Я спросила Канну, главную пострадавшую, как наказать этого психа. В обычном мире я бы просто вызвала полицию и позволила бы закону свершить правосудие, но мы в ином мире. К тому же, Эванджелин — аристократка, так что, возможно, она сама может решить, как поступить с преступником?
— Может, запереть его в каком-нибудь подземелье?
Канна и Хэна уставились на меня. Если захочешь, заставлю его до конца жизни сидеть на хлебе и воде.
Но Канна покачала головой. Неужели она считает это наказание слишком жестоким? Она что, ангел во плоти? Не зря Хэна так привязана к сестре. Глупышка, тебе бы о себе подумать!
— А что с шеей?
Только сейчас я заметила, что рана на шее Канны глубже, чем я думала. Тонкая красная линия протянулась через всю шею.
В доме ещё осталась святая вода? Если обработать ей, шрам может исчезнуть? Боевые шрамы — это одно, их даже можно носить с гордостью. Но отметины от похищения — совсем другое.
— Всё хорошо!
Канна отреагировала с неподдельным восторгом. Чувства её, пожалуй, выглядят чрезмерными, не находите? Я на мгновение удивилась, но тут же всё поняла.
Если тебя похитили, а «госпожа злодейка» не только спасает, но и проявляет заботу — тут невольно растрогаешься. На фоне тех, кто при одном моём виде падает в обморок, её реакцию ещё можно счесть сдержанной.
Всхлип
Внезапно Хэна побледнела, словно из неё вытянули кровь, и зажала рот ладонью. Она смотрела мимо меня, куда-то за спину. Что там… Чёрт, Донау!
Я… кажется, забрала у него нож? Да, кажется, так и было. Но когда я обернулась, передо мной предстала совсем не та картина, которую я ожидала увидеть.
Донау не собирался на меня нападать.
Он уже неподвижно лежал на полу.
— Ты видела? — спросила я.
— Да… Он сам себе в горло вонзил нож, — ответила Канна.
Канна добила констатацией факта. Жуть!
Донау покончил с собой. Похоже, он воспользовался тем, что в руке у него был только нож, и ударил себя в шею. Не в запястье, а прямо в горло? Неужели так не хотел отвечать за свои преступления!?
Преступники, похоже, в любом мире одинаковы: лишь бы не отвечать за содеянное, готовы сами себе приговор вынести.
— Сочувствую. Похоже, он… умер, — пробормотала я.
А ведь я хотела, чтобы он вкусил праведного возмездия…
— Всё в порядке. Для меня и этого достаточно.
Глаза Канны сияли. Её лучистая улыбка была поразительно безмятежной, словно она уже всё оставила позади. Какое же у нее широкое сердце…
— Спасибо, что спасли меня.
И голос её звучал необычайно живо.
А? Кажется, дело не только в голосе.
«Или это вокруг стало слишком светло?»
О, нет, нет же! Это же пожар!
Оказалось, позади Донау вспыхнул огонь, и его свет озарил всё вокруг. Вот почему, несмотря на заколоченные окна и отсутствие ламп, в помещении было так светло!
Благодаря этому я смогла разглядеть интерьер. В центре комнаты был нарисован магический круг призыва. Неужели это… тот самый? Тот, что он у меня украл?
Тогда этот огонь… Донау, должно быть, призвал духа огня. Так это действительно был круг призыва духа! Эй… Как он это сделал? Надо было вернуть бумагу или хотя бы рассказать мне перед смертью! Бессовестный преступник!
Я схватила Хэну и Канну и поспешила наружу. Хорошо, что я выбила дверь. Благодаря этому дым выходил наружу, и дышать было немного легче.
Этот парень успел совершить еще одно преступление перед смертью! Если бы были субтитры, там бы написали «(+ поджог)». Кража, похищение и поджог! Настоящий трижды коронованный чемпион!
К счастью, соседние дома, похоже, были построены из какого-то огнестойкого материала, и огонь не перекинулся на них. Вот это качество другого мира! Надо бы перенять эту технологию.
Дом Донау, пылающий в одиночестве, был поистине зрелищным.
У меня чуть не навернулись слёзы. Мой магический круг… Наверное, сгорел вместе с ним…
⊱━━━━⊱༻●༺⊰━━━━⊰
Ржавые стены, комната, пропахшая плесенью, холодный суп, узкая жёсткая кровать, крошечное окошко.
Таков был мир Канны.
У нее всегда было слабое здоровье. Роды дались её матери невероятно тяжело, та умерла, едва успев произвести её на свет. Если бы Канна появилась, поглотив мать при рождении, она, вероятно, была бы крепкой, но и этого не произошло. Девочка постоянно хворала, словно жизнь едва теплилась в ее хрупком теле.
Отец, пытаясь заработать на лечение дочери, умер от переработки, и теперь его место заняла старшая сестра, Хэна.
Казалось бы, раз уж ребёнок унес жизни двоих, он хотя бы выздоровеет. Но нет. Канна почти не вставала.
Она не могла даже шевельнуть рукой, и каждый вдох давался с трудом. Чтобы оплатить сиделку, Хэне пришлось брать дополнительные смены. Канна же втайне страшилась, что однажды поглотит и свою единственную сестру.
Но девочка была бессильна. Лучше бы сказать сестре, что надежды нет и пора остановиться, но сама она отчаянно хотела жить, цепляясь за эту жалкую нить существования.
А сестра называла это надеждой.
— Канна, видишь людей на улице? Я верю, что однажды и ты сможешь ходить, как они. Я сделаю так, чтобы это случилось. Так что давай не будем терять надежду.
С того момента крошечное окошко стало особенным и для Канны.
В монотонной повседневности менялся только вид за окном. Восходило солнце, летали птицы, дети бегали, садилось солнце, все возвращались домой ужинать, наступала ночь.
Канна мысленно вписывала себя в обыденные сцены за тем окном. Бежала вместе с другими, возвращалась домой в толпе.
И однажды в этом привычном пейзаже появилась новая деталь.
«Ты снова пришёл?»
Кот начал заглядывать к окошку Канны во время прогулок. Золотистый кот всегда садился на подоконник, наблюдал за ней, а затем невозмутимо исчезал.
«Когда я смогу ходить, я покормлю этого кота». Раз на нём ошейник, значит, у него есть хозяин, но, может, угостить лакомством?
Кот постепенно занял своё место в маленьком мире Канны.
— Канна! Канна!
И случилось чудо.
— Ты в порядке? Теперь не болит?
— Я… Я в порядке.
Голос ее был хриплым, слова с трудом вырывались наружу, но Хэна разрыдалась, обнимая сестру так крепко, словно та могла исчезнуть в любой миг. Чтобы оплатить лечение, сестра бралась за самую тяжелую работу и в итоге попала в дом графа Рохансона. Там, по её словам, леди Эванджелин, узнав об их горе, подарила им святую воду.
Святая вода стоила так дорого, что простолюдину пришлось бы копить полжизни, чтобы купить всего один флакон. Канна поняла, что именно эта святая вода была той надеждой, о которой говорила Хэна. Ради того, что кто-то мог легко отдать столь бесценное всего лишь из жалости, мать, отец и сестра пожертвовали своими жизнями. И всё из-за одного сосуда воды!
— Какое счастье. Это настоящее чудо.
Однако, слушая слова сестры, гнев Канны растаял. Если тот, кто отдал за это жизнь, так счастлив, какой смысл в её злости?
Самочувствие Канны постепенно налаживалось. Когда она смогла двигаться, вернулся аппетит, а с регулярным питанием пришла и долгожданная полнота. Та самая надежда, о которой говорила сестра, сперва казалась чуждой и смущала, но Канна понемногу привыкала к ней. И тогда она решила воплотить давнюю мечту.
Она вышла из дома и бесцельно бродила по округе, изредка присаживаясь отдохнуть у чужого порога.
Девушка была необщительной, поэтому не здоровалась и не заговаривала с другими детьми. Но, чувствуя теплое солнце и слушая оживлённые голоса, она остро осознавала, что теперь принадлежит к миру «за окном».
«Кстати, а куда делся тот кот?»
Канна уговорила Хэну купить лакомство и теперь носила его в кармане, но кот не появлялся. Может, сменил маршрут? Или с ним что‑то случилось?
Пока она раздумывала, холод усиливался. Хэна сегодня задерживалась, и Канна собралась уже уходить, как вдруг краем глаза заметила мелькнувший золотистый хвост.
«Кот?»
Канна вспомнила наказ сестры не гулять ночью. Но сейчас еще день. Она просто проверит и сразу же вернётся, чтобы сестра не волновалась. В тот миг, когда она свернула в переулок, появился мужчина.
А когда она очнулась, то оказалась в незнакомой комнате.
Рот был зажат, руки и ноги связаны. Как долго она пробыла без сознания? Вокруг царила непроглядная тьма. Постепенно глаза привыкли к мраку, и она смогла разглядеть очертания помещения.
Канна думала, что она одна, но в углу сидел кто‑то ещё. Мужчина, увлеченно изучавший какую‑то бумагу при тусклом свете. Именно он, без сомнения, и был тем негодяем, что напал на неё. Охваченная яростью, Канна забилась в отчаянии, но её тело, лишь начавшее восстанавливаться, не слушалось, оставаясь слабым и непослушным.
— А, проснулась? Я читаю, не мешай, ладно?
Когда мужчина подошел ближе, в нос Канны ударил резкий, едкий запах. Она сразу поняла, чем пахло — неудивительно, за свою жизнь она видела немало крови. Но, помимо веревок, стягивающих её тело, на ней не было ни одной раны, значит, этот железный запах исходил от самого мужчины.
— Сиди тихо. До ночи недолго.
Мужчина что‑то бормотал, не отрывая взгляда от стены. Канна, превозмогая слабость, повернула голову и проследила за взглядом похитителя. Это была не просто стена, окно было наглухо заколочено деревянными досками. Сознание Канны затуманилось и мысли спутались.
Вид наглухо забитого окна поразил её глубже, чем даже факт похищения. Для Канны пространство за стеклом всегда олицетворяло надежду. А здесь, в этой глухой темноте, не проглядывало ни единого её луча.
И потому, вопреки требованиям мужчины вести себя смирно, Канна начала отчаянно сопротивляться.
Она звала сестру, выкрикивая её имя в отчаянной мольбе о спасении. Мужчина оставался равнодушен к ее воплям. Канна искала опору, умоляя показать ей хоть проблеск света за этим забитым окном, но ночь ещё не наступила. Когда же Хэна вернётся домой? Сестра непременно забеспокоится, не обнаружив её на привычном месте.
Канна ничего не могла поделать. Казалось, она снова стала той беспомощной больной, что только и могла, что лежать в постели и ждать сестру, пока не выпила святую воду.
Порыв найти надежду быстро сменился другим чувством. Теперь из уст Канны лились лишь проклятия.
Наконец, солнце полностью скрылось за горизонтом, и наступила та самая ночь, которой так ждал мужчина. Он зажёг свечу и взял в руки нож. «Умри, умри, умри», — невнятно бормотала Канна, не понимая собственных слов. Мужчина же, будто под аккомпанемент её проклятий, начал странный, почти ритуальный танец. Канна неотрывно следила за этим действом, охваченная леденящим ужасом.
Закончив танец, мужчина присел перед ней. Теперь она наконец понимала, что он задумал — благодаря тому, что он десятки раз вслух зачитывал ту самую бумагу. «Ангел света»?
«Он приносит меня… в жертву?»
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления