Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
1 - 158 ОПИСАНИЕ ТВОРЕНИЙ ФРАНЧЕСКО ПРИМАТИЧЧО БОЛОНЦА, АББАТА САН МАРТИНО, ЖИВОПИСЦА И АРХИТЕКТОРА

Так как до сих пор я говорил о тех наших художниках, которых среди нас уже больше нет в живых, а именно о тех, что жили начиная от тысяча двухсотого года и кончая нынешним, 1567 годом, и так как, по многим соображениям, я поставил на последнее место Микеланджело, хотя двое или трое из них ушли от нас после него, мне казалось, что меня, безусловно, похвалят за доброе дело, если я в этом нашем труде упомяну также о многих знатных художниках, которые живы и поныне и которые, будучи в высшей мере достойны всяческой хвалы, могут быть причислены к последним мастерам предыдущего поколения. И делаю я это тем более охотно, что все они для меня – дорогие друзья и братья, а те трое, которые в свое время уже заняли главные места, настолько преклонного возраста, что, достигнув пределов старости, едва ли способны в чем-либо еще оправдать наши надежды, хотя, вроде как по привычке, и продолжают работать, создавая отдельные произведения. Поговорив о них, я вкратце упомяну и о тех, кто, обучаясь у них, достигли того, что ныне занимают среди художников самые первые места, а также о тех, кто в наших искусствах уже стоит на пути к совершенству.

Итак, начиная с Франческо Приматиччо, с тем чтобы потом перейти к Тициану Вечеллио и к Якопо Сансовино, я скажу, что названный Франческо, родившись в Болонье в благородной семье Приматиччо, весьма прославленной устами фра Леонардо Альберти и устами Понтано, был с раннего детства приуготован к торговле. Однако, мало увлеченный такого рода занятием, но наделенный величием души и духа, он вскоре отдал все свои силы рисунку, к которому он видел в себе природную склонность. Так, занимаясь рисованием, а подчас и живописью, он показал в скором времени, что из него получится превосходнейший мастер. Позднее, отправившись в Мантую, где в то время Джулио Романе создавал дворец Те для герцога Федериго, он, благодаря своим связям, добился того, что был зачислен в бригаду многочисленных, таких же, как он, молодых людей, работавших под началом Джулио в этом строительстве. Предаваясь там в течение целых шести лет многотрудному и усердному изучению искусств, он научился отличнейшим образом обращаться с красками и производить лепные работы, почему его, в числе всех остальных юношей, трудившихся над сооружением названного дворца, почитали одним из лучших и, во всяком случае, рисующим и живописующим лучше всех других, что и можно видеть в большой комнате, которую он всю обвел двумя лепными фризами, расположенными один над другим, изобилующими всякими фигурами, в которых изображено древнеримское воинство. Равным образом он в том же дворце выполнил множество живописных произведений, которые там можно видеть и которые он сделал по рисункам вышеназванного Джулио.

Все это заслужило Приматиччо такое расположение герцога, что, когда французский король Франциск услыхал, с какой роскошью им было осуществлено сооружение этого дворца, и написал ему, чтобы тот во что бы то ни стало послал ему какого-либо молодого художника, владеющего живописью и лепниной, герцог в 1531 году и послал Приматиччо к этому королю. И хотя, как уже говорилось, за год до этого флорентийский живописец Россо был отправлен к тому же Франциску и хотя им было уже выполнено во Франции много произведений, и в частности картина Вакха и Венеры и картина Психеи и Купидона, тем не менее первые, выполненные во Франции и хоть сколько-нибудь значительные лепные и фресковые работы восходят, как говорят, к Приматиччо, который в этой манере отделал для названного короля немало комнат, зал и лоджий. Король же, которому понравились и манера и приемы во всех работах этого живописца, послал его в 1540 году в Рим для приобретения некоторых античных мраморов, и Приматиччо настолько успешно его обслужил, что за короткое время накупил сто двадцать пять штук всяких бюстов, торсов и фигур. За это время он поручил Якопо Бароцци из Виньолы и другим отформовать бронзовую конную статую, стоящую на Капитолии, большую часть историй на колонне Траяна, а также статуи Коммода, Венеры, Лаокоона, Тибра, Нила и Клеопатры, хранящиеся в Бельведере, с тем чтобы все они были отлиты из бронзы.

Между тем, так как во Франции умер Россо и потому осталась незаконченной длинная галерея, начатая по его проекту и в значительной своей части им уже отделанная лепниной и живописью, Приматиччо был отозван из Рима. И вот, погрузившись на корабль вместе с названными мраморами и формами с античных фигур, он вернулся во Францию, где в первую очередь отлил из бронзы с привезенных им форм и слепков большую часть названных античных фигур, которые настолько удались, что кажутся и взаправду античными, как в этом можно убедиться на месте, где они были поставлены в саду королевы в Фонтенбло, к великому удовлетворению самого короля, превратившего эту обитель как бы в некий новый Рим. Однако я не умолчу о том, что Приматиччо при отливке этих статуй располагал настолько выдающимися мастерами литейного дела, что отливы получились не только тонкими, но и что пленка бронзы оказалась настолько нежной, что не потребовала почти что никакой дополнительной шлифовки. По окончании этой работы Приматиччо было поручено завершение той галереи, которую недоделал Россо. И вот, принявшись за работу, он в кратчайший срок ее сдал отделанной таким количеством лепнины и живописи, какою еще никогда и нигде выполнено не было. Поэтому король, видя себя отменно обслуженным за те восемь месяцев, что Приматиччо на него работал, приказал включить его в число своих камергеров и вскоре же после этого, а именно в 1544 году, полагая, что Франческо этого заслужил, сделал его аббатом монастыря Св. Мартина. Однако при всем этом Франческо никогда не переставал руководить многими скульптурными и живописными работами, служа верою и правдою своему королю, а также тем королям, которые правили этим королевством после Франциска I. И в числе других, помогавшим ему в этом деле, не считая многих его земляков-болонцев, обслуживал его Джовамбаттиста, сын Бартоломео Баньякавалло, не уступавший своему отцу во многих выполнявшихся им работах и историях Приматиччо. Долгое время обслуживал его и Руджери из Болоньи, состоящий при нем и поныне.

Равным образом и болонский живописец Просперо Фонтана был недавно вызван во Францию по просьбе Приматиччо, намеревавшегося воспользоваться его услугами, однако не успел он туда приехать, как заболел с опасностью для жизни и вернулся в Болонью. Да и, по правде говоря, оба они, то есть Баньякавалло и Фонтана, – мастера своего дела, и сам я, не раз пользовавшийся их услугами, а именно первого в Риме и второго в Римини и во Флоренции, могу по совести это утверждать.

Однако из всех помощников аббата Приматиччо никто не принес ему такой чести, как Никколо из Модены, о котором говорилось в другой связи. И в самом деле, он своим выдающимся мастерством превзошел всех других, собственноручно осуществив по рисункам аббата роспись так называемой Бальной залы, с таким количеством фигур, что их, как кажется, и не подсчитаешь, к тому же все они – больше натуры и написаны в такой светлой манере, что по условности колорита их можно принять за фрески, написанные маслом. После этого произведения он, также по рисункам аббата, написал в большой галерее шестьдесят историй о жизни и подвигах Улисса, но в гораздо более темном колорите, чем то, что было им написано в Бальной зале, а произошло это потому, что он пользовался только землями в том первоначальном виде, в каком их производит природа без всякой, можно сказать, примеси белого, но в фонах доводил их до такой потрясающей темноты, что они приобретают от этого величайшую силу и рельефность, не говоря о том, что всем этим историям он придал такую цельность, что они кажутся написанными в один и тот же день, за что он и достоин исключительной похвалы, в особенности же за то, что написал их фреской, ни разу не прикоснувшись к ним по сухому, как это многие в наше время привыкли делать. Равным образом и свод этой галереи сплошь украшен лепниной и живописью, весьма старательно исполненными вышеназванными и другими молодыми живописцами, однако опять-таки по рисункам аббата. Таковы же старая зала и нижняя галерея, расположенная над прудом, которая очень красива и украшена лучше и лучшими вещами, чем все остальное в этой резиденции, полное описание которой завело бы нас слишком далеко.

В Медоне тот же аббат Приматиччо сделал для кардинала Лотарингского бесчисленное множество всяких украшений в его обширнейшем дворце, по прозванию Гротта, дворце настолько необыкновенном по своим размерам, что по сходству своему с подобного же рода античными сооружениями его можно было бы назвать термами, судя по количеству и величине находящихся в нем лоджий, лестниц, а также общественных и частных помещений. Умалчивая о прочих особенностях, нельзя не назвать красивейшей комнаты, именуемой Павильоном, которая кругом украшена богато расчлененными карнизами, видными снизу вверх и полными множества фигур, сокращающихся под одним и тем же углом зрения и поистине прекрасных. Внизу помещается еще одна большая комната со всякими лепными фонтанами, полными совершенно круглых фигур и членений, сделанных из раковин и других морских и природных вещей – все в целом произведение чудесное и превыше всякой меры прекрасное. Равным образом и свод сплошь превосходно обработан лепниной рукой флорентийского живописца Доменико дель Барбиери, который отличается не только в подобного рода рельефах, но и в рисунках, почему он в некоторых написанных им произведениях и сумел проявить редкостнейшее свое дарование.

В том же дворце множество лепных, тоже круглых, фигур сделаны одним скульптором, также из наших краев, по имени Понцио, показавшего себя в этом деле с наилучшей стороны.

Однако, так как работы, выполнявшиеся в этом дворце по заказу тамошних синьоров, бесчисленны и многообразны, я касаюсь здесь лишь главнейших произведений аббата, дабы показать, насколько он редкостный художник в живописи, в рисунке и в разного рода архитектурных задачах. И, по правде говоря, я не счел бы для себя утомительным задержаться на подробностях, имей я о них достоверные и точные сведения; каковыми я располагал о вещах мною упоминавшихся. Что же касается рисунка, то Приматиччо всегда был и продолжает быть превосходнейшим мастером, как это можно видеть по листу, на котором его рукой написаны всякие небесные явления. Листом этим, который хранится в нашей Книге и был послан мне самим автором, я особенно дорожу из любви к нему, а также потому, что лист этот – само совершенство.

Когда умер король Франциск, аббат остался при короле Генрихе на том же месте и в том же звании и служил ему до самой его смерти, а засим был назначен королем Франциском II генеральным комиссаром по строительству во всем королевстве, на почетнейшую и весьма видную должность, которую до него занимал монсиньор Виллеруа, отец кардинала бордосского.

После смерти Франциска II аббат, сохранив эту должность, служит и при нынешнем короле, по распоряжению которого, равно как и королевы-матери, приступил к строительству гробницы названного Генриха, поставив ее посередине шестигранной капеллы, причем по четырем ее сторонам он поместил гробницы четырех его сыновей. Остальные две стены этой капеллы заняты алтарем и дверью. А так как для всех этих гробниц предусмотрено множество мраморных статуй и огромное количество барельефных историй, в целом получится произведение, достойное стольких и столь великих королей, а также выдающихся способностей и таланта такого редкостного художника, как аббат Сан Мартино, который в лучшие свои годы был во всех областях наших искусств превосходнейшим и разносторонним мастером, поскольку, состоя на службе у своих синьоров, он проявил себя не только в своих постройках, в своей живописи и в своих лепных работах, но и в устройстве многочисленных празднеств и маскарадов, отличавшихся красотой и смелостью выдумки. Он был крайне отзывчив и очень ласков по отношению к друзьям и к родным, а также и к тем художникам, которые его обслуживали. В Болонье он оказал много благодеяний своим родственникам и покупал для них достойные жилища, им же для них обставленные всеми удобствами и роскошью. Таков, например, дом, в котором проживает ныне мессер Антонио Ансельми, женатый на племяннице аббата Приматиччо, выдавшего замуж с богатым приданым и в почтенный дом также и другую свою племянницу, ее сестру.

Да и сам Приматиччо всегда жил не как живописец и художник, а как синьор, но, как я уже говорил, нашего брата художника всегда готов был обласкать. Когда же, как уже было сказано, он вызвал к себе Просперо Фонтана, он послал ему для переезда во Францию хорошую сумму денег, которую Просперо, захворав, не мог ни оправдать своими произведениями или работой, ни вернуть. И вот, проезжая в 1563 году через Болонью, я, по случаю этого долга, замолвил перед ним слово о Просперо, и Приматиччо оказался настолько любезным, что я перед отъездом своим из Болоньи собственными глазами мог видеть письмо, в котором он добровольно дарил Просперо всю ту сумму, которую тот в свое время получил на этот переезд. За все это он завоевал такое к себе расположение со стороны художников, что они величают и почитают его как родного отца.

Мне хочется добавить еще несколько слов об этом Просперо, и потому я не умолчу о том, что в свое время в Риме он по воле папы Юлия III принимал весьма похвальное участие в строительстве дворца на вилле Юлия и дворца на Марсовом поле, который принадлежал тогда синьору Бальдуино Монти, ныне же находится во владении синьора кардинала Эрнандо деи Медичи, сына герцога Козимо. В Болонье он же написал много произведений маслом и фреской, в частности в церкви Мадонна дель Баракане, – алтарный образ, написанный им маслом, изображающий св. Екатерину, которая в присутствии Тирана ведет спор с философами и книжниками, и почитающийся отличным произведением; во дворце же, где стоит губернатор, а именно в главной капелле, он написал много фресок.

Большой друг Приматиччо также и Лоренцо Сабатини, отменный живописец, и, не будь он в то время обременен женой и многими детьми, аббат увез бы его с собой во Францию, зная, что он владеет отличнейшей манерой и большим опытом во всех своих работах, как это видно по многим его произведениям, написанным им в Болонье. В 1556 году Вазари пользовался его услугами при убранстве Флоренции по случаю уже упоминавшегося бракосочетания князя со светлейшей королевой Иоанной Австрийской, поручив ему в вестибюле между Залой Двухсот и Большой залой написать фреской шесть фигур, которые получились очень красивыми и поистине достойными похвалы. Однако, поскольку этот способный живописец все еще продолжает совершенствоваться, скажу о нем только то, что если он будет и впредь изучать искусство так, как он его изучает, можно от него ожидать наипочетнейших достижений.

Теперь же, в связи с аббатом и другими болонцами, о которых до сих пор упоминалось, скажу несколько слов и о болонце Пеллегрино, живописце, на которого возлагаются большие надежды и который обладает великолепнейшим дарованием. После того как в ранние годы он занимался срисовыванием произведений Вазари, находящихся в трапезной болонского монастыря Сан Микеле ин Боско, а также других живописцев с именем, он в 1547 году перебрался в Рим, где вплоть до 1550 года зарисовал наиболее примечательные творения, работая одновременно, а также и позднее в замке св. Ангела, где он принимал некоторое участие в росписях, производившихся под руководством Перино дель Ваги. В капелле св. Дионисия церкви Сан Луиджи деи Францези он в середине одного из сводов написал фреской сражение, в котором показал себя так, что, хотя флорентийский живописец Якопо дель Конте и Джироламо Сичоланте из Сермонеты многое написали в той же капелле, все же нисколько им не уступал, более того, многим кажется, что он их даже превзошел смелостью, грацией, колоритом и рисунком выполненных им там росписей, которые впоследствии и побудили монсиньора Поджо к тому, что он часто стал пользоваться услугами Пеллегрино. Так, построив себе дворец за воротами дель Пополо на Эсквилинском холме, где у него был собственный виноградник, он пожелал, чтобы Пеллегрино написал ему несколько фигур на фасаде, а затем внутри расписал для него лоджию, которая выходит на Тибр и которую Пеллегрино и отделал с таким совершенством, что она почитается произведением очень красивым и изящным. В доме Франческо Форменто, расположенном между улицами Пеллегрино и Парионе, он в одном из дворов расписал стену и написал еще две фигуры, а по заказу министров папы Юлия III он выполнил в Бельведере большой герб с двумя фигурами, а в церкви Сант Андреа, находящейся за воротами дель Пополо и построенной по распоряжению того же первосвященника, он написал весьма хваленые фигуры св. Петра и св. Андрея, причем рисунок к этому св. Петру хранится в нашей Книге наряду с другими листами, нарисованными им же с великим совершенством.

Будучи после этого послан монсиньором Поджо в Болонью, он в одном из его дворцов написал для него фреской много историй, в числе которых есть одна, очень красивая, в которой и по многим обнаженным и одетым фигурам, и по легкости, с какой скомпонованы самые истории, видно, что он превзошел самого себя настолько, что с тех пор ничего лучшего больше не написал. В том же городе в церкви Сан Якопо и опять-таки для кардинала Поджо он начал расписывать капеллу, которую впоследствии закончил вышеназванный Просперо Фонтана.

Когда же после этого кардинал Аугуста взял его с собой к Мадонне в Лорето, Пеллегрино отделал для него там живописью и лепниной великолепнейшую капеллу. На своде, в богатом членении из лепнины, изображено Рождество Христово и Сретение во храме младенца Иисуса, возлежащего на руках у Симеона, а посредине – особо примечателен преображенный Спаситель на горе Фавор и вместе с ним Моисей, Илья и ученики. На запрестольном образе он написал Иоанна Крестителя, крестящего Христа, и портрет названного кардинала, стоящего на коленях. На боковых стенах капеллы он изобразил на одной св. Иоанна, проповедующего толпе, на другой же – усекновение его главы, а в «парадизе», что под церковью и где в наше время монахи-театинцы принимают исповедь, он написал истории Страшного суда и несколько фигур светотенью.

Когда же Джорджо Морато взял его с собой в Анкону, он в церкви Сант Агостино написал для него маслом на большом образе Христа, принимающего крещение от св. Иоанна, а сбоку – св. Павла с другими святыми, а на пределле – множество мелких, весьма изящных фигур. Для него же в церкви Сан Чириако ин Монте он сделал великолепнейшую лепную оправу для запрестольного образа главного алтаря и внутри этой оправы – скульптурную, сплошь круглую фигуру Христа, получившую всяческое одобрение. Равным образом в том же городе он выполнил огромнейшее и прекраснейшее лепное обрамление для главного алтаря церкви Сан Доменико и написал бы также и самый образ, однако, так как повздорил с заказчиком, образ этот был заказан Тициану Вечеллио, и о том будет сказано в своем месте. Наконец, взяв на себя в том же городе Анконе роспись лоджии купцов, которая с одной стороны выходит на море, а с другой – на главную улицу города, он украсил ее недавно лишь построенный свод многими большими лепными фигурами, а также живописью, и благодаря тому, что Пеллегрино вложил в это произведение все свое усердие и все свои знания, оно и получилось у него очень красивым и изящным. В самом деле, не говоря о том, что все фигуры в этой вещи прекрасны и хорошо сделаны, есть там некоторые великолепнейшие сокращения обнаженных фигур, по которым видно, что он усерднейшим образом подражал творениям Буонарроти, находящимся в римской капелле. А так как в этих краях нет ни архитекторов, ни инженеров, с которыми можно было бы считаться и которые были бы более знающими, чем он, Пеллегрино взял на себя заботы об архитектуре и крепостном строительстве этой провинции. И вот, убедившись, что живопись – занятие более трудное и менее прибыльное, чем архитектура, и потому несколько отложив ее, он осуществил много всяких работ по укреплению Анконы и других городов, в особенности Равенны.

В конце концов в Павии он для кардинала Борромео положил начало строительству университетского дворца, а в настоящее время, поскольку он все же не совсем забросил живопись, он работает в Ферраре в трапезной монастыря Сан Джорджо ордена Монте Оливето над историей, которую он пишет фреской и которая обещает быть отменной. Не так давно сам Пеллегрино показывал мне рисунок к этой фреске, который великолепен. Однако, так как он еще молод и ему всего-навсего тридцать пять лет, и так как он делает все больше и больше успехов, стоя на пути к совершенству, о нем пока что сказано нами достаточно.

Столь же кратким буду я, говоря и об Орацио Фумаччини, тоже болонском живописце, который, как уже говорилось, написал в Риме над одной из дверей Королевской залы отличнейшую историю, а в Болонье и другие, весьма хваленые, живописные произведения; он тоже еще молод и проявляет себя так, что не уступит своим предшественникам, о которых мы упоминали в этих наших жизнеописаниях. Со своей стороны и уроженцы Романьи, вдохновляемые примером своих соседей болонцев, создали немало на славу нашим искусствам. Действительно, помимо Якопоне из Фаэнцы, расписавшего, как уже говорилось, абсиду церкви Сан Витале в Равенне, после него работали, да и сейчас работают, многие отличные мастера. Так, мастер Лука де'Лонги, равеннец, человек по природе добрый, тихий и прилежный, написал в своей родной Равенне и за ее пределами много образов маслом и много прекраснейших натурных портретов, в том числе две очаровательнейшие дощечки, которые для церкви монахов ин Классе ему недавно заказал досточтимый дон Антонио из Пизы, который в то время был еще настоятелем этой обители, не говоря о бесчисленном множестве других произведений, созданных этим живописцем. Да и, говоря по правде, если бы мастеру Луке удалось выбраться из Равенны, где он всегда жил и живет вместе со своей семьей, из него, как из художника упорного, очень старательного и рассудительного, несомненно получился бы редкостнейший мастер, ибо создавал он и создает свои произведения с терпением и с увлечением, что могу засвидетельствовать и я, наблюдавший, насколько он за те два месяца, что я пробыл в Равенне, преуспел в практике и теории своего искусства. Не умолчу я и о том, что одна из его дочерей, молоденькая девочка по имени Барбара, очень хорошо рисует и уже начала кое-что писать с весьма большой грацией и в хорошей манере.

Было время, когда соперником Луки был Ливио Агрести из Форли, который, написав для аббата де Грасси в церкви Санто Спирито несколько историй фреской, а также несколько других произведений, покинул Равенну и отправился в Рим, где, с величайшим рвением занявшись рисунком, приобрел отличные навыки, как об этом можно судить по некоторым расписанным им фасадам и другим фрескам, которые были им в то время написаны. Первые его работы находятся в Нарни, и в них немало хорошего. В римской же церкви Санто Спирито, в одной из ее капелл, он написал фреской много разный историй и отдельных фигур, выполненных им с большим знанием дела и усердием, почему их все по заслугам и хвалят. Работа эта, как уже говорилось, явилась поводом к тому, что ему была заказана одна из мелких историй, которые написаны над дверями Королевской залы в Ватиканском дворце. И проявил он себя в ней настолько отменно, что она выдерживает сравнение с другими наддверными росписями этой залы. Он же для кардинала Аугусты сделал шесть полотнищ из серебряной ткани, расписав их историями, которые были признаны очень красивыми в Испании, куда их названный кардинал переправил в подарок королю Филиппу для отделки ими одной из его комнат. Другую подобную серебряную ткань, расписанную им тем же способом, можно видеть в Форли, в церкви Театинцев.

В конце концов, сделавшись хорошим и смелым рисовальщиком, опытным колористом и сочинителем бесчисленных историй, владевшим некоей универсальной манерой, он был вышеназванным кардиналом на очень выгодных для него условиях вывезен в Аугусту, где не покладая рук работает, создавая произведения, всяческой достойные похвалы.

Однако среди других художников Романьи в некоторых областях живописи редчайшими качествами обладает Марко из Фаэнцы (зовут его именно так, а не как-нибудь иначе), ибо он, как никто, владеет фресковой живописью, в которой он смел, решителен и потрясающ, в особенности же в том умении и в той манере, с какими он пишет гротески, не имея себе в этом равных или соперников, хотя бы приближающихся к его совершенству. Работы его можно видеть по всему Риму, во Флоренции же им была выполнена большая часть украшений в двадцати разных комнатах герцогского дворца, а также фризы потолка в большой зале этого дворца, расписанной Джорджо Вазари, как о том будет исчерпывающим образом рассказано в своем месте, не говоря о том, что все убранство главного двора названного дворца, которое в кратчайший срок было осуществлено по случаю приезда королевы Иоанны, в большей своей части было выполнено им же. Однако о Марко сказано достаточно, поскольку он еще жив и в расцвете своих крепнущих сил и своей деятельности.

В Парме в наши дни при синьоре герцоге Оттавио Фарнезе состоит некий живописец по прозванию Мируоло, кажется, родом из Романьи, который кроме некоторых произведений, созданных им в Риме, написал фреской множество историй в маленьком дворце, построенном названным синьором герцогом в пармском замке, где несколько фонтанов были с большим изяществом выполнены скульптором из Монтепульчано Джованни Босколи. Последний, много лет проработав под началом Вазари над лепниной во дворце названного синьора герцога Козимо Флорентийского, в конце концов перешел на службу к названному герцогу Пармскому с хорошим жалованьем, создав и неустанно продолжая создавать произведения, достойные его редкого и прекраснейшего таланта.

В том же городе и в той же провинции еще много других превосходных и знатных художников, однако, поскольку они еще молоды, мы оставляем за собой право при более удобном случае удостоить их того почетного отзыва, который они к тому времени себе заслужат своими творениями и талантом.

На этом мы и закончим описание творений аббата Приматиччо. Добавлю только одно: большой его друг болонский живописец Бартоломео Пассеротто нарисовал с него портрет пером, и портрет этот, попавший в наши руки, хранится в нашей Книге рисунков разных выдающихся живописцев.