Онлайн чтение книги Осколки разбитых хрустальных туфелек Pieces of Broken Glass Shoes
1 - 7

Я, с какой-то злорадной усладой любуясь видом Мари, отдёрнула руку — словно отрывая её от её же губ, чуть не раздирая их.

Мари прижала распухшие губы ладонью и глухо застонала. Её резко вздрагивающие плечи ясно показывали, что она давится слезами.

— Скажи мне.

— Й-Йонель. Йонель сказала.

Мари с трудом выдохнула, переводя дыхание.

— Кто она? В чьём она служении?

— Она прислуживает барышне Роэне.

— О, вот как? Значит, горничная Роэны… Похоже, вы очень близки, раз она спешит приносить тебе такие вести?

— Да. М-мы дружны.

— Правда? Тогда постарайся сохранить эту дружбу.

Нам ещё часто пригодится её помощь. Сказав это, я ласково улыбнулась и провела ладонью по щеке Мари.

— А теперь поговорим о тебе и о Маго.

Мари затрепетала губами. То ли от страха, то ли ещё отчего — но она не решалась даже встретиться со мной взглядом. Видимо, разговор о старшей горничной, что ведает всеми прочими, внушал ей немалое беспокойство: как-никак вести хозяйство нынче на Маго.

Я прошептала мягко, будто желая её успокоить:

— Ничего особенного я и не собираюсь говорить. Я уже знаю, что Маго пытается оскорбить меня через тебя и других горничных.

— Это не так. Правда, не так.

— Говори честно. Зачем ты пришла ко мне? Чего хотела, заполучив меня в свои руки? Объясни, ради чего ты устроила то, что было сегодня утром.

— Барышня, я виновата. Больше так не сделаю. Никогда. Клянусь.

— Значит, ты готова помочь мне? Готова сделать что угодно? Даже если я обращусь с тобой вот так.

Я провела пальцем вниз по линии её лица, будто обводя контур, и мягко обхватила Мари за горло. Бедняжка, перепуганная до смерти, уже не могла толком дышать — только выпучив глаза смотрела на меня.

Я сжала руки на её шее. Помалу, медленно, очень медленно — стараясь, чтобы Мари прочувствовала страх как следует.

— Тсс, тихо. Вот так, умница.

Уже сломленная моим нажимом, она и не думала сопротивляться. Лишь лила слёзы и отчаянно умоляла о пощаде.

— Барышня, я виновата. Я больше так не буду. Пожалуйста, пощадите. Пожалуйста.

Но я не слушала. Нужно было вжечь в Мари страх передо мной. Ей следовало понять, что я — хозяйка её жизни, что я в любую минуту могу отнять эту жизнь.

Я разжала пальцы только тогда, когда, задыхаясь, она высунула язык из приоткрытых губ. Посмеявшись над её телом, корчившимся, как у насекомого, я, наконец, погладила её по голове и ласково шепнула, пока она судорожно хватала воздух:

— Милая Мари. Сейчас же иди к Маго и скажи: когда ты, рыдая навзрыд, призналась в вине, глупая барышня тебя простила. Попроси ещё один шанс — и уверь её, что впредь ты не подведёшь.

Мари кивнула. В её заплаканных глазах стоял страх перед Сисыэ Вишвальц — то есть передо мной.

Лишь тогда меня отпустило удовлетворение. Я тронула уголки губ улыбкой и шепнула:

— Вот, так и надо. А я уж позабочусь, чтобы Маго не смогла тебя наказать.

И, чтобы хоть немного усмирить её оцепеневший от ужаса дух, сняла с руки браслет и отдала ей.

— Это маленькая компенсация за то, что было минутой раньше. Ты сможешь это забыть, так? Нет — забудешь. Так будет лучше для нас обеих.

Мари с мешаниной страха, печали и лёгкой радости на лице глупо кивнула. А в её глазах блеснула жадность.

Она, как будто забыв о только что пережитом унижении, жадно впилась взглядом в браслет. Её затуманенный, будто загипнотизированный взор был даже смешон. И я уже не сомневалась: Мари станет действовать по моему слову.

Спустя какое-то время ко мне явилась ещё одна горничная. Рыжеволосая, с чуть высокомерным лицом, она назвалась Сериль и сказала, что пришла по приказу моего приёмного отца. Я невольно рассмеялась, узнав до боли знакомое лицо.

О да. Как же я могла тебя забыть — одну из тех, кто был предан Роэне.

Своим дерзко-недовольным взглядом она смотрела прямо на меня — хоть и была горничной, приписанной ко мне. Я провела языком по губам и велела Мари:

— Мари, поступай так, как мы и говорили. А у меня с Сериль будет короткий разговор.

Похоже, наказание подействовало: Мари без возражений вышла из комнаты.

Я проводила её довольной улыбкой и повернулась к Сериль. На её растерянное лицо — к странно разворачивающейся для неё ситуации — я ответила самой сладкой улыбкой и негромко прошептала:

— Побеседуем?

Совсем ненадолго.

* * *

До моего возвращения я была девчонкой, не умевшей прятать свой сорванцовый норов. Словно глаз бури* — вокруг меня вечно вспыхивали мелкие ссоры, и я то и дело втягивалась в них. Виной тому — мой скверный характер, не умевший терпеть.

* Центральная область мощного циклона, где царит ясная и безветренная погода. Однако вокруг этого спокойного центра бушует стихия. Как метафора, это означает период обманчивого затишья в самом центре очень хаотичной, напряжённой или опасной ситуации.

Особенно я не выносила пересудов о матери. Вернее — не могла их стерпеть. Стоило кому-то обмолвиться о ней хоть словом — я бросалась и превращала их в тряпку. Пусть и сама бывала избита до крови — меня это не останавливало.

Дешёвая честь была ничто по сравнению с унижением здесь и сейчас. Я вцеплялась до крови. И плевала на то, что меня называли сумасшедшей — лишь гордо бросала: «Ну и что? Какие-то проблемы?»

Так что проучить такую, как Сериль, — дело нехитрое.

Нельзя отрицать: для пса, который не понимает слов, немного наказания — лучшее лекарство. Этот урок я усвоила ранo, на собственном опыте.

Я скользнула взглядом по Сериль, растянувшейся на полу, и открыла дверь. Не знаю, когда она вернулась, но Мари стояла в проёме и, встретившись со мной глазами, тихо вскрикнула. Её беспокойный взгляд, мечущийся туда-сюда, был полон предельного ужаса.

— Ты вернулась раньше, чем я ожидала. Маго выслушала тебя?

Я весело спросила, а Мари вместо ответа, побелев, яростно закивала.

Я сделала вид, что не замечаю её состояния. Напротив — чуть отступила в сторону, чтобы она могла как на ладони увидеть Сериль, валяющуюся посреди комнаты.

— Похоже, ей нездоровится. Во время беседы вдруг рухнула. Придётся тебе заняться её состоянием.

— М-мне?

Мари сглотнула и переспросила. Её, похоже, совсем смутило это «и кнут, и пряник»: другие барышни своих горничных наказывают, но лечить — не лечат.

Я решительно кивнула: «Да, тебе». И на её лице мелькнул странный оттенок. Подступая к Сериль, Мари то и дело оборачивалась на меня, ловя мой взгляд.

— Осмотри тщательно. Чтобы завтра она уже смогла подняться.

— Завтра?

Мари уставилась на меня, как будто я несла вздор. Вид у неё был такой жалкий, что поневоле просыпалось сочувствие. Я нарочито лучезарно улыбнулась, пожала плечами и женственным голоском ответила:

— Да, завтра.

Правда, состояние у Сериль было неважное. Я и сама не поручилась бы, что завтра она встанет. Но лечить её буду не я. Так с какой стати мне думать о её самочувствии?

— Трудно?

Мари тихо ответила. В её голосе, будто смирившемся, слышался слабый всхлип.

Бедная Мари — похоже, все слёзы на жизнь она выплакала сегодня, из-за меня.

— Нет. Нет, барышня. Я справлюсь.

— Вот и хорошо.

Я не собиралась отпускать Сериль из своей комнаты, пока она не станет повиноваться мне безоговорочно. Загонять под каблук каждый раз, когда вспыхнет скандал, куда хлопотнее, чем заранее вживить покорность в кости.

Да, её отсутствие вызовет кое-какие вопросы, но всё это мелкие досады, не столь важные, чтобы меня дотошно распрашивали. Кто осмелится указывать мне, если я, по надобности, держу свою горничную при себе несколько дней?

К тому же старшая горничная Маго ещё несколько дней будет ходить, сутулясь, и ловить взгляд приёмного отца — ей сейчас не до меня. Никто не сможет вмешаться. Так что я спокойно покинула комнату, оставив Сериль на попечение Мари.

Свернув пару раз, увидела знакомую дверь, украшенную гербом графского дома.

Матушкины покои. Как и прежде, она жила в комнате графини. Я легко постучала, давая знать о своём приходе.

Она, кажется, как раз наслаждалась чаем — сидела у окна за столиком. Вместе с Роэной.

Я прищурилась, глядя на ту, что расположилась напротив моей матери. Не понимала, почему она здесь с ней.

— Матушка.

Я подбежала, расцеловала её в обе щеки и крепко обняла. Детская, нарочито показная нежность.

Мама тихо улыбнулась и погладила меня по голове. Обычно она журила бы: мол, выросла уже — что за ягнёнок. Но, видно, вспоминая недавнее, на этот раз промолчала.

— Ты в порядке?

Я кивнула и бодро ответила на её шёпот:

— Да, в порядке.

По сравнению с прошлым.

Раньше я постоянно изматывала себя работой и недосыпом. Под глазами — вечные тёмные тени от усталости.

Много — четыре часа сна, мало — два.

Только так, до изнеможения, удавалось держаться у самых пят Роэны.

Чтоб смягчить дикцию, целый день носила во рту бусины — пока не трескались коренные. От танцев изрезала по нескольку раз мозоли на пятках. Тело разваливалось, но я терпела, одержимая ею.

Сколько ни старалась — перешагнуть через Роэну не могла. Лишь заработала себе хронические хвори. Не раз от нарушенного ритма жизни харкала кровью, в итоге дошла до того, что еда перестала усваиваться: ложки супа не могла проглотить.

Тело, прежде ладно сложенное, стало худым, как скелет. Лицо изуродовала усталость — и ничем это было не прикрыть.

Грим не ложился — и я довольствовалась тем, что мешала жемчужную пудру с водой и мукой и мазала ею кожу. Насколько же я износила себя, если меня называли ходячим призраком.

И всё равно не сдавалась. Пока не осознала, куда меня загнала реальность; пока не сломалась перед проклятой судьбой, распластавшись у его ног; пока не признала, что мне не обогнать Роэну — я ни на миг не отпускала эту мысль.

Сколько раз слова «хватит» подступали к горлу — я их глотала. Терпела и терпела. Бичевала себя надеждой на сладкое завтра. Верила, что наступит день, когда я выйду из тени Роэны и меня увидят — меня саму.

Так что по сравнению с тем — нынешнее мелочи. Ещё даже не началось — с чего бы мне утомляться?

Мама с облегчением выдохнула. Поцеловала меня в уголок глаза и мягко сказала:

— Хорошо. Я рада. Дитя моё, будешь ли чай?

— Да.

Я лучезарно улыбнулась и села рядом с Роэной. Проворная горничная тотчас подала мне чашку.