Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
1 - 14 ЖИЗНЕОПИСАНИЯ СТЕФАНО ФЛОРЕНТИЙСКОГО ЖИВОПИСЦА И УГОЛИНО СИЕНСКОГО ЖИВОПИСЦА

Стефано, флорентийский живописец и ученик Джотто, был в такой степени превосходным, что не только превзошел всех, до него для искусства потрудившихся, но и самого учителя опередил настолько, что почитаем был, и по заслугам, лучшим из всех живописцев, дотоле существовавших, о чем явственно свидетельствуют и творения его. Он написал фреской Богоматерь на Кампо Санто в Пизе, которая по колориту и рисунку кое в чем лучше творений Джотто, а во Флоренции – во дворе монастыря Санто Спирито – три небольших люнеты под арками также фреской, на первой из коих, там, где Преображение Христово с Моисеем и Илией, он представил, вообразив себе, каким должно было быть ослепившее их сияние, трех учеников в необыкновенных и прекрасных положениях и закутанных в одежды таким образом, что видно, как он изображает складки по-новому, пытаясь найти под ними обнаженное тело, чего до тех пор не делалось и на что, как я уже говорил, не обращал внимания и сам Джотто. Под той аркой, где он написал Христа, исцеляющего бесноватую, он в совершенстве изобразил в перспективе некую постройку в манере тогда мало известной, придав ей хорошую форму и лучшее расположение частей; и исполнив это по-новому, с величайшей осмысленностью, он показал такое искусство и такую изобретательность и пропорциональность в изображении колонн, дверей, окон и карнизов и приемы, столь отличавшиеся от других мастеров, что кажется, будто он начал в какой-то степени различать свет хорошей и современной манеры современных наших художников. Среди других хитроумных вещей он выдумал также весьма замысловатую лестницу, которая, будь то в живописном изображении или в постройке, в любом случае отличается хорошим рисунком и богатством и является полезнейшим изобретением, настолько удобным, что им и воспользовался великолепный Лоренцо Старший деи Медичи при строительстве внешней лестницы дворца в Поджо-а-Кайано, ныне главной виллы светлейшего синьора герцога. Под другой арочкой – история Христа, спасающего св. Петра во время кораблекрушения, написанная столь прекрасно, что кажется, будто слышишь голос Петра, говорящего: Domine, salve nos, perimus (Господи, спаси нас, погибаем) . Работа эта признается еще более превосходной, чем другие, ибо помимо мягкости тканей и нежных переходов в выражениях лиц виден испуг во время морской бури, и апостолы, раздираемые разными волнениями и морскими страхами, изображены в положениях весьма соответственных и всегда прекраснейших. И хотя время погубило частично труды, вложенные Стефано в это творение, все же, хотя и смутно, можно увидеть, как живо сопротивляются названные апостолы ярости ветров и морским волнам; работа эта, весьма превозносимая нашими современниками, в те времена, когда она была исполнена, должна была несомненно казаться чудом во всей Тоскане.

После этого он написал в первом дворе Санта Мариа Новелла Фому Аквинского возле двери, где выполнил также Распятие, которое позднее было испорчено дурной манерой подновлявших его других живописцев. Равным образом он начал, но не закончил капеллу в церкви, сильно попорченную временем, где мы видим, как из-за гордыни Люцифера ангелы сыплются вниз в разные стороны, причем следует обратить внимание на то, что сокращение рук, туловища и ног фигур изображено гораздо лучше, чем такие сокращения изображались раньше, благодаря чему мы можем понять, что Стефано обнаружил и показал нам частично те трудности, которые впоследствии были с большими знаниями преодолены мастерами, получившими признание за то, что показали нам в этом свое совершенство; недаром и получил он от художников прозвище «обезьяна природы».

Будучи приглашенным в Милан, Стефано начал много вещей для Маттео Висконти, однако закончить их не мог, ибо заболел от перемены воздуха и принужден был возвратиться во Флоренцию, где, восстановив здоровье, выполнил фреской в трансепте церкви Санта Кроче, в капелле Азини историю из мученичества св. Марка, как похищают его тело, со многими неплохо написанными фигурами.

Будучи затем приглашен в Рим как ученик Джотто, он выполнил фреской в главной капелле Сан Пьетро, там, где алтарь названного святого, несколько историй из жизни Христа между окнами большой ниши с такой тщательностью, что видно, насколько он уже приблизился к современной манере, значительно превзойдя рисунком и другими вещами своего учителя Джотто. Затем в Арачели на столбе по левую руку от главной капеллы он написал фреской св. Людовика, весьма одобренного за живость, не встречавшуюся до того времени даже у Джотто. И поистине была у Стефано большая мягкость в рисунке, как это можно видеть в упоминавшейся нашей Книге по одному листу с его рисунком, на котором Преображение, написанное им во дворе Санто Спирито, изображено так, что, по моему разумению, он рисовал гораздо лучше, чем Джотто.

Отправившись затем в Ассизи, он начал фреской изображение Небесной Славы в нише главной капеллы нижней церкви Сан Франческо, там, где хор; и хотя он и не закончил ее, все же в том, что сделано, видна такая тщательность, более которой и пожелать невозможно. На этой работе мы видим начатый круг святых мужей и жен со столь прекрасным разнообразием лиц молодых, пожилых и старых, что лучшего и быть не может, и мы опознаем в сих блаженных душах манеру столь мягкую и плавную, что кажется почти невероятным, что это было сделано в те времена рукой Стефано, который все же это сделал. В фигурах этого круга закончены только головы, над которыми находится хор ангелов, резвящихся в разных положениях и несущих в руках соответствующие богословские символы; все они обращены к распятому Христу, расположенному посередине этой работы над головой св. Франциска, окруженного сонмом святых. Сверх этого он выполнил по краям несколько ангелов, каждый из которых держит в руке по одной из тех церквей, о которых пишет в Апокалипсисе св. Иоанн Евангелист; и ангелы эти изображены с таким изяществом, что поражаюсь, как нашелся в те времена художник, обладавший столькими знаниями. Принялся Стефано за эту работу с тем, чтобы довести ее до совершенства, и это ему удалось бы, но ему пришлось оставить ее незавершенной и вернуться по важным своим делам во Флоренцию.

Пребывая там ради этого, он, дабы не терять времени, расписал для Джанфильяцци на набережной Арно между их домами и Понте алла Карайя на одном из углов небольшой табернакль, где изобразил шьющую Богоматерь, которой сидящий одетый младенец протягивает птицу; как бы ни была мала эта работа, тем не менее и она заслуживает восхваления не меньшего, чем крупные его творения, еще более мастерски выполненные. Закончив этот табернакль и развязавшись со своими делами, он, будучи приглашен в Пистойю тамошней Синьорией, получил в 1346 году заказ расписать капеллу св. Иакова, на своде которой он выполнил Бога Отца с несколькими апостолами, а на стенах – истории из жития названного святого, и главным образом, как его мать, жена Заведея, просит Иисуса Христа поместить двух сыновей ее – одного по правую руку, другого по левую руку – в Царствии Отца Его. Рядом с этой историей он превосходно написал усекновение главы названного святого.

Считают, что Мазо, прозванный Джоттино, о котором будет сказано ниже, был сыном этого Стефано; и хотя по сходству имен многие считают его сыном Джотто, я по кое-каким виденным мною выдержкам и по некоторым надежным воспоминаниям, написанным Лоренцо Гиберти и Доменико дель Грилландайо, уверен в том, что он, скорее, был сыном Стефано, чем Джотто. Как бы там ни было, возвратимся к Стефано, о котором можно сказать, что после Джотто он внес в живопись огромнейшее улучшение, ибо, помимо того, что он был более разнообразен в выдумках, колорит его был более плавным, и у него было больше «сфумато», чем у всех остальных, главным же образом он не имел соперников в своей тщательности. Что же касается введенных им перспективных сокращений, хотя он и обнаружил в них, как я говорил, дурную манеру из-за трудностей в их выполнении, можно тем не менее утверждать, что первый исследователь этих трудностей заслуживает гораздо большей славы, чем те, кто за ним следуют, хотя бы и в более упорядоченной и правильной манере. И потому мы должны быть весьма обязанными Стефано, ибо тот, кто идет в темноте и, указывая путь, ободряет других, становится причиной того, что и мы, нащупав трудные места, с течением времени с ложного пути приходим к желанной цели.

Также и в Перудже, в церкви Сан Доменико, он начал фрески в капелле Св. Екатерины, оставшиеся незавершенными.

В одно время со Стефано жил ближайший его друг Уголино, сиенский живописец, имевший имя весьма доброе и расписавший много досок и капелл по всей Италии; впрочем, он во многом придерживался греческой манеры, ибо, дожив с ней до старости, он из некоторого своего упрямства желал постоянно держаться скорее манеры Чимабуе, чем столь почитаемой манеры Джотто. Работы же Уголино – доска главного алтаря Санта Кроче, вся на золотом фоне, и другая доска, простоявшая много лет на главном алтаре церкви Санта Мариа Новелла и находящаяся ныне в капитуле, где испанская нация совершает ежегодно торжественнейшее празднование дня св. Иакова и другие в честь его заупокойные и иные службы. Помимо этого, выполнил он много других весьма добротных вещей, не отступая, однако, от манеры своего учителя. Он же написал находившуюся на кирпичном столбе лоджии, выстроенной Лапо на площади Орсанмикеле, Богоматерь, которая немного лет спустя совершила столько чудес, что лоджия долгое время была полна приношений, да и поныне весьма почитается. Наконец, в капелле мессера Ридольфо де Барди, что в Санта Кроче, там, где Джотто написал житие св. Франциска, он выполнил на доске алтаря темперой Распятие с плачущими Магдалиной и св. Иоанном и двумя монахами по сторонам. Отошел из этой жизни Уголино, будучи в преклонном возрасте, в 1349 году и был с почестями погребен в Сиене, на своей родине.

Возвратимся, однако, к Стефано. Говорят, что он был также хорошим архитектором, и то, что о нем выше сказано, подтверждает это; умер он, как говорят, в первом юбилейном 1350 году в возрасте сорока девяти лет и был погребен в Санто Спирито, в склепе своих предков, со следующей эпитафией: Stephano Florentine pictori (in) fatiundis imaginibus ac colorandis figuris nulli unquam inferiori; affines moesiiss. pos. Vix an XXXXIX (Стефано, флорентинцу, живописцу, в выполнении образов и расцветке фигур никому не уступавшему, опечаленные близкие воздвигли. Жил он 49 лет).