Онлайн чтение книги Я вырастила навязчивого слугу I Raised an Obsessive Servant
1 - 157 В мире без тебя#6

* * *

Несмотря на то, что тетя Мари упомянула «куда-нибудь еще», на самом деле Тому больше некуда было пойти. Кроме умерших родителей, у Тома не было родственников.

У тети Мари также не было определенного места, куда можно было отправить Тома. У нее были родственники, но большинство из них жили в той же деревне или в близлежащих поселках.

Учитывая характерные красные глаза Тома, если бы он не уехал куда-нибудь далеко от деревни, его бы быстро нашли.

После долгих ночных размышлений тетя Мари на следующий день рано утром забрала Тома и посадила в карету. Карета мчалась, и мчалась, и мчалась. Том просто тупо смотрел в окно, держа в руках сумку с вещами.

Знакомые пейзажи исчезли, и начали появляться незнакомые виды. Как только он начал привыкать к этой незнакомой обстановке, карета остановилась.

Приют, в который тетя Мари привезла Тома, финансировался храмом. Она выбрала это место, думая, что, находясь под защитой храма, даже дворяне не осмелятся на безрассудные поступки.

– С тобой все в порядке?

–...Да.

– Эти люди скоро потеряют интерес, поэтому, когда все уляжется, я сразу же приеду и заберу тебя.

Тетя Мари сказала это, но Том, честно говоря, отнесся к этому скептически. Не похоже, что эти люди скоро сдадутся, а даже если и сдадутся, он не был уверен, что тетя Мари сможет ещё раз проделать весь этот путь сюда.

Как и у всех в их округе, жизнь тети Мари имела цикличность. Благодаря урожаю с небольшого поля, на котором она работала в течение года, ей едва удавалось продержаться до следующего года. Она, как и все жила за счет урожая: выращивала овощи, продавала, а потом снова выращивала. Это означает, что они не могли себе позволить путешествия на арендованном экипаже.

Он этого не почувствовал, но сегодняшняя стоимость перевозки, должно быть, оказалась для нее фатальной. Несмотря на то, что Том знал об этом, он слегка улыбнулся и кивнул головой.

– Я подожду.

– Да, береги себя.

Том взъерошил свои волосы и махнул рукой в сторону спины тети Мари, которая поворачивалась к нему спиной. Тетя Мари оглядывалась на Тома при каждом шаге, как будто все еще беспокоилась о нем.

Том постарался улыбнуться как можно шире. Но в тот момент, когда карета с тетей Мари отъехала, почему он снова заплакал… Не потому ли, что, потеряв родителей, тетя Мари и дядя Рон, которые были рядом с ним, исчезли, и он остался совсем один?

И все же он не должен плакать.

Том сильно прикусил щеку, чтобы сдержать слезы. Это было потому, что он боялся, что дети будут смотреть на него свысока, если он заплачет в месте, которое посещает впервые.

– Добро пожаловать.

Священник и директор приюта, к счастью, отнеслись к нему без предубеждения. Сначала он, казалось, вздрогнул при виде его красных глаз, но вскоре поприветствовал его с нежной улыбкой.

Директор, который был наслышан об обстоятельствах, в которых оказался Том, прослезился.

– Тебе, должно быть, было тяжело потерять своих родителей.

– Нет, не совсем...

Честно говоря, не было ни дня, когда бы он чувствовал себя спокойно. Но он не хотел показывать это тому, с кем сегодня встречался впервые.

Даже если у человека доброе сердце, Том не мог так легко открыть свое сердце.

– Ну, если ты так говоришь.

Директор крепко обнял Тома, который кусал губы. Тело Тома напряглось от удивления.

– Ни о чем больше не беспокойся и чувствуй себя как дома.

После этого он больше никогда не упоминал о родителях Тома или о его красных глазах. Том предпочитал это своему неуклюжему комфорту.

«Он кажется хорошим человеком.»

Не стоит судить о человеке по его первому впечатлению, но почему-то у него было хорошее предчувствие.

Он думал, что дети в приюте, которым руководит такой человек, встретят его тепло. Однако дети были другими. Особенно те, кто был новичком в этом месте, они явно избегали его, когда видели его покрасневшие глаза.

– А, привет?

Даже в ответ на его мужественное приветствие они притворились, что не слышат, и отвернулись, чтобы заняться своими делами.

Только бедный директор остался в неловком положении. Том кивнул ему, который снова пытался собрать детей.

– Я в порядке.

На самом деле, он был не в порядке. Радостное настроение, которое у него было некоторое время назад, давно испарилось. Но Том скрыл свои оскорбленные чувства и улыбнулся директору, затем прошел в уголок, где не было детей, и сел.

– Я все равно предпочитаю побыть один.

Том пробормотал что-то себе под нос, словно давая обещание.

– Я предпочитаю побыть один.

* * *

Проходили времена года, и снова наступила осень, когда он приехал в приют с тетей Мари. От тети Мари по-прежнему не было никаких особых новостей.

Может быть, она забыла его, а может быть, что-то случилось с тетей Мари.

Том смотрел на детей, играющих на улице, в то время как сам он бесцельно листал книгу, которую даже не мог прочитать.

Прошел год с тех пор, как он приехал сюда, но дети так до конца и не открыли Тому свои сердца. Кто-то все еще шептался, что у него странные глаза, а кто-то вообще не обращал на него внимания. Вероятно, потому, что Том не очень-то дружил с детьми.

Том бесцельно листал страницы книги. На бумаге, заполненной картинками, мелькали пейзажи его родного города, о котором он мечтал.

«Она придет.»

В прошлом году она уже оплатила перевозку собранного урожая, поэтому, возможно, не смогла бы приехать в этом году, потому что у нее не было денег. Как только сбор урожая в этом году закончится и у нее появятся свободные деньги, тетя Мари приедет за ним.

Так что ему просто нужно продержаться еще немного. Еще совсем немного…

Том посмотрел на свои неуклюжие пальцы, переворачивающие страницы книги, и в конце концов закрыл глаза.

* * *

Эта зима была особенно холодной. Каждый день шел снег, и со всех сторон дули ветры.

Дети в приюте, которые даже не могли надеть подходящую тёплую одежду, сбились в кучу в одном месте, полагаясь на тепло тел друг друга и дрожа от холода.

Даже дети, которые обычно рычали при виде друг друга каждый день, повинуясь инстинкту самосохранения, делились друг с другом теплом, заключив негласное перемирие.

Но даже несмотря на это, Том дрожал в одиночестве, свернувшись калачиком в сторонке от группы.

«Холодно.»

Сильный мороз превратил вчерашних врагов в сегодняшних товарищей, но его красные глаза по-прежнему вызывали у детей страх. Даже когда они бросали мимолетные взгляды на Тома, у которого посинели губы, они не решались подойти к нему первыми.

Не в силах больше смотреть, директор попытался взять Тома за руку и подойти к детям, но каждый раз дети отступали, как будто сговорились.

После этого Том потерял даже проблеск надежды. В конце концов, его жизнь была холоднее ветра, пробиравшего его до костей среди людского презрения.

Но...

Это было то, через что он проходил снова и снова, но на сердце у него было очень холодно.

Ветер, который завывал даже днем, с наступлением ночи стал еще сильнее. Жуткий звук, похожий на вой привидения, продолжал доноситься снаружи, а окна дрожали так, словно их в любой момент могли выломать.

Но что было еще невыносимее, так это холод, который пробирал до костей.

«Холодно.»

Том, дрожа и плотнее закутываясь в одеяло, держал глаза широко открытыми, чтобы не заснуть.

Несмотря на то, что он был таким сонным, что его веки отяжелели, он не мог заснуть. У него было плохое предчувствие.

«Если я засну вот так, то, возможно, не смогу проснуться.»

Он вспомнил, что слышал о путешественнике, который заснул холодной зимой и не смог проснуться, даже когда наступило утро. Его отец, услышав эту историю, воскликнул: «Какой дурак! Ты никогда не должен спать, когда холодно. Если ты задремлешь хотя бы на мгновение, это может обернуться катастрофой!» Голос отца, произнесенный тогда с презрением, звенел у него в ушах.

Том похлопал себя по щекам, которые и без того покраснели от холода, пока они не стали еще краснее.

«Я не должен спать.»

И вдруг его охватило сомнение.

«Не все ли равно, если я останусь в таком виде?»

Размышляя об этом, он понял, что у него не было такой привязанности к жизни, чтобы он не спал всю ночь, сопротивляясь всепоглощающему сну.

Даже если он выживет сегодня, завтра он снова будет дрожать от холода, отчаянно надеясь, что зима закончится, и даже когда наступит долгожданная весна, его жизнь не станет лучше.

Как это было всегда, он, вероятно, вгрызался бы в черствый хлеб до боли в челюстях, чтобы набить свой голодный желудок, и в то же время терпел бы презрение других сирот.

Безжалостное, но монотонное повторение его повседневной жизни, снова и снова.

Он задавался вопросом, озарит ли когда-нибудь его жизнь теплый свет. Возможно, жизнь, которая ждет его впереди, может быть более ужасной, чем просто заснуть здесь навсегда.

Думая об этом, на сердце у него, казалось, стало немного легче. Том закрыл глаза, отпуская все. Его веки, которые он еще мгновение назад держал поднятыми, плавно опустились.

– Но это несправедливо.

Почему он родился не таким, как все? Все, чего он хотел, — это играть со своими друзьями. Если бы у него была теплая и добрая семья, как у всех, это было бы здорово.

Почему у него не может быть того, что все остальные считают само собой разумеющимся?

С трудом разлепив отяжелевшие веки, Том безучастно уставился в окно, которое сильно дрожало на ветру.

Боже, если ты действительно существуешь, пожалуйста, не забывай меня.

Если мне суждено родиться заново, пожалуйста, подари мне теплую любовь…

«Я тоже хочу, чтобы меня любили.»

Я хочу встретить кого-то, кто сможет смотреть на меня без страха в глазах и улыбаться мне.

В тот момент, когда он загадал свое самое заветное желание, как раз перед тем, как пламя жизни погасло, красные глаза Тома засверкали золотом.

Если мне суждено переродиться в своей следующей жизни, я обязательно…

* * *

–...Рей?

Послышался голос, который всегда успокаивал его сердце.

Инстинктивно Рейнард протянул руку, коснулся талии Юрины и притянул ее ближе. Он зарылся лицом в ее теплые объятия и глубоко вздохнул.

Аромат цветов доносился до него, словно говоря о том, что женщина, стоящая перед ним сейчас, была не сном, а реальностью. Казалось, что все остатки ночного кошмара, который он видел некоторое время назад, исчезли.

– Рей, что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Рейнард уткнулся лицом ей в грудь и только покачал головой. Юрина посмотрела на него с беспокойством, как на ребенка.

– Почему ты стонешь во сне, если тебе не плохо? Ты уверен, что не заболел?

Она снова нежно погладила его по волосам, когда он покачал головой. Сердце Рейнарда дрогнуло от ее нежного, любящего прикосновения, словно она ухаживала за новорожденным ребенком.

– Тебе приснился кошмар?

–...Возможно.

Он попытался ответить спокойно, но его голос дрогнул. Юрина слегка отступила назад и вгляделась в выражение его лица.

Лицо Рейнарда было ужасно искажено, но она не знала, что за ужасный сон ему приснился. Обычно он был довольно откровенен в своих чувствах с Юриной, но не особо выражал негативные эмоции, как будто боялся заставить ее волноваться.

Видя, что он не может контролировать свои эмоции и испытывает боль, у нее защемило сердце.

– Ты плакал?

– Нет.

– Тогда, должно быть, это потому, что ты устал и зеваешь. Верно?

Ее мягкая рука нежно коснулась его мокрых ресниц. Они оба знали, что слезы были не от зевоты, но Юрина ничего не сказала.

Рейнард был благодарен ей за внимание. Он закрыл глаза и молча принял ее прикосновение.

– Какой сон тебе приснился?

– Когда я был в приюте.

Рука Юрины, вытиравшая его мокрые ресницы, на мгновение замерла. Словно призывая ее продолжать, Рейнард потерся о её руку.

Юрина на мгновение заколебалась, прежде чем, наконец, спросить.

– Неужели пребывание в приюте было таким ужасным, что тебе всё ещё снятся кошмары?

В ее голосе слышались сожаление и печаль из-за того, что она не нашла его раньше.

Рейнард считал, что ему повезло, что она вообще нашла его, потому что он не был тем человеком, которого она искала. Но она всегда сожалела, что не нашла его раньше.

В этом не было никакой необходимости. Рейнард быстро покачал головой.

– Это не так. Я бы солгал, если бы сказал, что мне нравилась жизнь в приюте, но она не была ужасной.

– Тогда?

Он не смог ответить сразу.

Потому что тебя там не было. Мир без тебя для меня страшнее самого страшного сна.

Слова вертелись у него на кончике языка, но он не мог заставить себя произнести их вслух.