Онлайн чтение книги Добродетель злодейки Virtue Bestowed by the Villainess
1 - 19

— Изана, из-за твоей способности все вокруг обречены на несчастье. Поэтому тебе лучше жить в одиночестве.

Эти слова отец произнёс в тот день, когда запер его в башне. Тогда всё и закончилось.

День, когда Изана остался один, был давно — больше десяти лет назад, — но он помнил его до мельчайшей детали. Это воспоминание врезалось в память, как ледяной нож.

В тот день стоял лютый холод. Глубокая зима. Отец, кутаясь в тяжёлую меховую накидку, бросил ему короткое, будто высеченное из камня, предупреждение — и, не обернувшись, ушёл.

Холодный силуэт, удаляющийся вдоль заснеженной дорожки, навсегда остался в его памяти последним образом отца — отстранённым, равнодушным, словно чужим.

Та сцена стала раной, что так и не затянулась, — шрамом, который Изана носил в душе с детства. Тогда ему было всего девять лет.

В возрасте, когда ребёнку особенно нужна чья-то забота, он оказался заточённым в башне, предоставленным самому себе. Причиной стала его странная и страшная способность — слышать чужие мысли.

Он ведь ничего не хотел. Просто несколько раз — случайно — услышал то, что думал отец.

«Мне страшно, что ты читаешь мои мысли».

Эта фраза стала последней, что он прочитал в его сознании.

Чтение чужих мыслей не было даром, которого Изана желал. Он не стремился к этому, не искал. Просто однажды — без предупреждения — начал слышать и видеть чужие мысли, словно кто-то распахнул перед ним все двери.

Почему это случилось — он так и не понял. Но одно знал наверняка: эта способность не была с ним с рождения. Она появилась позже — как проклятие.

И именно это проклятие обрекло его на одиночество.

С того дня, когда отец отвернулся и запер его в башне, и до нынешнего мгновения — Изана жил один. Всегда.

Бывали дни, когда он долго и мучительно размышлял о смерти.

Он считал, что жить больше незачем: отец от него отказался, а его способность приносила лишь боль.

Он не раз подумывал о том, чтобы всё закончить, но не смог.

Не потому, что кто-то удержал или отговорил.

В башню редко кто заходил — лишь домашний наставник да несколько служанок. Это место само по себе было идеальным для смерти — тихой, без свидетелей.

Иногда Изана поднимался на самый верх башни и, глядя вниз, думал: «Если прыгну — всё закончится». И всё же он не мог.

Страх смерти сжимал сердце, сковывал тело. И вместо прыжка он лишь всё глубже погружался в апатию и безысходность.

Он перестал есть, перестал говорить, перестал хотеть хоть чего-нибудь.

Безжизненность медленно поглощала его, словно густой туман.

Каждую ночь, засыпая, Изана шептал в темноте одну и ту же молитву:

«Пусть я усну — и больше никогда не проснусь».

Иногда он даже мечтал о том, чтобы какой-нибудь злоумышленник проник в башню и убил его.

Поскольку он не мог сам оборвать свою жизнь, ему хотелось, чтобы кто-то другой сделал это за него.

Однако ничего подобного не происходило.

С рассветом он вновь пробуждался от долгого сна. Ни один злоумышленник не приходил, и Изана продолжал, день за днём, читать мысли немногих служанок, остававшихся при нём.

«Интересно, как долго нам ещё придётся прислуживать этому принцу?»
«Надоело».
«Жуткий».
«Страшно».

Все служанки, которые проходили через башню, боялись и ненавидели его. Они ничем не отличались от отца.

Изана обращался с ними холодно — он не хотел им нравиться.

Со временем, когда он немного подрос и возмужал, ему внезапно пришла мысль:

«Жалкий я человек. Даже умереть не могу, и всё же ничего не делаю».

Раз уж он не способен умереть и не может покинуть башню по воле отца, то хотя бы внутри этих стен нужно чем-то заняться.

Если отец состарится и умрёт, возможно, тогда он, наконец, сможет выйти из этой ненавистной башни.

Эта мысль стала поворотным моментом.

С того дня Изана начал изучать свою необычную способность и читать книги.

У него была лишь одна цель: в день, когда умрёт отец, покинуть башню и изменить всё.

Когда он выйдет отсюда, он больше никогда не будет жить в одиночестве.

И никто не узнает о его способности.

К счастью, в башне было много книг.

Он приобрёл разносторонние знания и подробно разобрался в своей способности.

Сила проявлялась только тогда, когда взгляды действительно пересекались.

Если взгляд лишь скользил по чужим глазам или соприкасался мимолётно, мысли другого человека не открывались.

Кроме того, они не читались мгновенно — требовалось от трёх до десяти секунд, чтобы услышать поток чужого сознания.

До самого выхода из башни Изана никогда не встречал человека, чьи мысли он не смог бы прочитать.

Таков был результат его собственных исследований.

Однако недавно, впервые в жизни, он встретил человека, чьи мысли оставались недоступны.

Это случилось вскоре после того, как он покинул башню.

— Я благополучно доставил леди Джинджер до поместья маркиза... Ваше Величество.

Услышав этот доклад, Изана прервал свои воспоминания.

Воспоминания о прошлом, которых он не желал вспоминать, иногда поднимались со дна сознания и заполняли всю его голову.

Он мог читать чужие мысли до мельчайших подробностей, но не имел власти над собственными — и в этом была его тихая, почти горькая печаль.

— Хорошо потрудился, Рара.

Изана медленно сомкнул и вновь открыл глаза, полностью отгоняя обрывки прошлого, что невольно всплыли в его памяти.

Ракишан, то есть Рара, осторожно задал вопрос:

— Вы получили ответ на то, что вас интересовало?

— От мисс Джинджер... то есть, от леди Джинджер?

Изана ответил без колебаний:

— Нет, не услышал.

Он негромко усмехнулся.

Если подвести итог, то от Джинджер он ничего не узнал о Лераджие.

Он ведь пригласил её, чтобы расспросить о слухах, которые, по словам Лераджие, ходили о нём. Но в итоге они говорили лишь о пустяках.

Однако Изана поймал себя на том, что этот бессмысленный разговор доставил ему удовольствие.

До такой степени, что он сам заговорил о своём секрете, который поклялся никому не раскрывать.

Это был первый раз, когда он вёл разговор с кем-то так непринуждённо.

Джинджер впервые показала ему, что такое радость общения.

Стоило лишь вспомнить их беседу, как в его сознании тут же всплывало её смущённое лицо.

И тогда губы Изаны непроизвольно дрогнули — ему вдруг стало смешно.

«Пожалуй, теперь я начинаю понимать, насколько велик этот мир и как много в нём разных людей».

Способность читать чужие мысли часто показывала ему безобразную сторону человеческой души.

Сколько раз бывало — человек улыбается тебе в лицо, а в мыслях его бродят такие грязные и злобные слова, что и повторять стыдно.

Но Джинджер Торт была другой.

Как бы это назвать... пожалуй, чистой.

В её неприкрытых, искренних мыслях не было ни лжи, ни фальши.

Она была первым человеком, в котором он почувствовал единство внешнего и внутреннего.

Да, возможно, её наивность граничила с глупостью... но всё же.

Дойдя до этой мысли, Изана едва заметно улыбнулся.

На его губах заиграла вялая, почти сонная улыбка.

— Тогда... вы и вправду намерены просто отпустить её?

— Ну, пожалуй. Какая, впрочем, разница, — безразлично ответил Изана.

Он и не ожидал, что Джинджер действительно расскажет ему правду о слухах.

С самого начала она избегала его взгляда.

Если бы она действительно собиралась быть откровенной, то не отвела бы глаза.

А значит, в её намерения не входило говорить начистоту.

И всё же, мысли Джинджер, услышанные им на балу, не показались ему ложью.

«…Просто я слышала о вас какие-то странные слухи».

«Слухи?»

«Да, я слышала, что причина, по которой Его Величество оказался заточён в Башне, связана с его глазами, способными читать чужие мысли… вот такие слухи ходят».

«Где ты слышала подобное?»

«Есть одна женщина… говорят, она любит судачить о других и не прочь увести чужого мужчину».

С этими словами Джинджер словно вспомнила чей-то облик.
Женщина с волосами цвета спелого граната и глазами, сияющими, как рубины.

Лераджие Атланта.

Дочь маркиза — и единственная, на кого не действовала его способность.

Та, чьи мысли невозможно было прочитать, утверждала, что знает его тайну.

Это поражало. Недостаточно того, что её разум был для него непроницаем — она, оказывается, владела сведениями, которые не должен был знать никто.

«Кто же ты такая, Лераджие Атланта?» — подумал Изана, ощущая, как в груди шевелится любопытство.

Он действительно хотел узнать её поближе.

Поверив словам Джинджер, он вызвал её во дворец, но…

Изана задумчиво провёл ладонью по чётко очерченной линии подбородка.

Конечно, он мог бы воспользоваться своей способностью и выведать всё, что Джинджер пыталась скрыть.
Стоило лишь заставить её встретиться с ним взглядом, немного надавить — и все её тайны сами бы всплыли наружу.

Но делать этого не хотелось.

Он ведь и без того был уверен: эта сила дана ему не по воле, и потому внушала лишь отвращение.

Он никогда не желал её.
Она была навязана, и он не хотел превращать свой дар в орудие мелкого насилия.

Да и, в конце концов, истину можно узнать и другим путём.

— Рара, — спокойно произнёс Изана, — завтра я хочу встретиться с Лераджие Атланта.

Зачем гадать, если можно спросить напрямую?

Когда он вновь встретится с Лераджие… тогда всё станет ясно.

 …сможет ли он прочесть её мысли теперь?

Изана задумался: то, что вчера, на приёме, мысли Лераджие остались для него закрытыми — было ли это простой случайностью?
Или же в ней действительно таится нечто особенное?

Он не мог выбросить это из головы.
Любопытство всегда было его слабостью, а терпение — не его добродетелью.

«Если завтра я встречусь с Лераджие, — думал он, — все сегодняшние вопросы найдут ответ».

— Да, Ваше Величество, — мягко произнёс Рара и с изящной улыбкой обернулся.

Но стоило ему выйти из покоев и закрыть за собой дверь, улыбка мгновенно спала с его губ.
Теперь его лицо было холодно и неподвижно, а взгляд — тяжёл и задумчив.
Он на миг задержал глаза на плотно закрытой двери комнаты Изаны.

***

Обстоятельства Лераджие.

Лераджие сидела за мраморным столиком в саду и бездумно глядела на одно из деревьев, теряясь в собственных мыслях.
Её пальцы рассеянно постукивали по столешнице, а на лбу легла едва заметная складка.

Спустя мгновение она опустила взгляд — перед ней, на солнце, мерцало ожерелье из тёмно-красных камней.

Солнечные лучи ложились на гранёные поверхности, превращая их в живое пламя.
Но в сердце Лераджие вместо восхищения теплилось беспокойство.

— В этом ожерелье точно что-то есть… — пробормотала она тихо, будто самой себе.

В памяти всплыли подозрительные сцены с Джинджер и Кики — те странные моменты, что никак не выходили из головы.

Почему Джинджер так жадно желала завладеть этим ожерельем, а потом внезапно утратила к нему интерес?

Разумеется, она тогда всё объяснила.

«Да, я говорила Кики, что мне нравится твоё ожерелье. Но это не значит, что я велела ему подделать его и подменить! Это была исключительно его идея, я не при чём».

Она уверяла, что не отдавала прямого приказа.
Но Лераджие ей не поверила.

Кики никогда не был тем, кто способен на столь дерзкий поступок.
Он не стал бы действовать без чьего-то давления.

Значит, кто-то заставил его.
И если так… то кто же стоит за всем этим?