Онлайн чтение книги Радость жизни Joy of Life
136 Радость жизни Глава 31. Проникнуть во дворец, пока все думают, что он пьян

Эта ночь определённо была очень необычной.

Фань Сяня настиг приступ поэтического безумия, а гениальный Чжуан Мохань удручённо покинул сцену. Император дал всем понять, что покровительствует старшему сыну семьи Фань. Положение наследного принца оставалось стабильным. Так что и посланники города Восточных варваров, и главы министерств, вернувшись по домам, обсудили всё, что видели сегодня, со своими приближёнными или спутниками. Но повергло всех в шок и обсуждалось чаще всего, конечно, сегодняшнее выступление наблюдателя восьмого ранга Фань Сяня.

Общее заключение было таково: молодой господин Фань действительно гений поэзии.

Конечно, кое-кто подозревал, что Фань Сянь написал эти стихи за несколько лет, а сейчас, вспылив, за одну ночь выдал их все. Ведь всё-таки у этих стихов был разный настрой, они описывали непохожие чувства, и если кто-то за одну ночь испытывает столь сильные колебания настроения, да ещё и, обуреваемый такими острыми переживаниями, способен творить, такой поэт наверняка может сойти с ума.

Но как бы там ни было, все сочли Фань Сяня незаурядной личностью. Ну у какого обычного человека хорошие стихи растут, словно капуста на грядке? Надо ведь не только не утомиться, собирая их, но ещё и вырастить.

Одним словом, в государстве Цин в этом мире, все прекрасные литературные творения того мира, изящные, звучные или полные тоски, вольно или невольно, благодаря Фань Сяню стали неотъемлемой частью культурного наследия.

В этих стихах люди находили непонятные им цитаты, неясные места, которые они оправдывали нечётким произношением подвыпившего Фань Сяня и собирались расспросить поподробнее, когда он протрезвеет. Что же касается того, придётся ли Фань Сяню, чтобы выкрутиться, в будущем записать общую историю Китая и Четыре Великих Творения*, или же он, чтобы избежать неприятностей, не станет ничего пояснять в ущерб своей славе, это уже другая история.

***

В повозке, возвращающейся в поместье, Фань Сянь всё ещё крепко спал. Позже кто-то от нечего делать подсчитал, что, хотя пока было неизвестно, сколько стихов он написал на императорском пиру в ту ночь, он выпил целых девять цзиней** императорского вина. Поэтому, когда рождались стихи, которым суждено опьянить многих учёных Поднебесной, он сам был пьян до умопомрачения.

Евнух поднял его, источающего винные пары и полного молчаливой тоски, из-под ног императора и вынес из дворца. Благодаря ему Фань Сянь не свалился в обморок под всеми взглядами смотрящих на него, как на небожителя.

Погрузив его в повозку из поместья Фань, дворцовые евнухи тщательно указали слугам из поместья как следует позаботиться о своём хозяине. Ведь все почтенные гости говорили, что голова их хозяина — сокровище государства Цин, никак нельзя повредить её при тряске.

Когда повозка прибыла в поместье Фань, его обитатели уже давно были осведомлены, что их старший молодой хозяин снискал большую славу перед императором, утёр нос Чжуан Моханю, и всё поместье гордилось этим. Слуга с восторгом вынес его из повозки на спине, госпожа Лю лично указывала дорогу в его спальню, а потом сама отправилась на кухню варить отрезвляющий суп. Фань Жожо, беспокоясь, что служанки недостаточно осторожны, сама аккуратно отжала полотенце и смочила его пересохшие губы.

Разбуженный Фань Сычжэ тёр заспанные глаза, завистливо и одновременно восхищённо глядя на пьяного до беспамятства старшего брата. Граф Сынань работал в своём кабинете, улыбаясь с таким видом, словно получил утешение в старости, и даже неграмотные слуги могли понять это по его лицу. Он думал, что следует написать в докладной записке императору. Скорее всего, император не станет удивляться произошедшему с Фань Сянем, ведь тот всё-таки дитя Тяньмай.

Время шло к глубокой ночи, и после краткого возбуждения все постепенно разошлись, не решаясь нарушать пьяный сон Фань Сяня. Но в этот момент он резко открыл глаза и сказал присматривающей за ним сестре:

— В моём поясе, голубые пилюли.

Жожо увидела, что он очнулся и на вопросы нет времени, быстро подошла и, нащупав пилюлю в поясе, осторожно скормила её Фань Сяню.

Фань Сянь надолго закрыл глаза, медленно перемещая свою истинную ци, понимая, что эта отрезвляющая пилюля действительно имеет чудодейственный эффект: совершенно прошла тяжесть в груди, из головы полностью выветрился хмель. Конечно, он не был по-настоящему пьян, а не то во время декламации на пиру он мог бы по неосторожности прочесть стихи такими, какими писали их подлинные авторы, — вот было бы замечательно.

— Я беспокоюсь, что кто-то придёт проведать меня посреди ночи. В конце концов, я сейчас должен быть беспробудно пьян, — Фань Сянь хмурился, с помощью сестры одеваясь в чёрную маскировочную одежду. Его глаза смотрели ясно и спокойно: на самом деле на пиру он не был так уж сильно пьян.

— Не должны. Я сказала всем, что этой ночью лично позабочусь о тебе. — Фань Жожо знала, что он собирался сделать, и не могла не беспокоиться.

— Госпожа Лю… — Фань Сянь снова нахмурился. — Может она прийти присмотреть за мной?

— Я послежу здесь, никто не должен входить, — Фань Жожо тревожно посмотрела ему в глаза и тихо сказала: — Но лучше поторопиться, брат.

Фань Сянь коснулся кинжала в сапоге, трёх тонких иголок в волосах и пилюль в поясе. Убедившись, что полностью готов, он покивал головой:

— Я постараюсь как можно скорее.

Из поместья он выбрался кружным путём, через приготовленное жилище будущих молодожёнов. Фань Сянь был одет в чёрное, и заметить его под покровом ночи было чрезвычайно трудно. Лишь когда он перемещался, его быстрые движения создавали впечатление перетекающей тьмы, и выглядело это немного потусторонне. Когда он спрыгнул со стены, огораживающей двор, его уже поджидала там повозка.

Из-под чёрного платка Фань Сяня виднелись только глаза. Он нахмурился: хотя в столице и не было комендантского часа, однако ночью улицы строго охранялись. После происшествия на улице Нюлань в городской страже навели жёсткий порядок, поэтому сейчас появилось много серьёзных ограничений. Так что Фань Сянь оставил мысль о поездке в повозке, вздрогнул всем телом, приводя в движение истинную ци, быстро набрал скорость и исчез в темноте ночных улиц.

От поместья Фань до дворца было вовсе не далеко, и спустя малое время Фань Сянь уже коснулся подножия западной стены Запретного города. Там дворцовые служители могли общаться с внутренним городом, и обычно место было очень оживлённым, однако сейчас, глубокой ночью, всё уже стихло. Под прикрытием низкого дерева, согнувшись пополам, Фань Сянь спрыгнул на берег канала Яшмовый пояс**, левой рукой уцепился за каменное ограждение и, словно коала, двинулся вперёд.

Впереди ярко светили огни, но на реке было тёмно. Фань Сянь не смел проявлять беспечность: полагаясь на беспрерывно текущую в его теле жёсткую истинную ци, он двигался осторожно, едва дыша.

Неизвестно за сколько времени, но всё же он обогнул два арочных моста и добрался до укромной рощицы в стороне от императорского дворца. Фань Сянь немного расслабился, открыл рот и сделал несколько быстрых вдохов, чувствуя, что постепенно возбуждается, словно его опасные занятия доставляли ему настоящее наслаждение.

Примыкающая к роще стена дворца имела в высоту не менее пяти чжанов***, и поверхность её была такой гладкой, что зацепиться было совсем не за что. Даже сильнейшие мастера боевых искусств в Поднебесной не смогли бы её перепрыгнуть. Конечно, с точки зрения тех немногих людей ранга грандмастера, следовало ещё проверить на практике, выполняет эта стена свою задачу или нет.

Фань Сянь не был одним из четырёх грандмастеров, но у него были другие методы. Алая штукатурка на стене перед ним в темноте казалась синеватой. Он, словно тень, пригибаясь к земле, пронёсся из леса к стене и нашёл слепую зону, куда не доставал свет дворцовых фонарей. Он усилием воли успокоил свои мысли, сел, скрестив ноги, и принялся медленно превращать свою жёсткую истинную ци, проходящую через точку Сюэшань, в тёплые нити ци, упорядочивая своё состояние.

***

Во внутренних покоях, недалеко от дворца Добродетели, Хун Сыян тихо сидел в своей комнате. Вдовствующей императрице сегодня нездоровилось. Когда император рассказывал о забавном происшествии на сегодняшнем придворном пиру, она, услышав, что Чжуан Мохань разгневался на Фань Сяня настолько, что закашлялся кровью, не удержалась от улыбки. Но ей словно было как-то по-стариковски грустно, так что она рано легла спать.

Хун Сыян жил во дворце десятилетиями, и молодые евнухи не знали, сколько ему лет, по прикидкам, должно было быть семьдесят-восемьдесят. В любом случае, теперь у Хун Сыяна во дворце оставалась лишь одна работа — составлять компанию вдовствующей императрице за беседой. Он служил здесь со времени основания государства Цин. В молодости он любил покидать дворец и ходить гулять, но к старости понял, что нет никакой разницы между жизнью снаружи и внутри дворца.

Хун Сыян взял арахис, положил в рот и захрустел им, затем поднял чашечку и с удовольствием отпил глоток. Масляная лампа на столе тускло светила. Подумав о том, что сегодня устроил молодой господин Фань в пьяном угаре, старый евнух невольно растянул рот в улыбке. Хоть он и был старшим евнухом, он всё же был старшим евнухом в государстве Цин, и то, что Северная Ци попала впросак, улучшило его настроение.

Кабинет императора в другом крыле дворца был ярко освещён, намного ярче, конечно, чем комнаты евнухов. Этот император был просвещённым правителем, заботящимся о народе, поэтому он часто по ночам пересматривал докладные записки. Евнухи к этому давно привыкли и только держали наготове подогретые в тёплой воде закуски, ожидая вызова в любое время.

Сегодня, поздней ночью после дворцового пира, император всё ещё усердно трудился. Он сидел за столом, держа в руке писчую кисть, кончик её был в ярко-красной туши, похожий на нож тайного убийцы. Внезапно кончик кисти завис в воздухе над документом, и император нахмурил брови.

Стоящий в стороне евнух-секретарь тихонько сказал:

— Ваше величество, наверное, устали, может быть, отдохнёте немного?

Император с насмешкой спросил:

— Сегодня вечером на пиру, когда ты записывал стихи, неужто не стёр себе руки?

Евнух, поджав губы, улыбнулся:

— В нашей стране появился такой талантливый поэт, этот слуга желал бы записывать за ним каждый день.

Император поулыбался, но больше ничего не сказал, лишь изредка поднимал голову и поглядывал в окно, ощущая какое-то странное присутствие там, в темноте ночи.

***

Дворец велик, и летней ночью в нём очень тихо. Служанки дремали вполглаза, но не решались совсем заснуть. Стража тщательно охраняла за стенами, но во внутреннем дворце царил покой.

В углу стены, рядом с декоративной горкой, стоял У Чжу, одетый в новенькую сероватую одежду, сливающуюся с ночной темнотой. Единственное, что можно было бы заметить — глаза, — было закрыто чёрной лентой. С помощью какой-то боевой техники всё его тело сделалось похожим на окружающие его неживые предметы.

Его дыхание и сердцебиение замедлились до предела, слившись с овевающим его лёгким ночным ветром. Даже если бы кто-то прошёл рядом с ним, но не смотрел в его сторону намеренно, то, скорее всего, вряд ли бы обнаружил его присутствие.

Неизвестно, как долго У Чжу «смотрел» на свет в кабинете императора, а потом медленно опустил голову, надел чёрный капюшон и тихо пошёл в сторону другого крыла дворца. На своём пути он ловко избегал освещённых мест и использовал рельеф местности, скрывался в зарослях, исчезал среди искусственных горок, бесшумно обходил озёрца. Жуткий, как призрак, он, словно прогуливаясь, двигался по тщательно охраняемому внутреннему дворцу.

-------------------

* устойчивое наименование для четырёх наиболее знаменитых романов китайской литературной традиции: “Троецарствие”, “Речные заводи”, “Сон в красном тереме” и “Путешествие на запад”

** 9 цзиней – 4.5 кг

*** реальный канал вокруг Запретного города в Пекине

**** 5 чжанов – примерно 16.6 метров