Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
1 - 60 ЖИЗНЕОПИСАНИЯ АНДРЕА ДЕЛЬ КАСТАНЬО ДИ МУДЖЕЛЛО И ДОМЕНИКО ВЕНЕЦИАНО ЖИВОПИСЦЕВ

Я не уверен, можно ли выразить словами, насколько в человеке выдающемся достоин порицания порок зависти, который, впрочем, ни у кого не должен был бы встречаться, и насколько преступно и ужасно стремиться под видом притворной дружбы уничтожить в другом не только известность и славу, но и саму жизнь, ибо перед лицом такого преступления немеет даже самый красноречивый язык, лишившись всех своих способностей и всех своих сил. А потому, не вдаваясь в подобные рассуждения, скажу только, что в таких поступках кроется дух не только, я бы сказал, бесчеловечный и дикий, но во всех смыслах жестокий и дьявольский, столь чуждый всякой добродетели, что совершающие их не только уже не люди и даже и не звери, но существа недостойные жизни. И потому, насколько соперничество и соревнование, стремящиеся в доблестном труде победить и превзойти стоящих выше, чтобы завоевать себе славу и честь, сами по себе похвальны и достойны высокой оценки, как нечто в мире необходимое и полезное, настолько, наоборот, в еще большей степени заслуживает порицания и осуждения преступнейшая зависть, которая, не терпя в других ни почестей, ни успехов, готова лишить жизни того, у кого она не может отнять славу, как это сделал коварный Андреа дель Кастаньо. Ведь он был живописцем и рисовальщиком поистине превосходным и великим, но еще больше были его злоба и зависть, которые он питал к другим живописцам и которые доходили до того, что он похоронил и скрыл сияние своего таланта во мраке греха.

Так как он родился в маленькой деревушке, именуемой Кастаньо, во Флорентийской области Муджелло, он сделал это название своим прозвищем, когда переселился во Флоренцию, куда он попал следующим путем. Лишившись в раннем детстве отца, он нашел приют у одного из своих дядей, который заставлял его много лет пасти стадо. Мальчик оказался таким расторопным и смышленым и таким бедовым, что сумел внушить уважение не только к дядюшкиной скотинке, но и к его пастбищам и ко всему прочему, что ему было дорого.

Однажды, когда он занимался этим, случилось так, что, спасаясь от дождя, он попал в одно место, где один из тех деревенских живописцев, что работают за гроши, расписывал божницу у какого-то крестьянина. Андреа, который ничего подобного никогда не видел, охваченный внезапным изумлением, стал внимательнейшим образом смотреть и приглядываться, как производится такая работа, и у него внезапно появилось огромнейшее желание и настолько лихорадочное стремление к этому искусству, что, не теряя времени, он принялся на стене и камнях углем и кончиком ножа выцарапывать и рисовать животных и людей так бойко, что вызывал в тех, кто его видел, немалое удивление. И вот среди поселян пошла молва о странных занятиях Андреа; когда же это дошло (как угодно было его судьбе) до ушей одного флорентийского дворянина, по имени Бернардетто деи Медичи, у которого там были владения, Бернардетто пожелал познакомиться с этим мальчиком. И когда он его в конце концов увидел и услышал его весьма бойкие рассуждения, то спросил его, не хочет ли он посвятить себя искусству живописца. Андреа ответил ему, что ничего более приятного с ним случиться не могло бы, и тот увез его с собой во Флоренцию, чтобы он мог усовершенствоваться, и устроил его работать у одного из тех мастеров, которые тогда считались лучшими.

И, таким образом, посвятив себя искусству живописи и отдав себя целиком ее изучению, Андреа обнаружил величайшее понимание трудностей искусства и главным образом рисунка. Не так это ему удавалось в колорите своих вещей, которые в этом отношении были жестковатыми и сухими, что в значительной мере их лишало добротности и изящества и главным образом того обаяния, которого мы и не находим в его колорите. Движение фигур он передавал исключительно смело, а головы мужчин и женщин – с потрясающей силой, придавая им суровый вид хорошим рисунком.

В ранней своей юности во дворе Сан Миньято аль Мойте, как спускаться из церкви по направлению к монастырю, он написал фреской историю св. Миньята и св. Кресценция, разлучающихся с родителями. Много живописных работ, выполненных рукой Андреа, находились во дворе и в церкви Сан Бенедетто, красивейшего монастыря, что за воротами, ведущими в Пинти, но о них не стоит и упоминать, ибо они были уничтожены во время осады Флоренции. Внутри города, в монастыре монахов дельи Анджели, в первом дворе против главного входа, он написал Распятие (которое находится там и ныне), Богоматерь, св. Иоанна, св. Бенедикта и св. Ромуальда. А на торцовой стене двора, что над садом, он написал еще одно подобное Распятие, изменив лишь головы и немногое другое. В Санта Тринита, возле капеллы мастера Луки, он написал св. Андрея. В Леньяйе он написал для Пандольфо Пандольфини, в одной из зал, много знаменитых мужей и для сообщества евангелистов – хоругвь для процессий, почитавшуюся очень красивой. В церкви сервитов в названном городе он расписал фреской три плоские ниши в нескольких капеллах; одна из них – в капелле св. Юлиана, где изображены истории из жития этого святого с большим числом фигур и с собакой, изображенной в ракурсе и получившей большое одобрение. В капелле, посвященной св. Иерониму, он наверху написал этого святого тощим и бритым, с хорошим рисунком и с большим старанием, и под ним изобразил Троицу с Распятием в ракурсе так хорошо, что Андреа заслуживает за это значительной похвалы, исполнив ракурсы в гораздо лучшей и более современной манере, чем это делали до него другие. Однако эта фреска больше не видна, так как семейство Монтагути повесило прямо на нее картину, написанную на дереве. В третьей капелле, возле той, что под органом, сооруженной мессером Орландо деи Медичи, он написал Лазаря, Марфу и Магдалину; Для монахинь Сан Джулиано над дверью он написал Распятие, св. Доминика, св. Юлиана и св. Иоанна; живопись эта, принадлежащая к лучшим работам Андреа, повсеместно восхваляется всеми художниками. В Санта Кроче, в капелле Кавальканти, он выполнил св. Иоанна Крестителя и св. Франциска, почитавшиеся фигурами весьма отменными. Но особенно поразила художников та фреска, которую он написал в новом дворе названного монастыря, в торце его против входа, а именно прекраснейшее Бичевание Христа у колонны, где он изобразил лоджию с перспективой колонн, которые поддерживают крестовые своды с ребрами, видными в сокращении, а также стену с инкрустацией в виде ромбов с таким искусством и с такой тщательностью, что обнаружил не меньшее понимание трудностей в перспективе, чем рисунка в живописи. В этой же истории прекрасны и очень выразительны напряженные позы бичующих Христа, на лицах которых отражается ненависть и ярость, Так же как терпение и кротость на лице Христа, в его теле, прикрученном и привязанном веревками к колонне; кажется, что Андреа пытался показать мучение плоти и то, как божественная природа, скрывающаяся в этом теле, излучает свое величие, поразившее Пилата, который, восседая среди своих советников, имеет такой вид, словно он ищет способа освободить его. В общем же живопись эта такова, что если бы она из-за малой заботы, которую к ней проявляли, не была поцарапана и попорчена детишками и другими неразумными людьми, сцарапавшими все лица, руки и почти все остальное на фигурах евреев, как бы желая отомстить этим за оскорбление, нанесенное ими нашему Господу, то она несомненно была бы прекраснейшей из всех работ Андреа, и, если бы природа одарила его прелестью колорита, подобно тому, как даровала ему выдумку и рисунок, он почитался бы мастером поистине удивительным. В Санта Марна дель Фьоре он написал изображение Никколо да Толентино верхом на лошади. Когда же во время его работы над этой фреской какой-то мальчик, проходя мимо, толкнул лестницу, Андреа, который был человеком звериного нрава, пришел в такую ярость, что, спустившись, бежал за ним вслед до самого Канто де'Пацци. На кладбище Санта Марна Нуова, что на костях, он написал св. Андрея, который понравился настолько, что Андреа после этого было предложено написать в трапезной, где обедали служки и другие служащие, Вечерю Христа с апостолами. Благодаря чему он вошел в милость у дома Портинари и у заведующего больницей и ему было поручено расписать часть главной капеллы, так как другая часть была заказана Алессо Бальдовинетти, а третья – весьма прославившемуся в то время живописцу Доменико из Венеции, приглашенному во Флоренцию ради нового способа писать маслом, которым он владел.

И вот, в то время как каждый из них занимался своей работой, Андреа воспылал величайшей завистью к Доменико, ибо, хотя и сознавал, что превосходит его в рисунке, тем не менее ему не нравилось, что граждане ухаживали за чужеземцем и осыпали его ласками; и по этому поводу гнев и негодование охватили его с такой силой, что он только и думал о том, как бы отделаться от него тем или иным путем. А так как Андреа был не менее ловким притворщиком, чем превосходным живописцем, и когда хотел, умел делать веселое лицо и быть приветливым на язык, скрывая свою злобу в душе и сохраняя неколебимую решительность во всех своих действиях, как и в своих замыслах, он поступал с Доменико так же, как и с другими, имея обыкновение тайно отмечать ногтем на работах художников подмеченные им ошибки. Когда же в дни его юности его работы порицались за что-нибудь, то он ударами и другими оскорблениями давал понять своим хулителям, что умеет и всегда готов отомстить любым способом за нанесенное ему оскорбление.

Однако, прежде чем перейти к работам в этой капелле, скажем кое-что и о Доменико, который до приезда во Флоренцию с большим изяществом написал некоторые вещи совместно с Пьеро делла Франческа в Лорето в ризнице Санта Мариа, благодаря чему, помимо того что он делал в других местах (как, например, в Перудже одну из комнат в доме Бальони, ныне разрушенном), он стал известным во Флоренции, куда затем и был приглашен. Прежде всего он написал там на Канто де'Карнесекки, на углу двух улиц, одна из которых идет к старой, а другая – к новой площади Санта Мариа Новелла, в табернакле, фреску с изображением Богоматери в окружении нескольких святых. Работа эта, понравившаяся и получившая большое одобрение граждан и тогдашних художников, послужила причиной того, что в проклятой душе Андреа разгорелось еще больше негодования и зависти к бедному Доменико. И потому, решив обманом и предательством добиться того, чего он без явной опасности для себя не мог сделать открыто, он притворился ближайшим другом Доменико, который, как человек добрый и ласковый, любивший петь под музыку и играть на лютне, охотно с ним подружился, так как Андреа казался ему человеком умным и веселым. Так и продолжалась эта дружба: искренняя с одной стороны и притворная с другой. Они вместе проводили все вечера, развлекались и устраивали серенады своим возлюбленным. Доменико это очень нравилось, и, полюбив Андреа по-настоящему, он научил его способу писать маслом, которого в Тоскане еще не знали.

Итак, – буду продолжать по порядку – на отведенной ему стене капеллы в Санта Мариа Нуова Андреа написал Благовещение, которое признается великолепнейшим произведением за то, что он в нем изобразил ангела парящим в воздухе, что до него не было принято. Но еще лучшей работой считается та, где он написал Богоматерь, поднимающуюся по ступеням храма, на которых он изобразил много нищих и среди прочих одного, который бьет другого горшком по голове, и не только эта фигура, но и все остальные поистине прекрасны, ибо, соревнуясь с Доменико, он выполнил их с большим старанием и с большой любовью. Мы видим там также изображенный в перспективе и свободно стоящий посреди площади восьмигранный храм с многочисленными пилястрами и нишами и с передним фасадом, превосходно украшенным мраморными статуями. А вокруг площади расположены разнообразные красивейшие здания, на которые с одной стороны падает тень от храма, освещенного солнцем, в соответствии с его очень красивым, трудным, но искусно осуществленным замыслом. С другой стороны мастер Доменико написал маслом Иоакима, посещающего св. Анну, свою супругу, а внизу – Рождество Богородицы, где он с большим изяществом изобразил очень нарядную комнату и мальчика, который стучит в дверь молотком. Еще ниже он написал Обручение Богородицы с большим количеством портретов с натуры, среди которых он изобразил Бернардетто деи Медичи, флорентийского коннетабля, в красном берете, Бернардо Гваданьи, который был гонфалоньером, Фолько Портинари и других представителей того же семейства. Он очень живо изобразил там также карлика, ломающего палку, и нескольких женщин в платьях исключительно красивых и изящных, какие носили в те времена. Однако работа эта осталась незавершенной по причинам, о которых будет сказано ниже.

Между тем Андреа на своей стене написал маслом Успение Богоматери, на котором из-за упомянутого соревнования с Доменико и чтобы его считали именно за того, каким он и был на самом деле, он, как мы видим, с невероятной тщательностью изобразил в ракурсе гробницу, в которой лежит усопшая дева, и, хотя эта гробница длиной не более полутора локтей, тем не менее кажется, что в ней их целых три. Вокруг стоят апостолы, выполненные таким образом, что хотя на лицах их и отражается радость по поводу того, что их госпожа возносится на небеса Иисусом Христом, но в то же время видна и горечь, что они остаются на земле без нее. Среди этих апостолов есть и несколько ангелов с зажженными светильниками, с прекрасным выражением лиц и написанные так хорошо, что видно, что Андреа владел масляными красками не хуже, чем его соперник Доменико. На этих живописных работах Андреа написал с натуры мессера Ринальдо дельи Альбицци, Пуччо Пуччи, Фальганаччо, который был посредником при освобождении Козимо деи Медичи вместе с Федериго Малевольти, хранившего ключи от «альбергетты». Равным образом он изобразил там мессера Бернардо ди Доменико делла Вольта, смотрителя тамошней больницы, коленопреклоненного, который кажется живым, а в кругу, у края картины, самого себя в виде Иуды Искариота, каковым он и был и по наружности, и по поступкам.

Когда же Андреа довел эту работу до благополучнейшего завершения, то, ослепленный завистью к похвалам, которыми, как он слышал, награждался талант Доменико, решил отделаться от него окончательно и, обдумав много способов, один из них привел в исполнение следующим образом. В один летний вечер Доменико, как обычно, взял свою лютню и ушел из Санта Мариа Нуова, оставив Андреа в его комнате за рисованием, так как Андреа не захотел последовать приглашению к совместной прогулке под предлогом, что ему нужно доделать какие-то важные рисунки. Итак, Доменико ушел развлекаться один, Андреа же незаметно притаился, ожидая его за углом.

Когда же Доменико, возвращаясь домой, с ним поравнялся, то Андреа какими-то свинцовыми гирями пробил ему лютню, а вместе с тем и живот. Но, так как ему показалось, что этого все еще недостаточно, он этой же гирей нанес ему смертельный удар по голове, а потом, оставив его лежать на земле, вернулся в свою комнату в Санта Марна Нуова и, запершись, стал рисовать так же, как рисовал, когда от него ушел Доменико. Между тем сбежались служители больницы, услышавшие шум, увидели, в чем дело, и стали звать самого Андреа, предателя и убийцу, чтобы сообщить ему печальную новость. А тот, прибежав туда, где вокруг Доменико собрались все остальные, прикинулся безутешным и все повторял: «Увы, брат мой, увы, брат мой!» Наконец Доменико испустил дух у него на руках, и так и не узнали – настолько тщательно это было сделано, – кто его убил, а если бы Андреа перед смертью не открылся на исповеди, этого не знали бы и до сих пор.

Андреа написал в церкви Сан Миньято фра ле Торри во Флоренции образ Успения Богоматери с двумя фигурами, а в Наве а Ланкетта, что за воротами алла Кроне, в табернакле, Богоматерь. Он же изобразил в доме Кардуччи, ныне Пандольфини, нескольких знаменитых людей – частично по воображению, частично же с натуры. Среди них Филиппо Спано дельи Сколари, Данте, Петрарка, Боккаччо и другие. В Скарперии, что в Муджелло, он написал над дверями дворца викария очень красивую обнаженную Любовь, позднее уничтоженную. В 1478 году, когда семейством Пацци и другими их приверженцами и заговорщиками был убит в Санта Марна дель Фьоре Джулиано Медичи, а брат его Лоренцо ранен, Синьория постановила, чтобы все, принимавшие участие в заговоре, были как изменники изображены на фасаде палаццо дель Подеста, и, когда работа эта была предложена Андреа, он, находясь на службе у дома Медичи и будучи им обязанным, согласился на это весьма охотно и, принявшись за работу, выполнил ее столь прекрасно, что все были потрясены. В самом деле, невозможно и сказать, сколько искусства и вкуса было вложено в изображения этих людей, большинство которых были написаны с натуры повешенными за ноги в странных, весьма разнообразных великолепнейших положениях. Работа эта, понравившаяся всему городу и в особенности знатокам живописи, была причиной того, что с тех пор он стал именоваться не Андреа из Кастаньо, а Андреа дельи Импиккати.

Жил Андреа в почете, и, так как тратил много и в особенности на одежду и на то, чтобы прилично содержать свой дом, он оставил после себя небольшие средства, когда семидесяти одного года отошел к жизни иной. Но так как вскоре после его смерти узнали о нечестивом его поступке по отношению к Доменико, который так любил его, то похоронен он был с позорящей его надписью в церкви Санта Мариа Нуова, там же, где был погребен несчастный Доменико, умерший в возрасте пятидесяти шести лет, работа которого, начатая в Санта Мариа Нуова, осталась незавершенной и вовсе не отделанной не в пример тому, как он отделал образ главного алтаря в Санта Лучиа де Барди, где он с большой тщательностью изобразил Богоматерь с младенцем на руках, св. Иоанна Крестителя, св. Николая, св. Франциска и св. Лучию. Образ этот он в совершенстве довел до конца лишь незадолго до своей смерти.

Учениками Андреа были Якопо дель Корсо, который был дельным мастером, Пизанелло, Маркино, Пьеро дель Поллайоло и Джованни да Ровеццано.