Онлайн чтение книги Неизлечимая Болезнь Incurable Disease
Глава 3

Этот день и впрямь выдался на редкость паршивым.

С утра первый ассистент на операции витал в облаках, в обед Чу Цзянлай устроил ему засаду в кабинете, а под конец едва не вышло потасовки с невыносимым родственником пациента, который и слушать никого не хотел.

К концу смены Чу Цюбай был раздражён до предела. Он отказался от ужина с коллегами и в одиночестве направился к парковке. Пятнадцать минут назад Чу Цзянлай позвонил и предупредил, что уже ждёт у дверей кабинета.

— Понял, — ответил Чу Цюбай, как раз закончив обход.

Он обошёл административный корпус стороной, из стационара прямиком к стоянке. Всё ещё не зная, как вести себя при встрече, он предпочёл просто избежать её.

По пути к машине он размышлял, что домой ехать нельзя, лучше снять номер в отеле и перекантоваться там одну ночь.

Но Чу Цзянлай, как всегда, просчитал всё на шаг вперёд. На парковке чёрный внедорожник, на котором обычно ездил Чу Цюбай, был зажат плотным кольцом из четырёх незнакомых машин. А сам юноша, с полным кроткой безобидности лицом, от одного вида которого у Чу Цюбая всегда холодело внутри, стоял, прислонившись к двери машины, уткнувшись в телефон.

Увидев его, он мгновенно вскинул голову, и на юном красивом лице расцвела торжествующая улыбка.

— Я так и знал!

— Ты же сказал, что у кабинета?

— А иначе как бы я тебя выманил?

Полная задора и смеха шутка тем не менее пробрала Чу Цюбая до костей, заставив вздрогнуть.

Чу Цзянлай выпрямился, и его улыбка стала похожа на ухмылку озорного, но беззлобного мальчишки. Заметив дрожь, он решил, что тому холодно, тут же стянул с себя куртку и накинул на плечи брата ещё хранящую тепло тела одежду.

— Садись в машину, на улице мороз, я тебя подвезу.

Ещё пару дней назад стояла палящая летняя жара, а после нескольких дождей осень ворвалась в Пекин. Теперь по улицам сновали пешеходы, кутаясь в пальто и ёжась от пронизывающего ветра.

Больница Юйминь находилась в самом центре города, и как раз начинался вечерний час пик. Чу Цзянлай ловко маневрировал в сплошном потоке машин, перестраиваясь в узкие просветы. Видя, что Чу Цюбай молчит, он весело заговорил, пытаясь его развеселить.

— Я послушно отоспался целых четыре часа, прежде чем примчаться за тобой! Ну как, стал ещё красивее?

Но Чу Цюбай, похоже, не собирался подыгрывать его шалостям. Он сидел, откинувшись на спинку пассажирского сиденья, с закрытыми глазами, плотно сжав губы. Лишь кадык, скользящий вверх-вниз, да длинная, уязвимая шея выдавали внутреннее напряжение.

— Устал? — спросил Чу Цзянлай.

— Мм.

Чу Цюбай всегда был немногословен, а на людях и вовсе становился отчуждённым и холодным. Лишь с Чу Цзянлаем он оставался терпелив и снисходителен. Эта необычная молчаливость заставила то и дело косившегося на него юношу чуть нахмуриться.

Чу Цзянлай был утончённо красив. В отличие от спокойной, аристократической холодности Чу Цюбая, нижняя часть его лица отличалась невероятной плавностью линий: узкий подбородок, тонкие губы с резко очерченным, довольно суровым пиком верхней губы. Поэтому, когда он не улыбался, на него накатывала волна мрачной, давящей ауры.

Лишь Чу Цюбай на всём белом свете видел в нём солнечного, искреннего, бесхитростного мальчишку.

Пока юноша мотался по Америке, тамошний филиал компании казалось столкнулся с решительным богом войны, и все вокруг дрожали от страха. Его быстрый, безжалостный, лишённый сантиментов стиль и правда принёс семье огромные выгоды, но заодно нажил ему кучу врагов.

После того как на улицах Нью-Йорка его несколько раз подряд угрожал застрелить бездомный, охрана вокруг Чу Цзянлая неуклонно усиливалась. И теперь, даже в Пекине, где огнестрельное оружие под строжайшим запретом, этот привыкший наводить мосты парень вынужден был держать команду телохранителей наготове.

Те самые четыре чёрных Мерседеса, что на парковке окружили внедорожник Чу Цюбая, теперь плотно сомкнулись. Два впереди, два сзади.

Но окружённый такой тщательной защитой мужчина явно испытывал жгучую тревогу. Сначала он то и дело косился в боковое зеркало на машины позади, в напряжении вглядываясь минут десять, а потом лицо его внезапно побелело, губы потеряли цвет и задрожали.

Чу Цзянлай отлично знал, в чём дело. В двадцать четыре года Чу Цюбай пережил похищение, и эта колонна охранных машин сзади была точь-в-точь как та, что сопровождала его в тот день.

Позже Чу Цюбай чудом вырвался. Вернувшись домой, он стал панически насторожен ко всем, кто пытался к нему приблизиться, и лишь к младшему брату привязался с какой-то отчаянной зависимостью.

Чу Цзянлай упивался этим состоянием, когда Чу Цюбай полностью, душой и телом, полагался на него. Он ненавидел, когда тот заводил речь о расставании, ненавидел его предстоящую свадьбу, ненавидел, что брат больше не смотрит на него тем жадным, полным жара взглядом.

Он нарочно выстроил эту охрану, надеясь пробудить в старшем брате былую зависимость и любовь.

Но, увы, это не сработало.

На светофоре Чу Цюбай перестал коситься на машины охранников и просто закрыл глаза, откинувшись на подголовник с покорностью.

Он скрестил руки на груди в защитном жесте, и как ни старался Чу Цзянлай завести разговор, в ответ слышал лишь односложные, отрывистые звуки.

— Брат Цюбай, прости.

Это внезапное, ни с того ни с сего извинение заставило притворявшегося спящим мужчину вздрогнуть.

Он открыл глаза.

— Что?

— Мне не следовало оставлять тебя одного в стране.

Вот оно что.

Он ещё подумал, не раскаялся ли этот парень наконец, не готов ли к искреннему признанию. А оказалось, всего лишь очередное вымученное, поданное с уловками извинение.

— Это? Пустяки. — Чу Цюбай снова закрыл глаза.

Справа внезапно взвыли сирены, похоже, случилась авария. Этот раздражительный гул будил в душе злобу, и в груди Чу Цюбая зародилось дикое желание плюнуть на всё.

— На самом деле, извиняться должен я. — Чу Цюбай снова откинулся на спинку сиденья, скрестив руки. — Ведь это я, не спросив тебя, в одностороннем порядке решил разорвать всё между нами и вдобавок внезапно жениться.

— Прости, Цзянлай.

Он нарочно смягчил голос, произнося «разорвать» и «жениться» так, будто это нечто само собой разумеющееся, с той своей не оставляющей зацепок учтивой манерой. И всё равно выходило, что он полный подлец, цинично играющий чужими чувствами.

Юноша не проронил ни слова целых три минуты.

Чу Цюбай уже морально приготовился что вот-вот брат сорвёт маску, а то и прикончит его прямо здесь. Но когда он медленно приоткрыл глаза, то увидел лишь вцепившегося в руль мёртвой хваткой юношу, с устремлённым на дорогу пустым взглядом и со слезами, блестевшими на глазах.

На мгновение Чу Цюбай усомнился, не ошибся ли он, не оклеветал ли его зря?

Но он знал. Нет, не ошибся.

Их главное недоразумение заключалось в том, что Чу Цюбай принял за ручного щенка настоящего дикого волка.

Всю оставшуюся дорогу они молчали.

***

Войдя домой, Чу Цюбай наклонился, пытаясь в обувном шкафу найти для брата тапочки.

В этот раз он приехал в Пекин один, без прислуги. Конечно, он нанимал уборщиц, но, не будучи с ними близко знаком, не решался никого оставлять на ночь. Так и жил он уже несколько месяцев один в этой временно купленной квартире.

Бытовые навыки Чу Цюбая были обратно пропорциональны его врачебному мастерству, он перерыл весь шкаф, превратив аккуратный ящик в беспорядок, но так и не нашёл подходящей по размеру для Чу Цзянлая пары.

— Прости, гостевых тапочек не заготовил, заходи так.

Молча вошедший следом брат, стоял у него за спиной. Наклонившись через согнутую спину Чу Цюбая, он острым взглядом сразу углядел пару бледно-фиолетовых женских тапочек.

— А эти?

— Это для уборщицы.

— А эти?

Чу Цюбай выпрямился:

— Туфли Чу Жун. Хочешь примерить?

На хмуром и мрачном лице Чу Цзянлая мелькнула заискивающая улыбка:

— Разве я посмею надеть обувь тётушки?

С этими словами он скинул обувь с ног и шагнул вглубь квартиры босиком.

— Отопление ещё не включили, пол холодный.

— Ничего, мне не холодно.

Оглядевшись, Чу Цзянлай отметил, что мебели здесь кот наплакал. На двухстах с лишним квадратных метрах едва угадывались следы жизни. На обеденном столе валялась открытая пачка чипсов и недопитый стакан воды.

Чу Цзянлай мог ясно представить, как проспавший из-за забытого будильника старший брат, в спешке, без времени на завтрак, разрывает пачку чипсов и наспех жуёт, лишь бы заткнуть желудок.

Этот человек, который выглядел таким разносторонним и способным, кто за считанные годы пробился в элиту конкурентной хирургии и сделал себе громкое имя, на деле оказался полнейшим профаном в быту.

Без чьей-то заботы он, наверное, не протянул бы и трёх дней без еды. Так когда-то сказала Чу Жун, тётя Чу Цюбая, которая была всего на четыре года его старше и оставалась с ним в самых близких отношениях.

Простенько обойдя свою территорию, убедившись, что никаких подозрительных следов больше нет, Чу Цзянлай немного расслабился.

— Сходи, налей мне воды.

Едва устроившись на диване, он тут же получил от Чу Цюбая указание, произнесённое так, будто это само собой разумеется. Чу Цзянлай мгновенно вскочил:

— А где горячая вода?

— На кухне.

— Я понимаю. Где кулер?

— Без кулера. Вскипяти в чайнике, справишься?

До возвращения в семью Чу Цзянлай несколько лет жил самостоятельно, так что вскипятить воду для него труда не составляло. Припомнив, что голос у Чу Цюбая немного охрип, он на всякий случай разыскал в кухонном шкафчике пачку сушёной хризантемы и заварил чай.

Когда он вернулся с двумя чашками, Чу Цюбай сидел, откинувшись на спинку дивана, и рассеянно смотрел в пустоту.

Чу Цзянлай поставил чашку перед ним, и тот дёрнулся, резко повернув голову.

Взглянув на его серовато-бледное, измождённое лицо, младший брат после недолгого раздумья предпочёл промолчать. Он ждал, когда Чу Цюбай сам заговорит и всё объяснит.

Со стороны их ссора и впрямь была необъяснимой, возникшей на пустом месте.

Сначала Чу Цюбай просто неохотно отвечал на его сообщения, а через пару дней и вовсе перестал брать трубку. Чу Цзянлай был по уши в работе, спал урывками, высчитывая время с аптекарской точностью, но всё же быстро уловил эту перемену.

Перед ним был ключевой актив, на завоевание которого он потратил больше десяти лет.

Именно поэтому Чу Цзянлай не смел действовать опрометчиво. Он ломал голову, пытаясь понять, в чём провинился и что именно его брат мог раскопать. Однако, прежде чем он успел что-либо выяснить, на горизонте возникла срочная поездка в Америку.

Чу Цзянлай из кожи вон лез, чтобы выкроить время для встречи с Чу Цюбаем перед отлётом, и не подозревал, что тепло пожелавший ему счастливого пути брат в тот же вечер сам сел в самолёт до Пекина, а три месяца спустя молниеносно расписался с какой-то женщиной.

Чу Цюбай молча смотрел на роскошный узор мраморного пола, не произнося ни слова. В комнате повисла тягостная тишина. Оба они сидели на разных концах дивана с чашками в руках.

В этой гнетущей неподвижности сердце Чу Цюбая забилось чаще и яростнее. Жар от чашки просачивался сквозь керамику, обжигая ладонь. Он и представить не мог, что настанет день, когда просто сидеть напротив Чу Цзянлая станет настоящей пыткой.

— Всё, что я хотел сказать, я уже сказал, — наконец произнёс Чу Цюбай. — Раз ты приехал, значит, тебе есть что добавить?

Чу Цзянлай держал чашку, но не пил из неё. Пар окутывал его прекрасное лицо, и во влажном взгляде читалась нежность.

— Почему между нами вдруг всё стало так?

— А как ты думаешь?

Может, оттого, что включили отопление и в комнате стало жарко, на переносице Чу Цюбая выступили мелкие капельки пота. Когда он отвернулся, на его шее резко обозначились синие вены.

Давно не обнимавший его Чу Цзянлай внезапно почувствовал жажду и, опустив голову, отпил глоток.

— Не знаю.

На деле он уже не раз слышал от взявших в руки семейный бизнес дрзей, как они отзывались о его брате. Слова вроде «деловой», «безжалостный», «страшный в своей мощи».

А этот новоявленный тиран делового мира, «жестокий и бессердечный, сейчас сидел на диване, сжимая в руках чашку с мультяшным рисунком. Низко склонив голову, как ждущий, когда учитель вернёт сочинение с пометками, школьник, он потягивал воду.

Если даже эта порождённая заботой скованность была всего лишь игрой, то человек перед ним и впрямь был пугающим.

Чу Цюбай тупо смотрел на него.

— Брат Цюбай, — наконец отставил чашку Чу Цзянлай. — Ты ведь всё ещё любишь меня, правда?

Он и впрямь был мастером, попал в самую точку, одним ударом.

— А женитьба просто чтобы меня проучить. — До сих пор сидевший неподвижно юноша незаметно придвинулся ближе, и его пальцы уверенно легли на волосы Чу Цюбая, нежно перебирая пряди: — Ты ведь до сих пор любишь меня до смерти, да?

Чу Цюбай дёрнулся прочь от этой ласкающей его голову руки, и лицо его исказилось ещё сильнее.

Из-за того кортежа с охраной невольно всплыли воспоминания о тех ужасных днях, теперь он балансировал на грани нервного срыва.

Спокойный, но безгранично уверенный вывод Чу Цзянлая вновь угодил прямо в гноящуюся рану, став последней каплей.

Ибо умирающему верблюду как раз и требуется лечение, а Чу Цзянлай и был тем самым лекарством для Чу Цюбая.

— Хватит дуться, брат Цюбай. Что бы я ни натворил, я исправлюсь, прости меня. Даже если ты за моей спиной тайком женился на какой-то сомнительной женщине, я могу закрыть на это глаза. Лишь бы ты сказал, почему злишься, дал мне ещё один шанс, развёлся, и я изменюсь.

Легче горы свернуть, чем изменить свою природу. Даже не зная, в чём провинился, он самоуверенно сулит исправление. И кто же из нас глупее, Чу Цзянлай в своём наглом самомнении или я сам, всё ещё цепляющийся в глубине души за последнюю надежду, что, если он во всём честно признается я попробую простить его.