центре, а Чу Цзянлай устроился в хвосте процессии.

Хотя брат изо всех сил старался его укрыть, под таким ливнем Чу Цюбай всё равно немного промок.

Водитель, судя по всему, был новичком, голос его звучал незнакомо, но манеры выдавали чуткость. Не успели они отъехать и пары километров, как на ближайшем светофоре он протянул молодому господину заранее приготовленный напиток:

— Господин Чу, выпейте горячего, согрейтесь.

В салоне вовсю гудел тёплый кондиционер, но Чу Цюбай всё равно ощущал озноб.

В ладонь ему вложили стаканчик горячего шоколада, от которой поднимался пар. Он сделал осторожный глоток и узнал вкус из самой любимой кондитерской. Тут же не удержался и отпил ещё.

Сжимая в руках этот стакан, Чу Цюбай начал привыкать к жизни слепца за пределами больничных коридоров.

С потерей зрения его слух стал необычно острым.

За окном дождь шуршал по стеклу, дворники ритмично смахивали воду. Он вслушивался, и даже гул воздуха из вентиляционных отверстий вдруг обрёл кристальную ясность.

Этот невидимый мир продолжал издавать свой размеренный, белый шум.

Чу Цюбай, чей сон в последние недели был довольно плохим, внезапно окунулся в густую дремоту. Он даже не успел опустить недопитый стакан шоколада в подстаканник, как сознание отключилось.

***

Когда он наконец пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на кровати в полной прострации.

Глаза его не видели ничего, и потому определить местонахождение было невозможно. Но одно он понял сразу, его не привезли домой. Матрас под ним был жёстким, впивающимся в ягодицы и спину острыми выпуклостями.

В комнате было тихо. Чу Цюбай попытался приподняться на локтях, но тут же осознал, что запястья скованы. Он поднял руки и в волне неверия проверил их снова и снова, ладони были прижаты друг к другу, а запястья опоясывали мягкие внутри, но крепкие, шириной в половину ладони, кожаные манжеты. От них тянулись две массивные цепи.

Он вытянул руки, проверяя пределы, и понял, длина цепей была тщательно рассчитана, чтобы он мог лишь с трудом поднять руки вверх.

По спине Чу Цюбая пробежал холодок. Он осторожно пошевелил ногами, и там, на лодыжках, ждало то же самое коварное устройство. Он рванулся изо всех сил, дёргая руками и ногами, в отчаянной попытке освободиться, но цепи были тяжелы. При каждом усилии раздавался металлический лязг, эхом отдающийся в зубах и вызывающий мурашки по коже.

На лбу мужчины проступил холодный пот. Ещё затуманенный остатками забытья, разум внезапно прояснился.

Его похитили.

Как сын из семьи Чу, он с юных лет усвоил уроки самозащиты. Чу Цюбай был высок, с атлетическим телосложением, его физическая подготовка и навыки рукопашного боя превосходили уровень среднестатистического энтузиаста. Конечно он не мог тягаться с профессионалами, но в обычной стычке способен был выстоять.

Но теперь он ничего не видел, а руки и ноги были скованны. Он превратился в лишённую зубов и со сломанными лапами рысь.

Он лихорадочно пытался восстановить в памяти детали: тех акционеров, которые приходили в больницу чтобы выведать, как распределится завещание покойного отца; падающие акции компании; того водителя с незнакомым голосом и, наконец, тот стакан горячего шоколада...

Отец мёртв, и кто-то, воспользовавшись моментом его выписки, похитил мужчину и заточил в эту клетку.

Неужели обрушение эстакадного моста тоже не было случайностью? Или же кто-то с холодным расчётом стремился стереть их семью с лица земли?

Он вспомнил, как после кончины отца несколько акционеров устроили «переворот» и «осаду». Из глубин сознания полезли кошмарные картины.

Чу Цюбай ненавидел свою слепоту и в то же время терзался бессилием. Он заставлял себя дышать ровно, но тут же не мог удержаться от мысли о ехавшем в той же колонне Чу Цзянлае. Сердце сжималось от беспокойства, а вдруг и его схватили?

Эта мысль вновь разожгла в нём панику. В считанные секунды его тело покрылось липким холодным потом.

За дверью послышалась приглушённая возня, а после перешедший в крик, и даже в удар спор, но всё быстро стихло. В комнате вновь резко стало тихо.

Неизвестно, сколько длилось ожидание, как вдруг раздались шаги.

Скрип.

Донёсся звук старой деревянной двери. Сердце Чу Цюбая подпрыгнуло в груди.

Кто-то вошёл.

Человек переступил порог, и по ритму шагов Чу Цюбай понял, он один.

— Проснулся?

Голос был хриплым, искажённым, видимо пропущенным через модулятор, чтобы скрыть истинный тембр.

Сердце Чу Цюбая чуть успокоилось. Этот человек опасался, что его голос запомнят. Значит, он не планирует убивать. По крайней мере, не сразу.

— Кто ты?

— Угадай.

Холодный, механический тон нёс в себе безжизненную насмешку.

Чу Цюбай повернул лицо в сторону звука:

— Не угадаю.

Он помолчал и добавил:

— Но думаю, ты мужчина. И довольно высокий.

Незнакомец издал низкий смешок:

— Ещё и загадки разгадываешь? Похоже, не так уж и боишься?

Он поддразнил, смакуя эту наигранную невозмутимость:

— Кто бы подумал, что избалованный молодой господин окажется таким смелым.

Чу Цюбай не желал ввязываться в бесполезную перепалку. Он сразу перешёл к сути:

— Смелости во мне маловато, зато терпения хватит. Чего ты хочешь? Мы можем обо всём поговорить.

Незнакомец опешил, а потом, передразнивая его спокойный тон, повторил слова с издёвкой:

— Чего ты хочешь? Мы можем обо всём поговорить.

Он рассмеялся и дёрнул за прикреплённую к запястьям Чу Цюбая цепь. Металл натянулся с резким лязгом.

Чу Цюбай не стал тратить силы на бессмысленное сопротивление. Он позволил тянуть себя вперёд, подавшись всем телом навстречу грубой силе.

— Какой послушный, — похвалил незнакомец.

Но не успел звук затихнуть, как рука Чу Цюбая была рывком вздёрнута вверх. Не до конца зажившая рана в плече взорвалась агонией, раздирая мышцы.

Чу Цюбай нахмурился, стиснув зубы. В тусклом, желтоватом свете лампы он выглядел послушной марионеткой, выгибающейся под волей кукловода.

Превозмогая жгучую пытку, он произнёс спокойно и учтиво:

— Прошу вас, не надо так. Отпустите меня и назовите любую цену.

Похититель не ответил. Вместо этого он внезапно наклонился, почти касаясь, и дразня прошептал:

— Какой щедрый молодой господин! Любая цена? Хорошо, что это я, а не кто-то другой, а то бы ты просто так раздавал свои сокровища?

— Я...

— Ты хочешь сказать, что молодой господин Чу отдаст всё, что я пожелаю?

Эта близость не позволила Чу Цюбаю сидеть сложа руки. Он инстинктивно отшатнулся назад, пока спина не упёрлась в холодную стену.

— Прошу, отойди.

Брови Чу Цюбая сдвинулись, но голос остался на удивление спокойным.

Даже в этой гнусной ловушке он не позволил себе паники. В нём сквозило то врождённое достоинство, что не гнётся даже под грузом обстоятельств.

Но похититель не собирался отступать. Он приблизился медленнее, с похотливой усмешкой в голосе, играя с жертвой, загоняя в угол и смакуя её беспомощность.

Мужчина стиснул зубы, заставляя себя игнорировать наглую близость, и продолжил, как на деловых переговорах:

— У семьи Чу немало врагов в мире бизнеса. Но мы никогда не переходили черту, не совершали того, что оскверняет совесть. Думаю, ты привёл меня сюда не из мести. Ты хочешь сделки. Имя, слава, деньги, власть, всё ради чего люди идут на преступление, сводится к этому. Я хочу вернуться домой целым. Назови свою цену, обсудим быстро и по делу.

Его слова звучали логично. Но похититель не играл по правилам.

— Обсудим... — протяжный голос через модулятор прозвучал особенно мерзко.

Уже решивший, что имеет дело с психопатом, Чу Цюбай кивнул:

— Да. Обсудим.

— А если я не хочу обсуждать?

— Тогда чего ты хочешь...

Его чуть приподнятый в защитной позе подбородок внезапно сжала грубая рука. Пальцы впились в кожу с такой силой, что Чу Цюбай невольно вскрикнул. Похититель запрокинул ему голову.

Пронзённый болью, Чу Цюбай наконец не выдержал и выругался сквозь зубы. Он ждал пощёчины, удара, но вместо этого на него обрушился влажный, горячий поцелуй.

Он подозревал извращения, но не мог представить себе такого. Что этот человек внезапно возжаждет именно его губ.

В замешательстве он дёрнулся назад и яростно протёр губы тыльной стороной ладони. И саркастически рассмеялся:

— Похоже, я ошибся. Так ты не за деньгами и не за славой. Просто тайно влюблён и решил похитить?

Он не скрывал презрения:

— Жаль. Меня не интересуют мужчины. Убирайся.

Но похитителя не напугала эта вспышка ярости. Он отстранился, выпрямился во весь рост, возвышаясь над своей жертвой, и уставился на его покрасневшие, влажные от отчаянного трения губы.

От этой резкой тишины у Чу Цюбая пробежал холодок по спине.

Маньяк снова дёрнул за цепь, приблизившись вплотную. Его губы коснулись мочки уха, выдыхая горячее, прерывистое дыхание с низким смехом.

Отвращение и ужас сомкнулись вокруг похищенного, не давая дышать. Он чувствовал, как по рукам, одна за другой, бегут мурашки.

Мочку уха лизнули быстро, язык обвил её и тут же отпустил, будто пробуя на вкус, тающий в знойный день сладкий и липкий пломбир.

Искажённый модулятором голос вновь произнёс:

— А скажи-ка мне, молодой господин, как насчёт того, чтобы тебя трахнул мужчина? Это тебя заинтересует?

Охваченный панической дрожью, Чу Цюбай вдруг осознал, это и есть начало кошмара, что будет преследовать его всю жизнь.