Онлайн чтение книги Моим наследством оказалась городская легенда. I Inherited It, and It Turned Out to Be a Ghost Story
1 - 6

Ордельфия смутилась. Такой вопрос она никак не ожидала услышать.

Конечно, мгновенно нахлынувшее замешательство так же быстро улеглось, и она тут же ответила.

— Нет, что вы. Решение принять наследство было моим, и я не жалею. А вы, управляющий… нет, Себастьян. Мы только что познакомились, и я пока не могу судить о вас, но…

Ордельфия почувствовала, как на языке играет изысканный вкус чая, который так старательно заварил управляющий, и продолжила.

— Но первое впечатление было исключительно приятным. Достаточно, чтобы я могла надеяться, что наши деловые отношения продлятся долго.

Лишь услышав это, управляющий позволил облегчению отразиться на своём обычно невозмутимом лице.

— Но почему вы подумали...

Ордельфия, начавшая было спрашивать от удивления, вдруг резко замолкла, словно что-то поняв.

Видимо, из-за ее излишней бесстрастности он решил, что её чувства к отелю и к нему лично негативны.

Воздух вокруг неё мгновенно стал тяжёлым.

Управляющий с неловкой и немного виноватой улыбкой посмотрел на неё и произнёс.

— Похоже, это были напрасные тревоги старика. Простите, если смутил вас.

— Нет, что вы. Просто… да, наверное, я выгляжу слишком  угрюмо.

Ордельфия попыталась сознательно придать своим чертам ту изящную улыбку, которую она тренировала, но ничего не вышло.

Впрочем, как она могла сразу преуспеть в том, что не удавалось даже на тренировках?

С привычным чувством неполноценности она потрогала свои онемевшие щёки.

— Мне часто говорят, что у меня мало эмоций на лице. Но это не значит, что мне что-то неприятно или некомфортно, так что, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Если мне что-то будет действительно не по душе, я скажу об этом прямо.

Она не стала распространяться о своём даре, о прошлом, что он отравил, о непроницаемой маске равнодушия, что стала её бронёй, и о выжженной привычке не чувствовать.

На самом деле, у неё не было ни малейшего желания раскрывать это кому бы то ни было. 

〈Монстр! Прочь, чудовище!〉

Слишком рано, в самом детстве, она на своей шкуре поняла, что откровенность не сулит ничего хорошего.

Она лишь попросила об одном.

— Возможно, это прозвучит смешно, но я не вступаю в физический контакт с другими людьми. Включая легкие объятия, поцелуи в щёку и рукопожатия. Так что, управляющий, пожалуйста, учтите это.

Управляющий тут же кивнул.

— Да. Я приму это к сведению. Кстати, о прикосновениях...

Взгляд управляющего, блуждавший в воздухе, словно в поисках воспоминаний, в какой-то момент застыл.

— Покойная владелица, госпожа Адель, тоже невероятно сильно не любила, когда к ней прикасался кто бы то ни было. Если кто-то случайно или по неосторожности дотрагивался до неё, она приходила в ярость.

Когда управляющий закончил, внутри Ордельфии всё перевернулось.

— ... Бабушка?

— Да. Так что, за исключением ее супруга, графа Грюго, никто никогда к ней не прикасался.

Услышав это простое подтверждение, Ордельфия стиснула зубы.

Эмоции, похороненные в самых глубинах её души, бешено закружились и рвались наружу.

— Бабушка тоже...

С трудом выдохнув это, она протащила слова сквозь сжатое горло.

— Комната.

— Да?

— Я остановлюсь в комнате бабушки.

Она изменила своё решение с той же лёгкостью, с какой переворачивают ладонь. Управляющий не задал ни единого вопроса, лишь достал карманные часы, сверился со временем и бесшумно удалился.

Ордельфия, вытирая внезапно вспотевшие ладони, пробормотала:

— Значит, я не одна.

Проклятая способность. Теперь, помимо поисков отца, у неё появилась ещё одна причина остаться в этом отеле.

***

Глубокой ночью, под бледным серпом луны, размеренный стук каблуков разрезал звенящую тишину отеля.

Топ. Топ-топ. Топ.

Тень, вытянувшаяся от света газовой лампы, колыхалась, то сокращаясь, то растягиваясь вновь.

Человек, спустившийся с четвёртого, последнего этажа, на третий, а затем на второй, внезапно замер, увидев дверь номера «201».

Он поднял лампу выше, и свет упал на его лицо, на мгновение исказив утончённые черты резкими тенями.

Прямо перед массивной дверью с искусной резьбой застыла неподвижная фигура. Сделав широкий шаг к номеру «201», он нарушил тишину.

— Что вы здесь делаете, Киллиан?

Услышав своё имя, мужчина, прильнувший к двери так близко, что его дыхание запотевало на лакированной древесине, медленно повернул голову.

Ордельфия пришла бы в ужас, увидев это.

Потому что мужчину по имени Киллиан был не кем иным, как тем самым человеком, которого Артур-младший называл «дядей».

— Привет, Себастьян. А ты сегодня в облике старика.

Судя по всему, он был знаком с Себастьяном, поскольку его приветствие было не просто дружеским, а откровенно фамильярным. При этом, он не сдвинулся с места у двери.

Словно его ноги были скованы невидимыми кандалами.

Киллиан медленно моргнул и снова заговорил.

— Было бестактно назвать тебя стариком? Я проспал слишком долго и почти забыл человеческие манеры.

— Не то чтобы это было серьезным оскорблением, но приятного мало. Вне зависимости от того, молод я или стар, я всё тот же Себастьян.

— Верно. В любом обличье Себастьян остаётся Себастьяном.

Ордельфия ранее предположила, что молодой Себастьян с ресепшена и немолодой управляющий Себастьян приходятся друг другу родственниками. Но это было не так.

Они были одной сущностью в разных обличьях, но она, отсутствовавшая в этот момент, не могла этого знать.

Киллиан, не моргая, спросил.

— Как долго я спал?

— А когда вы проснулись?

— Сегодня.

Глаза Себастьяна сузились.

«Сегодня» — это день, когда Ордельфия прибыла в отель.

Внучка Адель. Девушка, болезненно избегающая любых прикосновений.

Картина в его мыслях складывалась, но он не стал озвучивать догадку. Так же, как он уже знал о способностях Ордельфии, но не говорил ей об этом.

Он ответил лишь на заданный ему вопрос.

— Не зная, когда вы уснули, мне трудно ответить.

— Вот как? Ладно. Тогда... Куда делась Адель?

На его вопрос, заданный так, будто он был хорошо знаком не только с Себастьяном, но и с Адель, последовал немедленный ответ.

— Госпожа Адель покинула нас.

— Покинула? Куда?

— ... Вы что, и слова всякие позабыли, столько проспав? Госпожа Адель умерла.

— А. «Умерла».

Он кивнул, будто лишь теперь понял. Себастьян снова спросил:

— Но, Киллиан, что вы делаете здесь в такое время?

— Если я войду внутрь, меня ведь отругают?

— Простите?

— В комнату. Вон туда.

В его пальцах, скользящих по тёмно-синему лаку двери, проступила липкая, неумолимая жажда.

Его внешность казалась человеческой, но в самой сути сквозило нечто иное.

Но едва он закончил говорить, как лицо Себастьяна тут же стало каменным.

— Нельзя. — резко произнес Себастьян.

— Да? Но знаешь, Себастьян.

Киллиан отступил на шаг, убрал руку от двери и  ослепительно улыбнулся, словно ангел. Но в глубине его прищуренных глаз полыхнул красный отблеск, словно огонь из преисподней.

— Комната 201. Здесь же жила Адель. Теперь, когда её нет... Кто же здесь? Скажи-ка. Та женщина, что приехала недавно?

— Не «та женщина», а госпожа Ордельфия. Внучка госпожи Адель.

— Внучка?

— Дочь её сына. Вряд ли вы спрашиваете именно об этом.

— Вну... чка? Ах, да. Кажется, перед тем как я уснул, Адель говорила, что у нее появился любимый мужчина.

— Она вышла за него замуж.

Киллиан оскалился в улыбке.

— Ха-ха-ха. Неужели это чувство, «любовь», и впрямь так могущественно? Заключив контракт со мной, Адель, что так ненавидела прикасаться к другим, обрела себе пару на всю жизнь.

Он тут же с сожалением цокнул языком и добавил.

— Если бы я уснул чуть позже, то, возможно, тоже смог бы вкусить это чувство — «любовь». Жаль, что я не могу контролировать это по своей воле. Но что поделать.

Киллиан провёл взглядом по контуру двери, словно видел сквозь нее спящую Ордельфию.

— Появился новый контрактор... Может быть, теперь я смогу почувствовать то, что люди зовут любовью.

Себастьян тихо цокнул языком.

Было очевидно, что встреча Ордельфии с Киллианом, которая ничего не подозревала, приведёт к малоприятным последствиям.

Но и сейчас он сохранил молчание. Киллиан назвал Ордельфию «контрактором». Тот, кто не является стороной договора, не вправе вмешиваться в их отношения.

Этот урок он усвоил давно, расплачиваясь за глупость незрелых лет, тем, что его тело старело и молодело, будто играя с ним.

Но всё же одно он мог себе позволить сказать.