Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
1 - 55 ЖИЗНЕОПИСАНИЕ АНТОНЕЛЛО ДА МЕССИНЫ ЖИВОПИСЦА

Когда я сам с собою рассуждаю о различных благодеяниях и преимуществах, полученных искусством живописи от многочисленных мастеров, воспринявших вторую сию манеру, то не могу по их произведениям назвать их иначе, как поистине трудолюбивыми и превосходными, ибо они всеми силами старались поднять живопись на более высокую ступень, не считаясь ни с удобствами, ни с расходами, ни с какими-либо личными интересами. Между тем, работая на досках и на холсте, они никогда не применяли иных красок, кроме темперы, начало же этому способу было положено Чимабуэ в 1250 году, когда он работал с упоминавшимися греками, а продолжали его Джотто и другие, о которых говорилось до сих пор; этого же способа придерживались и после них, хотя художники и признавали, что живописи темперой не хватало некоей мягкости и живости, которые, если бы только их удалось найти, придали бы больше изящества рисунку и большую красоту колориту и облегчили бы достижение большего единства в сочетании цветов, в то время как они в своем письме всегда пользовались лишь кончиком кисти. Однако, хотя многие и изощрялись, чтобы найти нечто подобное, все же никто хорошего способа не открыл, даже применяя жидкий лак или же краски другого рода, смешанные с темперой. И в числе многих делавших такие или подобные им попытки, но напрасно, были Алессо Бальдовинетти, Пезелло и многие другие, но ни у кого из них не удавались произведения той красоты и добротности, какие они себе воображали. И даже когда они находили то, что искали, они не в состоянии были добиться того, чтобы фигуры на досках держались так, как они держатся на стене, а также способа промывать их так, чтобы краска не сходила и чтобы они не боялись никаких толчков при обращении с ними. Обо всех этих вещах многие художники, собравшись вместе, неоднократно вели бесплодные споры. К тому же стремились и многие возвышенные таланты, занимавшиеся живописью за пределами Италии, а именно все живописцы Франции, Испании, Германии и других стран. И вот при таком положении вещей случилось так, что работавший во Фландрии некий Иоанн из Брюгге, живописец в тех краях весьма ценимый за большой опыт, приобретенный им в этом занятии, начал испытывать разные виды красок, а так как он занимался и алхимией, то и смешивал разные масла для лаков и другие вещи, соответственно выдумкам людей мудрствующих, к каковым принадлежал и он. Однажды, дописав с большой тщательностью доску и потратив на это величайший труд, он покрыл ее лаком и, как полагалось, выставил сушиться на солнце. Однако, то ли потому, что жар был слишком сильный, то ли дерево было плохо пригнано или плохо выдержано, названная доска злополучным образом разошлась по швам. И потому, увидев вред, причиненный ему солнечным жаром, Иоанн решил не допускать больше никогда, чтобы солнце причиняло столь большой ущерб его работам. И вот, так как лак досадил ему не менее, чем работа темперой, он стал думать о том, чтобы

он сохнул в тени и чтобы ему не приходилось выставлять свою живопись на солнце. Поэтому, испробовав многое как в чистом, так и в смешанном виде, он в конце концов обнаружил, что масло льняное и ореховое из всех им испытанных сохнет лучше всех. Вскипятив его с другими своими смесями, он получил лак, о котором давно мечтал и он, да, пожалуй, и все живописцы мира. Проделав опыты со многими другими составами, он увидел, что из смеси красок с этими видами масел получался очень прочный состав, который, высохнув, не только не боялся вовсе воды, но и зажигал краски так ярко, что они блестели сами по себе без всякого лака, и еще более чудесным показалось ему то, что смешивались они бесконечно лучше темперы. Такое изобретение очень обрадовало Иоанна, а так как он был человеком весьма толковым, то и приступил к многочисленным работам, коими заполнил все те края, к огромному удовлетворению их жителей и к величайшей своей пользе. И, приобретая с каждым днем все больший опыт, он стал выполнять все более крупные и лучшие работы.

Молва об изобретении Иоанна скоро распространилась не только по Фландрии, но и по Италии и многим другим частям света, пробудив в художниках величайшее желание узнать, каким образом он придавал такое совершенство своим работам. Художники эти, видя его работы, но не зная, чем он для них пользовался, вынуждены были его прославлять и воздавать ему бессмертные хвалы, но в то же время всячески ему завидовали, тем более что он долгое время не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он работает, или узнал его тайну. Однако, дожив до старости, он оказал в конце концов такую милость Руджери из Брюгге, ученику своему, а Руджери – обучавшемуся у него Ауссе и другим, о которых говорилось, когда речь шла о письме маслом в живописных работах. Но, несмотря на все это, хотя купцы и закупали эти картины и рассылали их по всему свету государям и высокопоставленным лицам, к великой для себя выгоде, изобретение это за пределы Фландрии не выходило. Картины подобного рода обладали острым запахом, который им придавали смешанные вместе масла и краски, в особенности же когда они были новые, и потому казалось, что можно было распознавать их, чего, впрочем, не случалось в продолжение многих лет. Однако несколько флорентинцев, торговавших во Фландрии, послали неаполитанскому королю Альфонсо I доску со многими фигурами, написанную маслом Иоанном, которая красотой фигур и новоизобретенным колоритом королю весьма понравилась; и все живописцы, какие только были в том королевстве, собрались, чтобы взглянуть на нее, и все как один удостоили ее наивысших похвал.

И вот некий Антонелло из Мессины, обладавший талантом отменным и резвым, будучи человеком в своем деле весьма проницательным и опытным и много лет обучавшийся рисованию в Риме, сперва поселился в Палермо и работал там много лет и, наконец, в Мессине, на своей родине, где он своими произведениями подтвердил добрую славу, которой он пользовался в своем отечестве как отменный живописец. Отправившись однажды по своим надобностям из Сицилии в Неаполь, он услыхал, что названному королю Альфонсо прислана из Фландрии вышеупомянутая доска работы Иоанна из Брюгге, написанная маслом такой манерой, что ее можно было мыть, что она не боялась никаких толчков и обладала всяческим совершенством. Когда он добился разрешения на нее взглянуть, живость красок, а также красота и цельность живописи произвели на него такое сильное впечатление, что, отложив в сторону все другие дела и мысли, он отправился во Фландрию и, прибыв в Брюгге, близко подружился с означенным Иоанном и подарил ему много рисунков в итальянской манере и всяких других вещей. Поэтому, а также потому, что Антонелло был очень внимателен, а Иоанн уже стар, последний в конце концов согласился показать Антонелло, как он пишет маслом. Антонелло же не уехал из этих краев до тех пор, пока досконально не изучил тот способ живописи, о котором так мечтал. Недолгое время спустя Иоанн скончался, Антонелло же уехал из Фландрии, чтобы повидать свою родину и посвятить Италию в столь полезную, прекрасную и удобную тайну. Пробыв несколько месяцев в Мессине, он отправился в Венецию, где, будучи человеком весьма склонным к удовольствиям и весьма преданным Венере, решил поселиться навсегда и закончить свою жизнь там, где он нашел образ жизни, вполне соответствующий его вкусам. Приступив же к работе, он написал маслом тем способом, которому научился во Фландрии, много картин, рассеянных по домам дворян этого города, где благодаря новизне своего исполнения они стали очень высоко цениться. Он написал много и других, которые были разосланы в разные места. В конце концов, когда он завоевал там славу и большую известность, ему был заказан на дереве образ для Сан Кассано, приходской церкви этого города, и образ этот Антонелло написал со всем присущим ему умением и не щадя времени. Когда же он был закончен, то за новизну колорита и красоту фигур, которые к тому же были им хорошо нарисованы, он был весьма одобрен и очень высоко ценился. А после того, как новый секрет, привезенный им из Фландрии в Венецию, был раскрыт, Антонелло до конца своей жизни пользовался любовью и лаской великолепных дворян этого города.

Среди живописцев, стоявших в то время в Венеции на высоком счету, весьма превосходным почитался некий мастер Доменико. Когда Антонелло приехал в Венецию, тот осыпал его всяческими ласками и любезностями, какие только могут быть оказаны самому дорогому и нежному другу. И потому Антонелло, не желая оставаться в долгу, за любезности мастера Доменико по прошествии немногих месяцев открыл ему секрет и способ писать масляными красками. При всей исключительной оказанной ему ласке и любезности ничто не могло быть для Доменико более дорогим, да и не удивительно, ибо, обладая этим секретом, он, как это и предполагал Антонелло, отныне всегда пользовался на своей родине величайшим почетом. И, без сомнения, жестоко ошибаются те, кто полагает, что, если они будут скупиться на то, что им ничего не стоит, всякий должен служить им, как говорится, ради их прекрасных глаз. Любезность мастера Доменико-венецианца извлекла для него из рук Антонелло то, чего тот добился с таким трудом и в поте лица своего и чего не уступил бы никому другому хотя бы и за огромные деньги. Но так как о мастере Доменико будет рассказано в свое время, о том, как он работал во Флоренции, и о том, кому он подарил то, что от других получил своей любезностью, я только скажу, что Антонелло после образа в Сан Кассано написал много картин и портретов для венецианских дворян, мессеру же Бернардо Вьеккьетти, флорентинцу, принадлежат написанные его рукой на одной и той же картине прекраснейшие св. Франциск и св. Доминик. Когда же затем Синьорией Антонелло были заказаны в палаццо Дукале несколько историй, которые не захотели передать Франческо ди Монсиньоре, веронцу, несмотря на то, что тому весьма покровительствовал герцог Мантуанский, но заболел воспалением легких и умер сорока девяти лет от роду, даже не приступив к этой работе. Художниками ему были устроены весьма торжественные похороны за то, что он одарил искусство новой манерой писать красками, о чем свидетельствует следующая эпитафия:

D. О. М. (Господину Всеблагому Великому),

Antonius pictor, praecipuum Messanae suae et Siciliae, totius omamentum, hac humo contagitur. Non solum suis picturis, in quibus singulare artificium et venustas fuit, sed et quod coloribus oleo miscendis splendorem et perpetuitatem primus italicae picturae contulit, summo semper artificium studio celebratus.

Смерть Антонио опечалила многочисленных друзей его, и в особенности Андреа Риччо, скульптора, изваявшего из мрамора в Венеции, во дворце Синьории, две обнаженные статуи Адама и Евы, которые и теперь там можно видеть и которые почитаются прекрасными.

Таков был конец Антонелло, которому наши художники должны несомненно быть обязаны за то, что он ввез в Италию способ писать маслом, не менее чем Иоанну из Брюгге за то, что он изобрел его во Фландрии, ибо и тот, и другой облагодетельствовали и обогатили это искусство. Действительно, благодаря этому изобретению художники со временем достигли такого совершенства, что смогли изображать свои фигуры почти что живыми. И это тем более ценно, ибо лишь немногие писатели приписывают древним такую манеру писать красками. А если бы можно было убедиться в том, что у древних ее действительно не было, то в этом достижении наше время превзошло бы совершенно древних. Но, подобно тому, как не говорится ничего, что уже не было бы сказано, так, пожалуй, ничего и не делается, что не было бы уже сделано. Почему без дальнейших разговоров я пойду дальше и, всячески похвалив тех, кто помимо рисунка чем-нибудь да обогатил искусство, перейду к остальным.