Онлайн чтение книги Наполовину плохой / Дьявол-полукровка Half Bad / The Bastard Son & The Devil Himself
1 - 16 ЧАСТЬ 2: КАК Я ОКАЗАЛСЯ В КЛЕТКЕ – Мой Первый Поцелуй

Мой Первый Поцелуй

Совет даёт мне разрешение на посещение мест в радиусе нескольких миль от нашего дома, в том числе нескольких местных магазинов и нашего леса. Проходит год, затем другой. Мои тринадцатый и четырнадцатый дни рождения – единственные кляксы на этом фоне, но я успешно прохожу Проверки, и у меня всё ещё есть Не Установленный Назначенный Код. Бабушка продолжает рассказывать мне о зельях и растениях. И я продолжаю самостоятельно ездить в Уэльс. Там я учусь выживать на улице зимой, предсказывать погоду и справляться с дождём. И никогда не отлучаюсь из дома более чем на три дня, всегда стараясь передвигаться незаметно. Я ухожу и возвращаюсь разными путями, всегда высматривая потенциальных шпионов, посланных следить за мной.

Мои мысли часто занимает отец, но планы по его поискам остаются неопределёнными. Кроме того, я всё больше думаю об Аннализе. Я никогда не переставал думать о ней, о её волосах, коже и улыбке, но после моего четырнадцатилетия эти мысли стали более настойчивыми. Я хочу снова увидеть её вживую, и план о том, как встретиться с ней, быстро становится всё менее расплывчатым.

Я не настолько глуп, чтобы подходить к её дому или школе, но между ними находится Эдж-Хилл, место, где мы договорились однажды встретиться.

Я направляюсь туда.

Холм имеет форму перевёрнутой чаши, плоскую вершину с крутыми склонами и тропинкой вокруг основания. На его южной стороне находится выступ, с вершины которого открывается вид на равнину – зелёное пространство сельскохозяйственных угодий, разделённое сетью окаймлённых живой изгородью просёлочных дорог и усеянное несколькими домами. Холм покрыт лесом, деревья на нём прямые, высокие и расположены на большом расстоянии друг от друга. Скала представляет собой крупный песчаник, изрезанный глубокими горизонтальными и вертикальными расщелинами. У подножия скалы находится плоский участок голой земли. Она кирпично-красная и песчаная, и когда я иду по ней, с моих ботинок поднимается пыль.

Взобраться на скалу несложно, так как опоры для рук и ног на ней большие и доступные. Сидя на вершине, на плоской плите из песчаника, я не вижу тропинки у подножия холма, но слышу голоса случайных прохожих, выгуливающих собак, и крики нескольких детей, медленно возвращающихся домой после школы. Если бы кто-нибудь, кроме Аннализы, приблизился к выступу, у меня было бы достаточно времени, чтобы исчезнуть.

Каждый учебный день я жду на этом выступе. Однажды мне показалось, что я слышу её голос, говорящий с одним из братьев, поэтому я спустился с холма и направился домой.

Поздней осенью над изгибом склона показались блестящие светлые волосы Аннализы.

Я сосредоточился на том, чтобы мои ноги как бы невзначай болтались на краю выступа.

Аннализа не поднимает глаз, пока не преодолевает самый крутой участок холма. Увидев меня, она замедляет шаг и оглядывается по сторонам, но продолжает идти, пока не оказывается почти прямо подо мной. Она поднимает глаза, улыбается и краснеет.

Я так долго ждал момента встречи с ней, и знаю, что хочу сказать, но всё, с чего я собирался начать, теперь кажется неправильным. Я понимаю, что мои ноги перестали раскачиваться, и снова сосредотачиваюсь на них. Моё дыхание тоже становится забавным.

Аннализа взбирается на скалу. Даже это она делает элегантно и через несколько секунд уже сидит рядом со мной, болтая ногами в унисон с моими.

Через минуту мне удаётся заговорить: «Тебе придётся сообщить Совету о контакте со мной».

Её ноги перестают двигаться.

Я напоминаю ей: «Согласно Постановлению Совета Белых Ведьм, о любом контакте между Полу Кодами и Белыми Ветами обе имеющие к нему отношение стороны должны уведомлять Совет».

Ноги Аннализы начинают раскачиваться снова: «Не было никакого контакта».

Теперь я чувствую каждый удар своего сердца; кажется, что один из ударов вот-вот разорвёт мою грудную клетку.

«Кроме того, у меня ужасная память. Мама всегда ругает меня за забывчивость. Я постараюсь не забыть рассказать ей о встрече с тобой, но у меня такое чувство, что это вылетит у меня из головы».

«Я рад быть настолько незапоминающимся», – бормочу я, наблюдая, как её школьные туфли, покрытые красной пылью, то появляются, то исчезают из виду.

«Я никогда не забывала о тебе. Я помню все рисунки, которые ты рисовал, все те моменты, когда ты смотрел на меня через весь класс».

Я чуть не падаю с обрыва. Все те моменты?

«И сколько раз я смотрел на тебя через весь класс?»

«Дважды в первый день».

«Дважды?» – Уверен, что был всего один раз. Я чувствую на себе её взгляд, но продолжаю смотреть на её туфли.

«Ты выглядел таким… несчастным».

Великолепно.

«И как будто хотел кричать от боли».

У меня вырывается смешок: «Да, пожалуй, описание довольно точное». Кажется, что все это было давным-давно.

«Десять раз на второй день», – говорит она.

Был всего один раз, и теперь я уверен, что она дразнит меня.

«Но только дважды на третий день, когда я сидела рядом с тобой на уроке рисования, и даже тогда ты не смотрел на меня, а продолжал смотреть на своего воробья».

«Это был чёрный дрозд, и я рисовал его».

«После этого я решила, что мы преодолели твою застенчивость, но ты всё ещё не смотрел на меня». Она перестаёт болтать ногами и поднимает их вверх, стучит туфлями друг об друга и позволяет им упасть.

«Я не стеснительный, и я смотрел на тебя».

«На эту часть меня, я имею в виду».

Я знаю, что она показывает на своё лицо, но по-прежнему смотрю туда, где только что болтались её ноги. Я поворачиваюсь и сглатываю. Она прекрасна, как всегда. Волосы цвета белого шоколада и чистая медовая кожа, едва тронутая загаром и слегка раскрасневшаяся. Однако она не улыбается.

«Знаешь, какие у тебя удивительные глаза?» – спрашивает она.

Нет.

Она толкает меня плечом: «Не будь таким мрачным, когда я говорю тебе приятные вещи».

Она наклоняется ближе, заглядывая мне в глаза, а я смотрю в её глаза, наблюдая, как серебряные блики переливаются в их голубизне, некоторые движутся быстро, некоторые медленно, а некоторые, кажется, приближаются ко мне.

Аннализа моргает и откидывается назад, говоря: «Может быть, не такой уж и застенчивый». Она отталкивается от обрыва и мягко приземляется на землю внизу. Это долгий спуск.

Я следую за ней, а когда приземляюсь, она убегает, как газель, и мы совсем недолго носимся по склону, прежде чем она говорит, что ей пора идти.

Оставшись один, я ложусь на плиту из песчаника и переживаю всё это заново. И пытаюсь придумать, что сказать ей в следующий раз. Комплимент, подобный тому, который она сделала мне по поводу моих глаз: «Твои глаза подобны утреннему небу», «Твоя кожа похожа на бархат», «Мне нравится, как солнце играет на твоих волосах». Все это звучит так жалко, и я знаю, что никогда не смог бы произнести что-то подобное вслух.

Мы встречаемся неделю спустя, и настаёт очередь Аннализы хмуриться и разглядывать свои туфли.

Я догадываюсь, в чём проблема: «Они говорят обо мне много плохого?»

Она отвечает не сразу, вероятно, перебирая в уме все варианты.

«Они говорят, что ты – Тёмный Ведьмак».

«Я бы уже был мёртв, если бы это было правдой».

«Ну, они говорят, что ты больше похож на своего отца, чем на мать».

И тут до меня доходит, насколько это опасно: «Ты должна идти. Ты не должна встречаться со мной».

Она перехватывает меня, поворачивается, смотрит мне прямо в глаза и говорит: «Мне плевать, что они говорят. Мне плевать даже на твоего отца. Я волнуюсь о тебе».

Я не знаю, что сказать. Что вообще можно сказать на это? Но я делаю то, что всегда хотел: беру её руку и целую.

С тех пор мы встречаемся каждую неделю, сидим на скале и разговариваем. Я рассказываю ей о своей жизни, но только частично, о Бабуле, Арране и Деборе. Я никогда не рассказываю ей об Уэльсе и своих поездках туда, хоть и хочу. Но я боюсь. И поэтому сам себе ненавистен. Ненавижу, что не могу быть честным из-за своего больного страха, что чем меньше она знает, тем безопаснее для неё будет.

Она рассказывает мне о своей жизни. Её отец и братья похожи на мужскую версию Джессики, в то время как её мать – на редкость беспомощная волшебница. Жизнь Аннализы кажется несчастной, и на фоне этого моя домашняя жизнь выглядит свободной и расслабленной. Она никогда не слышала о Проверках и не поверила мне, пока я не описал светловолосого члена Совета, всегда сидящего слева от Главы Совета. Аннализа сказала, что это описание похоже на Соула О'Брайена, ее дядю.

Я задаю ей вопрос, который всегда меня интриговал. Сколько всего существует Полу Кодов? Она не знает, но попытается выяснить это у своего отца, который работает в Совете.

На следующей неделе, она рассказывает, что ответ был: «Только один».

В другой раз она спрашивает: «Дебора уже обнаружила свой Дар?»

«Нет. Она пытается. Но она слишком много думает».

«Найл тоже продолжает пытаться. Он отчаянно хочет иметь способность становиться невидимым, как Киран и мой дядя, но не думаю, что она ему подходит. Он не хотел, чтобы Мама проводила церемонию Дарения; сказал, что у него будет больше шансов получить невидимость благодаря Папе. Но не думаю, что это имело бы какое-то значение. Киран пил кровь Мамы, а не Папы. Думаю, Дар зависит от человека: он заложен в тебе с рождения, и магия Дарения позволяет ему проявиться. Найл слишком открытый человек, чтобы быть невидимым».

«Да, я тоже думаю, что это работает именно так. Джессика умеет маскироваться. Она всегда была прирождённой лгуньей. Дар полностью подходит ей. Но она пила Бабулину кровь, а со стороны Бабули в семье нет никого, кто обладал бы подобным Даром.

«Я думаю, что получу способность к зельеварению».

«У моей Бабули такой Дар. Она умна, но в то же время умеет полагаться на интуицию. Дмаю, именно поэтому она так хороша в зельеварении. Ты похожа на неё. У неё сильный Дар».

«Не думаю, что мой Дар будет очень сильным. Думаю, я похожа на маму в этом отношении».

Аннализа ошибается не часто, но в этот раз она совсем не права. Я поднимаю её руку и целую: «Нет, у тебя будет сильный Дар».

Аннализа слегка краснеет: «Ты меня удивляешь. Иногда ты кажешься диким и безумным, и я начинаю думать, что у тебя будет тот же Дар, что и у отца. Но иногда ты такой нежный, и я начинаю сомневаться… возможно, ты будешь похож на свою мать. Правда, твоим Даром точно будет не зельеварение».

Мы продолжаем встречаться раз в неделю в течение учебного года, зимой, весной и в начале лета. Мы стараемся встречаться ненадолго и меняем дни. И не встречаемся на каникулах.

Я поглаживаю волосы Аннализы, наблюдая, как они стекают с моих пальцев. А она изучает мою ладонь, проводя кончиками пальцев по коже. Она говорит, что может предсказать мне судьбу, прочитав изгибы ладони».

Она говорит: «Ты станешь могущественным ведьмаком».

«Да? Насколько мощным?»

«Исключительным», – она снова проводит пальцами по моей руке, – «Да, это очевидно. Это понятно по вот этому изгибу. У тебя будет необычный дар. Им обладают немногие. Ты сможешь обращаться в животных».

«Звучит заманчиво», – Я приподнимаю её волосы и смотрю, как они падают.

«Правда, только в насекомых».

«Насекомых?» – Я отпускаю её волосы.

«Ты сможешь обращаться только в насекомых. Из тебя получится особенно хороший навозный жук».

Я хихикаю.

Она продолжает поглаживать мою ладонь: «Ты по уши влюбишься в кого-нибудь».

«В человека или навозного жука?»

«В человека. И этот человек будет любить тебя вечно, даже если ты превратишься в навозного жука».

«И что же это будет за человек?»

«Этого я не вижу… На этом месте пятно грязи».

И я глажу её по щеке тыльной стороной пальцев. Она остаётся неподвижной, позволяя мне прикасаться к ней. Мои пальцы скользят по её щекам и вокруг рта, по подбородку и вниз по шее, а затем снова поднимаются к щеке, ко лбу, медленно опускаются по центру носа, к кончику и вниз к губам, где мой палец и остаётся. Она целует его один раз. И потом снова. Я протягиваю руку и осмеливаюсь убрать палец только тогда, когда мои губы занимают его место».

И мы прижимается друг к другу, мои губы, руки, грудь, бедра, всё моё тело отчаянно стремится стать ближе к ней.

Я не могу оторвать своих губ от её кожи.

По ощущениям прошло всего несколько минут, но уже становится поздно, темнеет, когда нам наконец удается разделиться.

Когда мы прощаемся, она берёт меня за руку и целует тыльную сторону моего указательного пальца, её губы, язык и зубы касаются моей кожи.

Мы договариваемся встретиться через неделю. Следующий день, кажется, тянется целую вечность. День после него ещё хуже. Я не знаю, что с собой делать; всё, что я могу – это ждать. Мне физически не терпится её увидеть. Мои внутренности будто кидает в стиральной машине».

Наконец, день нашей встречи появляется на свет, а затем целый год тянется до полудня.

Я жду на плите из песчаника, лёжа на спине, смотрю в небо и прислушиваюсь к шагам Аннализы. Я напрягаюсь при каждом звуке, а когда слышу, как она карабкается вверх по склону, переворачиваюсь на бок и сажусь. Её белокурая головка появляется над изгибом холма, и я спрыгиваю с выступа, приземляясь на корточки, согнув ноги, упираясь кончиками пальцев левой руки в землю, а правую отведя в сторону, чтобы немного покрасоваться. Потом я выпрямляюсь и делаю шаг вперёд.

Но что-то здесь не так.

Лицо Аннализы искажено… ужасом.

Я колеблюсь. Подойти к ней? Убежать? Что делать?

Я оглядываюсь.

Это, должно быть, её братья, но я их не вижу и не слышу. Это не может быть Совет… не так ли?

Я делаю шаг вперёд. И тут появляется фигура парня, стоящего рядом с Аннализой. Он был рядом всё это время, его рука лежала на плече Аннализы, он вёл её вверх по склону и удерживал на месте. Но он был невидим.

Киран.

Старший брат Аннализы высок, как и остальные члены семьи, но у него более широкие плечи, и волосы не светлые, а рыже-русые, более тонкие и коротко стриженные. Он, не сводя с меня глаз, слегка наклоняется вперёд и что-то шепчет на ухо Аннализе, но я не могу расслышать, что именно.

Тело Аннализы напряжено. Она отрывисто кивает головой в ответ Кирану. Её взгляд устремлен вперед, мимо меня, вникуда. Киран убирает руку с плеча, и она убегает, спотыкаясь, вниз по склону.